Александр Македонский. Сын сновидения - Валерио Манфреди

Охваченные сильным чувством, они снова сжали друг друга в объятиях, и ветер шевелил их львиные гривы, а слезы, вызванные на глаза ветром, смешались, как раньше смешалась их кровь в торжественном и страшном ритуале в присутствии неба и земли.

Потом они вскочили в седла и пришпорили своих скакунов. Царь молоссов поскакал в сторону Вечера, на Закат, а царь македонян — на Утро, на Зарю, и сами бессмертные боги не знали в этот момент, какая судьба ждет их, потому что только непредсказуемый Рок знает путь таких великих людей.

ГЛАВА 48

Грозное войско начало собираться при первых дуновениях весеннего ветра; сначала пехотные батальоны педзетеров, снаряженные до последней мелочи, с огромными сариссами на плечах: в первых рядах молодые воины с рыжей звездой Аргеадов на щите, во втором ряду — более опытные, с бронзовыми звездами, и после всех — ветераны, чьи щиты охватывали своими лучами серебряные звезды.

Все были в шлемах в форме фригийского колпака, с коротким забралом, и в хитонах и красных плащах. А когда они упражнялись, выполняя в поле перестроения или имитируя атаку, сариссы колыхались с грозным шумом, словно бурный ветер пробегал по ветвям бронзового леса. Но вот командиры приказывали опустить копья — и бесконечная фаланга принимала ужасающий вид, словно ощетинивался стальной дикобраз.

Конница гетайров состояла из знати. Они выстроились плечом к плечу в тяжелых, опускавшихся до живота панцирях и в беотийских шлемах с широкими загибами. Все гарцевали на великолепных фессалийских боевых скакунах, выкормленных на тучных равнинных пастбищах и на берегах больших рек.

В северных портах скопился флот, к которому присоединились также афинские и коринфские эскадры. Им следовало опасаться удара морских сил Персидской державы. Персидским флотом командовал грек по имени Мемнон — человек, вызывающий страх своей хитростью и опытом. Кроме того, его знали как человека слова, хранящего верность долгу, что бы ни случилось.

Евмен познакомился с ним в Азии и предупреждал Александра, когда они проплывали перед флотом на борту флагманского корабля:

— Будь внимателен: Мемнон — это воин, который продает свой меч лишь один раз и одному человеку. Он продает его дорого, но потом служит так, словно принес присягу родине: ничто и никто не заставит его сменить лагерь и флаг. Его флот укомплектован греческими и финикийскими экипажами, и он может воспользоваться тайной поддержкой наших противников, которых еще немало в Греции. Представь, что произойдет, если он вдруг начнет атаку, пока твое войско будет переправляться через Проливы. Мои осведомители разработали систему световой сигнализации между азиатским и европейским берегами, чтобы тут же поднять тревогу в случае приближения неприятельских кораблей. Мы знаем, что персидские сатрапы западных провинций признали за Мемноном верховное командование их силами в Азии; ему поручено встретить твое войско и нейтрализовать твое вторжение, но пока что его военные планы нам не известны, у нас имеются лишь кое-какие общие сведения.

— И сколько времени ты просишь, чтобы узнать больше? — спросил Александр.

— Возможно, месяц.

— Слишком много. Мы выступаем через четыре дня.

Евмен посмотрел на него, побледнев:

— Всего через четыре дня? Но это безумие, у нас не хватает запасов. Я тебе уже говорил: их едва хватит на месяц. Нужно хотя бы подождать прибытия новых грузов из Пангейских копей.

— Нет, Евмен. Я не буду ждать. Каждый день дает врагу возможность организовать оборону, сконцентрировать войска, набрать наемников, причем даже здесь, в Греции. Нужно нанести удар как можно скорее. Как ты думаешь, что сделает Мемнон?

— Мемнон уже с успехом сражался против полководцев твоего отца. Спроси Пармениона — он расскажет, как Мемнон умеет быть непредсказуемым.

— Но ты-то как думаешь, что он сделает?

— Он затянет тебя далеко в глубь территории, оставляя за собой выжженную землю, а потом его флот перережет твои коммуникации и снабжение по морю, — раздался голос за спиной.

Евмен обернулся.

— Познакомься с адмиралом Неархом.

Александр пожал ему руку:

— Приветствую тебя, адмирал.

— Извини меня, государь, — сказал Неарх, коренастый широкоплечий критянин с черными глазами и волосами. — Я был занят маневрами и не мог последовать за тобой.

— И, по-твоему, нам угрожает такое развитие событий?

— Скажу со всей откровенностью: да. Мемнон знает, что встретиться с тобой в поле было бы опасно, так как у него нет достаточно многочисленного войска, чтобы противостоять твоей фаланге, но почти наверняка ему известно, что у тебя немного резервов.

— Откуда ему знать?

— Система осведомителей у персов прекрасная: у них повсюду шпионы, и им хорошо платят. Кроме того, они могут встречаться со многими друзьями и сочувствующими в Афинах, Спарте, Коринфе и прямо здесь, в Македонии. Ему достаточно выждать, а потом развернуть беспокоящие действия на суше и на море у тебя в тылу, и ты окажешься в затруднительном положении, если не в ловушке.

— Ты действительно в это веришь?

— Я только хочу предостеречь тебя, государь. То, что ты затеваешь, совсем не похоже на другие походы.

Корабль вышел из порта и, пеня волны, взял курс в открытое море. Начальник гребцов отбивал ритм, и гребцы сгибали блестящие от пота спины, попеременно погружая и вынимая длинные весла.

Александр задумчиво слушал навязчивый бой барабана и жалобы гребцов, старавшихся выдержать темп.

— Кажется, этот Мемнон всех напугал, — вдруг заметил царь.

— Не напугал, государь, — уточнил Неарх. — Мы просто рассматриваем возможный сценарий — на мой взгляд, наиболее вероятный.

— Ты прав, адмирал: мы особенно уязвимы и слабы на море, но на суше против нас никто не устоит.

— Пока, — сказал Евмен.

— Пока, — согласился Александр.

— И что? — снова спросил Евмен.

— Даже самому сильному флоту нужны порты, не правда ли, адмирал? — проговорил Александр, повернувшись к Неарху.

— Несомненно, но…

— Ты должен захватить все причалы от Проливов до дельты Нила, чтобы отрезать его от берега, — подсказал Евмен.

— Именно, — не моргнув глазом, подтвердил Александр.

Накануне отправления царь вернулся глубокой ночью в Эги, где принес жертвы на могиле Филиппа и поднялся в палаты матери. Царица не спала и в одиночестве при свете лампы вышивала плащ. Когда Александр постучал в ее дверь, она вышла и обняла его.

— Я никогда не верила, что придет этот момент, — сказала Олимпиада, пытаясь скрыть волнение.

— Ты не раз видела, как я ухожу в поход, мама.

— Но на этот раз все не так. В последнее время мне снятся странные сны, которые трудно истолковать.