Тихая гавань - Андрей Бармин

- Но вы воевали хоть и с врагом, но с врагом, черт возьми, культурным. С людьми воевали. А мы воюем с животными.

Шульц хмыкнул: нет, он, конечно, видел тогда французов и даже пару раз дрался с ними в окопах, но в основном он видел взрывы, взрывы и еще раз взрывы. Он воевал не с людьми, он воевал со снарядами, а людей практически не видел. Но это было его личное восприятие тех событий, и он не сомневался, что разные люди по разному ощущали себя на той войне. Но Зайберту это вряд ли будет интересно. У каждого своя война.

Глава 29

Когда он, словно вор, ковырял ножом нехитрый замок на двери Татьяны, то чувствовал себя несколько странно: ему приходилось совершать в жизни плохие вещи, но он никогда и ничего не украл, никогда не вламывался в чужое жилище, но иного выхода у него не оставалось. Он дождался, пока соседка уйдет на работу, даже проводил ее до калитки. Судя по ее поведению, она абсолютно не помнила, что произошло ночью, выглядела, конечно, немного смущенной и не выспавшейся, даже извинилась перед ними за свое стремительное опьянение, но глаз не отводила, когда интересовалась, где Косматкин умудрился поранить руку. Задавая этот вопрос, она смотрела ему в глаза, и он не мог прочитать в них хитрости. В них светилась скорее забота, забота без тени тревоги. Она явно не помнила, что произошло ночью. На мгновение ему даже показалось, что все его подозрения — бред собачий, однако замок поддался, и он зашел внутрь.

Мария отправилась к соседке-подружке, а из опыта таких ее визитов, он знал, что их встречи краткими не бывают. Сначала он тоже хотел бежать к Доброжельскому, но сперва все же решил удостовериться в своих догадках, а не причудилось ли ему с пьяных глаз.

Все в комнате было, как и ночью, только постель прикрыта цветным покрывалом. Сейчас он различил тонкий аромат цветочных духов и внимательно осмотрелся. Да, хаос здесь напоминал ему комнату родственницы, только у той все было в грязи и дерьме, а у Татьяны даже запаха пыли не было. Но болезнь может развиваться разными путями. Нет единого стандарта. Он подошел к кровати и аккуратно поднял покрывало, перевернул подушку и ничего не обнаружил. Неужели ему привиделось? Он начал сомневаться в своих способностях трезво оценивать ситуацию.

Косматкин заглянул под кровать и с удивлением отметил, что даже там не было и намека на пыль. Чистота. Чистый хаос. Как такое могло сочетаться, ему было непонятно, но он и не претендовал на звание лекаря человеческой души. Под кроватью нашлась деревянная коробка, простая, без украшений, которую он достал и открыл: внутри лежал штырь. Сделали его из трубки металлической койки, один конец облили резиной и плотно примотали ее к металлу красным шнурком, а острие было заострено и заточено. Получилось мини-копье или большое шило. Он взялся за рукоятку — вес совсем небольшой, но металл трубки прочный. Он внимательно осмотрел наконечник, но даже следов крови не обнаружил. Или их не осталось ночью, или она их стерла и убрала свое орудие в ящик. Но вряд ли там была кровь, иначе она бы не стала с таким участием спрашивать, откуда у него рана на руке.

Косматкин переживал, как бы внезапно не вернулась хозяйка дома: тогда ему придется объясняться, а она вполне может заподозрить его в воровстве. Но самое главное он уже нашел, поэтому положил штырь обратно в коробку, поднялся с пола и поправил покрывало. Вроде бы все вернул на места, хотя в таком беспорядке сложно понять, что было подвинуто недавно, но голова у его соседки скорее всего работает иначе, чем у обычных людей, так что она может и заметить следы проникновения.

Он закрыл дверь на замок, благо механизм был самый примитивный и ненадежный. Да и возрастом замок был не на много младше его самого.

Косматкин спустился к себе, сунул в карман пиджака деньги и папиросы, посмотрел на часы и решил, что стоит идти к Доброжельскому. Оттягивать нельзя — скоро Зайберт начнет расстреливать заложников, а настоящая убийца сейчас улыбается на фабрике и совсем не задумывается о последствиях тех дел, которые совершила. Отчасти ему было жаль даже убитых офицеров. Хоть они и немцы, хоть и враги, но ...С другой стороны, Татьяна делала и правильное дело — убивала фашистов. Вот только размен жизнями может стать очень дорогим. Он закрыл свою комнатку, прикрыл и входную дверь дома, закурил. Сейчас Доброжельский должен был быть в комендатуре, если только его не отправили в какое-нибудь село, но вряд ли немцы в эти дни станут устраивать реквизиции или сбор налогов. Все имеющиеся силы будут в городе, чтобы пресечь возможные попытки сопротивления.

Он вспомнил историю с заминированными красноармейцами путями. Тогда от его решения и решения Фридриха зависели детские жизни. Он пошел на риск, пошел, можно сказать, на предательство, но спас детей. Заодно , конечно, спас и множество немецких жизней, а потом эти спасенные убивали русских, но он не смог бы жить с осознанием того, что погибли дети, а сам он ничего не предпринял. Сейчас перед ним стоял примерно такой же выбор: или отправить на казнь одну женщину, или допустить смерть почти полсотни человек, а Зайберт пообещал и после первых расстрелов добавлять в свои ужасные списки новых жертв, так что на кону стояло очень многое.

Хотя все они были Косматкину чужими: и Татьяна, и поляки, его родина на Востоке, а местные не очень-то любили русских. Татьяна делала благое дело для его Родины, убивая хоть и по своим соображениям солдат врага, а заложники просто кормили оккупантов, работали на них и никак не приближали победу Красной Армии, скорее наоборот.

Но они люди, хоть и одураченные и запуганные, но люди, притом среди заложников много женщин и подростков, на этот раз Зайберт решил ударить побольнее. И совсем уж плохо с ним никто не обращался: он давно перестал реагировать на «большевика», а если и отвечал, то только с юмором. Для местных он тоже был скорее не русским, а тихим стариком-уборщиком с сильным акцентом, человеком , который никому не мешал. Он не доставлял проблем, был тихим городским элементом.

Такие мысли заставляли его идти к комендатуре очень медленно, он оттягивал разговор с Доброжельским. «