Кровавый снег декабря - Евгений Васильевич Шалашов

Пехота, кавалерия и артиллерия отступали со знамёнами, обозами и ранеными. Все погибшие, по молчаливому уговору с поляками, были собраны и преданы земле…

Часть третья

ФЕНИКС…

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ПАРТИЗАНСКАЯ ЭПОПЕЯ

Май-июнь 1826 года. Тихвин

К вящему сожалению Клеопина, на счету отряда было всего лишь пять расстрелянных офицеров. Он немного жалел патроны, которые приходилось тратить. Но, увы, вешают только шпионов. Изменников расстреливают без суда и следствия.

Поутру один из крестьянских парней, исправно снабжавших штабс-капитана вестями о передвижении правительственных войск, сообщил, что по дороге к селу Вознесенскому движется отряд солдат на телегах. Дело ясное — едут грабить. Или, как говорили они, «реквизировать излишки у роялистов».

Отряд Клеопина занял удобную позицию, поджидая мародёров. И тут Николай заметил, что фигура одного из сидевших ему до боли знакома. Судя по мундиру — «финляндец». Шарф вокруг пояса — офицер. Батюшки-светы, так это же… допросчик из крепости. Фарт, господа!

…Прапорщик лейб-гвардии Финляндского полка Дмитрий Завалихин недавно стал подпоручиком. И, кроме того, ему было недвусмысленно заявлено, что если он привезёт в столицу обоз с продовольствием, то может стать и поручиком. Что ж, офицеров не хватало, поэтому и Бистром, и сам Батеньков довольно часто повышали офицеров в звании. А Завалихину могли бы не то что поручика, но и штабс-капитана присвоить. Что им, жалко, что ли?

Вот только когда раздался окрик: «Стоять! Бросай оружие!», Завалихину стало не до грёз. Один из обозных солдат схватился было за ружьё, но тотчас же прогремел выстрел, простреливший ему кивер вместе с головой, давая понять, что шутить тут не будут!

Продовольственный отряд, наслышанный о партизанах, стал бросать оружие и спрыгивать с телег, показывая поднятые руки. Сам подпоручик, не успевший даже схватиться за пистолет или саблю, только и почувствовал, как его взяли за бока крепкие руки и начали вытаскивать из телеги, словно морковку из грядки…

— Смотри-ка, подпоручика получил, — услышал Завалихин знакомый насмешливый голос. — Растёте, юноша, растёте! А это у вас что такое? Звезда с колпаком… Хм. То ли масонский символ, то ли — колпак шутовской.

После карательной экспедиции Завалихин носил орден «Свободной России» с гордостью.

— Попробую угадать, — издевался Клеопин. — Заслуженный офицер заработал свои награды на поле брани с мирным населением? На что же вы ещё способны. Или вы теперь в должности палача пребывать изволите?

— Легко оскорблять безоружного, когда за вами стоят вооружённые солдаты, — выдал Завалихин длинную фразу и гордо скрестил на груди руки.

— Помнится, совсем недавно было наоборот, — снял Клеопин кивер, показывая подпоручику вдруг занывшие шрамы. — Что ж, роли поменялись. Только не обессудьте, сабли у меня нет, так что… буду вас тесаком рубить…

Когда штабс-капитан вытащил тесак, с которым он уже начал свыкаться, сделал несколько размашистых движений крест-накрест, как бы примеряясь, куда и как рубить, подпоручику стало страшно. Не просто страшно. На него напал настоящий ужас! Дмитрий представил, как будет отдаваться в ушах хруст разрубаемого черепа и даже услышал звук клинка, с чавканьем впивающегося в тело!

— А-а-а, — тоненько закричал подпоручик, оседая на землю и закрывая голову руками. — Н-не тро-гайте м-ме-ня! — заблеял он, теряя сознание.

Придя в себя, Завалихин понял, что его привязывают к дереву.

— Очнулся, — услышал он голос Клеопина. — Рад, что умрёте в памяти. Разрешаю помолиться перед смертью.

— Простите меня, господин штабс-капитан, — заскулил Завалихин. — Умопомрачение нашло, не иначе. Я вам верой и правдой служить буду!

— Перестаньте, подпоручик, — поморщился Николай. — Вы же всё-таки офицер. Жили вы, как… шакал, так хоть умереть сумейте, как человек. Вас сейчас расстреляют вовсе не потому, что я хочу отомстить. Мне лично вы глубоко противны. Из-за таких, Россия стоит на краю пропасти. И если вас будет меньше, то это значит, что мы хоть на пядь, хоть на палец или хотя бы на волосок от этой пропасти отойдём. Командуйте, — бросил штабс-капитан фельдфебелю, возглавлявшему расстрельную команду.

Фельдфебель Цветков построил солдат и, морщась от неприятного запаха, который стал издавать кавалер «ордена», приготовился отдать команду «Заряжай!»…

— Отставить, — вдруг передумал Николай, давая отмашку нижним чинам.

Солдаты с облегчением опустили стволы. Хотя они и расстреляли бы без зазрения совести этого офицерика, но… Неприятное дело живых людей расстреливать.

— Куда его, ваше Благородие? — деловито поинтересовался Цветков. — Понимаю, пули-то на эту гниду жалко. Может, его того-сь, штыками? Штыки-то потом земелькой очистим…

— Знаете, фельдфебель, — улыбнулся Клеопин, — а пущай-ка он идёт восвояси… Кому он такой… обделавшийся… нужен?

— И то правда, — облегчённо выдохнул старый служака, цепко осматриваясь: а не забыли ли чего?

…Клеопин и сам не ожидал, что его маленькая команда, которую он гордо именовал «взводом», разрастётся до настоящего взвода, а потом — до целой роты. Всё получалось само собой. Уже через две недели пребывания в поместье Щербатовых стали подходить люди. Ну, первых-то, допустим, он сам и приблизил. После памятного «отлова» мародёров двух «военнопленных» расстреливать не стали. Куда там расстреливать — их же пришлось спасать от мужиков и баб… Откуда-то из леса выползли потом человек двадцать солдат во главе с фельдфебелем Цветковым. И всё, как на заказ, — бывшие сапёры, сослуживцы юнкера Сумарокова. Стало быть, не все любимцы покойного императора Николая сложили головы. Пришлые были злыми, некормлеными и изрядно завшивевшими. На сапоги (вернее, на то, что когда-то так называлось) без слёз не посмотреть. Шинели драные, мундиры сопревшие, нательное бельё вообще превратилось в сплошную дыру с копошившимися насекомыми. Но зато нижние чины сохранили не только погоны и кокарды, но даже батальонное знамя! Потом приходили по одному, по два. Уцелевшие «измайловцы», конногвардейцы,