Гегемония, или Борьба за выживание - Ноам Хомский

Как полагают Холидэй и фон Спонек, есть достаточные основания предполагать, что если бы санкции в отношении Ирака были направлены на противодействие программам создания новых видов оружия, то Саддама Хусейна скорее всего постигла бы участь других тиранов, которых США и Великобритания в разное время поддерживали: Чаушеску, Сукарно, Маркоса, Дювалье, Чон Ду Хвана, Мобуту… — впечатляющий список кровавых преступников, сопоставимых с Саддамом Хусейном, и число их, при активной поддержке западных стран, с каждым днем пополняется новыми именами. Если их истории что-нибудь да значат, то вполне справедливо предположить, что репрессивный режим в Ираке можно было свергнуть без прямого военного вмешательства. Послевоенные исследования, проводимые, в частности, вашингтонским Центром изучения Ирака, который возглавляет Дэвид Кэй, подтверждают данный тезис: существует масса свидетельств того, насколько зыбкой была стабильность режима Саддама в последние несколько лет. Субъективные оценки не позволяют говорить о верности данных предположений. Однако о справедливости и оправданности иностранного военного вторжения в страну можно говорить только в том случае, если бы иракскому народу была предоставлена возможность самостоятельно свергнуть ненавистного диктатора, как это случилось в других странах из списка «изгоев», которые пользовались поддержкой США и Великобритании, и он ее не смог реализовать{486}. Только этих доводов достаточно, чтобы опровергнуть обоснованность проведения военной операции в Ираке, но есть еще и другие причины, о некоторых из которых говорилось ранее.

Как уже отмечалось, публичные заверения в благородстве намерений принимались повсеместно как нечто само собой разумеющееся. Почти повсеместно. Я обнаружил одно исключение через несколько дней после заявления президента о необходимости борьбы за демократию в Ираке и во всем регионе. Об этом исключении свидетельствуют результаты опроса общественного мнения жителей Багдада, проведенного американской социологической службой «Гэллап». Некоторые из опрошенных действительно оказались согласны с тем, что главной задачей США является установление в Ираке демократии — они составляли один процент от общего числа опрошенных. Пять процентов полагали, что целью является «помощь и поддержка иракского народа». Большинство же сошлось в едином мнении о том, что главной задачей США в Ираке является установление контроля над энергоресурсами и стратегического преобладания в регионе{487}. Результаты этого опроса как будто остались никем не замеченными.

Впрочем, все было не столь однозначно, как могло показаться. Несмотря на то что всего лишь один процент жителей Багдада считали, что США осуществили вторжение для обеспечения демократии, пятьдесят процентов полагали — Америка хочет установить демократию в Ираке. Разве здесь есть какое-то противоречие? Не совсем. США хотят, чтобы в Ираке установился демократический режим, но «не позволят иракцам самим осуществить этот переход без американского давления и присутствия». Иными словами, демократия — это, конечно же, хорошо, но только в том случае, когда вы делаете, что мы вам скажем. Иракцы, пожалуй, понимают нас лучше, чем мы сами, — лучше, потому что мы не хотим замечать очевидных вещей.

Отношение американского руководства к демократическим ценностям проявилось также в других обстоятельствах, когда в канун очередной годовщины вторжения в Ирак, в марте 2004 года, в Гаити произошел государственный переворот. В американских СМИ ситуация была показана таким образом, что, казалось, во всем виноваты сами гаитянцы и их «недееспособное народное правительство». О том, что привело к данному перевороту и стало его главной предпосылкой, американские журналисты предпочли не говорить. Одним словом, в 1990 году в Гаити прошли первые свободные выборы. Жизнеспособное гражданское общество стало зарождаться в городских трущобах — это позволило большей части населения выбрать собственного кандидата, которым стал представитель широких масс — священник Жан-Бертран Аристид. Вашингтон тут же предпринял попытки свергнуть демократически избранное правительство. После того как через несколько месяцев оно было свергнуто, к власти пришла военная хунта, поддержанная Дж. Бушем I и Б. Клинтоном, для чего американские власти даже организовали незаконные поставки нефти и топлива. После трех лет непрекращающегося кровопролития в стране Клинтон позволил президенту Аристиду вернуться к власти — это было представлено как «восстановление демократии» — но с одним условием: он должен был одобрить экономическую программу кандидата, поддержанного США, потерпевшего неудачу на выборах 1990 года. Как ожидалось, эта программа с довольно жесткими условиями окончательно подорвала экономический суверенитет Гаити и ввергла страну в хаос и череду внутренних кровопролитных конфликтов. В дальнейшем этот процесс ускорило решение администрации Дж. Буша в довольно циничной форме отказать стране в международной помощи{488}.

Условия, которые Клинтон выдвинул Аристиду и которые должно было выполнять гаитянское правительство в рамках данной экономической программы, сравнимы с тем, какие требования Пол Бремер навязал Ираку, чтобы иностранные компании и банки могли установить свои монопольные права в стране. В этой связи важно отметить, что подобные разрушительные последствия для национальной экономической системы, подрывающие ее самостоятельность, также приводят к тому, что любые демократические преобразования становятся не более чем пустым звуком. Фактически навязанные силой, экономические программы такого рода предопределили появление «стран третьего мира», а мировые экономические державы проводили политику государственных интервенций в экономику различных стран и обеспечивали своим предприятиям гарантии для преодоления конкуренции на местных рынках. Они и сейчас продолжают делать то же самое, а США среди них занимают особое место.

В марте в Сальвадоре возникла ситуация с выборами, похожая на ситуацию в Гаити. Для обеспечения «правильного» кандидата достаточным количеством голосов администрация Дж. Буша, помимо всего прочего, пригрозила прекратить предоставление финансовой помощи стране — главный залог сальвадорского «экономического чуда»{489}.

Иракцам нет необходимости знать историю США, чтобы составить свое впечатление о том, насколько порывы и намерения Дж. Буша благородны и бескорыстны. Живым примером служит вся современная история их собственной страны. Ирак, как государство в современном его виде, был сформирован Великобританией, его границы были нанесены на карту таким образом, чтобы Великобритании, а не Турции достались нефтяные месторождения на севере страны, и еще с тем, чтобы Ирак был практически полностью отрезан от доступа к морю территорией другой британской колонии — Кувейта. Ирак обрел «независимость», собственную конституцию и парламентское правительство. Однако иракцам не нужно было читать засекреченные документы, чтобы понять, что Великобритания в Ираке стремится создать лишь «арабский фасад», при этом безраздельно властвуя и прикрываясь «конституционной фикцией».

Более того, они прекрасно видели, что происходит у них на глазах. Иракцы вполне понимают, что «даже после передачи руководством США власти национальному правительству американское военное и дипломатическое присутствие не исчезнет, а будет только набирать силу. Бремер заявил, что „коалиционное правительство в Ираке станет самым многочисленным посольством США“». В него войдут более трех тысяч человек — «это будет наиболее многочисленное по штату дипломатическое представительство», которое явно предназначено не для контроля над процессом передачи полномочий национальному правительству Ирака. Вскоре иракцы с удивлением узнали, что представители США намерены «отложить проведение реконструкции некоторых объектов до того, пока 30 июня не состоится официальная передача полномочий новому иракскому правительству, с тем чтобы сохранить дополнительные рычаги воздействия на новое руководство Ирака»{490}.

Помимо ограничения самостоятельности иракского правительства Вашингтон столкнулся с еще одной «важной задачей»: «необходимостью решения вопроса американского военного присутствия в стране и определения статуса стотысячного контингента армии США, который, как планирует американское военное командование, останется в Ираке после окончания оккупации». США «не намерены передавать властные полномочия новому правительству с тем, чтобы их военное присутствие в стране оказалось ограничено», а также американские власти «категорически отрицают идею о том, что передача полномочий иракскому правительству означает вывод американских войск из страны, поскольку они обеспечивают ее безопасность»{491}.