Украинский легион - Чуев Сергей Геннадьевич

В это время приходит информация о прорыве противника на северо-западе от Бродов. Из Бугска полевой-запасной батальон сообщает о сильных танковых атаках и о своем отходе на запад, такая же ситуация складывается в тылах дивизии, где разместились части снабжения. Штаб дивизии не мог поверить столь скорому появлению противника в тылах.

Пока еще существующие линии связи с командованием фронта уведомляют о двух оперативных ударах противника на Львов. К немецкому командованию приходит понимание того, что первая фаза битвы успешно завершена для советских сил замыканием кольца с 13-м корпусом внутри. Советское наступление на Львов разворачивается. 16 июля пал Золочев, и советские войска вышли к Бугу и замкнули Бродское кольцо.

Связь корпуса с командованием армии рвется. В таких условиях командование корпуса понимает, что единственное, что остается, — держаться до конца. Командование дивизии отдает приказ держаться за занятые позиции всеми силами. Полное господство советской авиации не позволяет производить ремонт и укрепление позиций минами, и всю эту работу приходится делать короткими ночами.

В продолжение десяти дней корпус вел тяжелейшие бои, приковывая к себе значительные советские силы. Особенно тяжело приходилось украинцам и их соседям по позициям — 349-й дивизии. Противник направил острие удара именно в стык двух дивизий.

Полки встали перед прорывающимися советскими танковыми частями в долине Сасова и Ясенова. Развернулись ожесточенные бои за села Пеняки, Гуту Пеняцкую, Гуту Верхобугскую, Суходолы. Начались проблемы со снабжением, войска стали ощущать нехватку боеприпасов. Ситуацию осложняло отсутствие нормальной связи. Все телефонные линии были разорваны при артиллерийских и авиационных налетах. Радиоаппаратура не работала, вследствии чего приказы и донесения приходилось рассылать посыльными.

Против немецко-украинских позиций на равнине были применены гвардейские реактивные минометы «катюши». Это стало переломным моментом в битве под Бродами. Множество солдат впадают в шок, а затем в панику.

Развалины старинного замка в Подгорцах несколько раз переходили из рук в руки. В тылу обороняющихся 29-го и 30-го полков появляются первые танки противника. Брошенные им навстречу противотанковые подразделения вступают в противоборство на максимально короткой дистанции. 31-й полк, штаб которого целиком погиб близ Сасова под ударами «катюш», начинает распадаться.

В это время извне была предпринята попытка помочь окруженцам. На прорыв кольца пошли 8-я танковая и 20-я панцергренадерская дивизии. Наступление этих двух формирований было отбито советскими частями, при этом немецкой группе прорыва посчастливилось самой не попасть в окружение. В данный момент советское командование уже перенесло основную тяжесть главного удара в направлении Львова.

В такой катастрофической обстановке командование 13-го корпуса получает приказ командования о прорыве кольца окружения. Командир корпуса избирает направление на Подольские высоты — место наиболее вялого наступления советских войск. В распоряжение начальника группы прорыва генерал-майора Ф. Линдеманна придаются 14-я дивизия СС «Галичина» и немецкая пехотная дивизия. Другие части немецкой армии должны быть двинуты в прорыв. Начинается концентрация всех сил окруженных. Часть окруженной группировки призвана сдерживать прорыв советских войск, другая — стремительным броском прорвать кольцо окружения.

В ночь с 17 на 18 июля немецкие и украинские части предприняли попытку вырваться из кольца и соединиться с 8-й танковой дивизией, но попытка окончилась неудачей. 19 июля советскими частями был взят г. Колтев, и кольцо окружения сжалось. Образовался котел размером 9 на 8 километров, в котором оказались 65 тысяч человек.

В это трагическое для дивизии время Фриц Фрайтаг сообщил генерал-майору Линдеманну, что дивизия неуправляема. Телефонный разговор происходил при начальнике штаба В. Д. Гайке, и он не мог поверить своим ушам — его поразило это высказывание командира. До сей минуты части дивизии неукоснительно исполняли все приказы Фрайтага. Изумленный. командир корпуса отдал приказ Фрайтагу о передаче управления дивизией генералу Линдеманну, а самого Фрайтага прикомандировал в распоряжение штаба корпуса.

Штандартенфюрер СС Порфирий Силенко в своих мемуарах сообщил, что во время бродской трагедии к Фрайтагу пришли украинские офицеры с предложением прорваться ночью из кольца, при этом оставить все войсковое имущество, посадить на лошадей и возы всех раненых и выставить наиболее боеспособных в голове колонны прорыва. На это предложение Фрайтаг заявил: «Со всем тем, что имеем, пойдем и дальше. Здоровых выслать вперед в голову колонны, а остальные останутся при имуществе. Знаете, как сохраняется войсковое имущество и как трудно его пополнить?» В результате все войсковое добро вместе с ранеными так и осталось в кольце. Тот же Силенко вспоминал: в Бродском кольце в передовых частях не осталось ни одного немца-офицера, а молодые немецкие унтеры под разными предлогами стремились уйти в тыл.

Паниковал не только Фрайтаг. В панику ударился и немецкий персонал дивизии. Не будучи духовно и дружески связанными с украинским составом, немецкие военнослужащие предпочитали «удалиться» с передовой. Так, в окопах близ Ольска гауптштурмфюрер СС Вайс покинул своих подчиненных. Впоследствии, уже после битвы, Вайс вернулся к остаткам своей сотни с Железным крестом на груди. 16 июля в селе Куты советскими войсками был захвачен медпункт дивизии с 400 ранеными солдатами «Галичины». Еще до захвата немецкие танки вывезли на своей броне раненых немцев, а украинцев забрать экипажи отказывались.

Прорыв дивизии планировался на предрассветные часы, однако операция началась днем, когда уже взошло солнце. Особенно жестокие бои шли за лесистую высоту и село Гаваречину, а также близ села Белый Камень.

22 июля 1944 года части корпуса пробили брешь в кольце окружения близ Золочева меж сел Княжье и Ясиновцы. Четыре немецкие самоходки 8-й танковой дивизии вермахта пробились к осажденным. Украинцы вели боевые действия в составе частей Линдеманна, сдерживавших напор советских войск в районе Почапы — Белый Камень — Гологоры — Белзец — Скварява. Прорыв кольца первоначально составлял всего 150–200 метров, и постепенно немецкие войска «прогрызали» его все больше. «Ворота» во вне находились под постоянным обстрелом всех видов оружия противника. Советские танки курсировали по проходу вдоль и поперек, перепахивая гусеницами песок и расстреливая любого смельчака. Место прорыва имело сложный рельеф — близ железнодорожной ветки Бугск — Золочев природа создала непреодолимый рубеж — «берега» Подольских высот, уже занятые советскими частями, среди которых были и снайперы. При штурме этих высот погибли тысячи немецких военнослужащих от огня снайперов и артиллерийского обстрела. Тем же, кто занимал эти песчаные «берега», открывался прекрасный обзор нижележащей местности. При прорыве котла окруженные натолкнулись не только на самой природой созданные укрепления, но и на вполне рукотворные укрепрайоны. Такие опорные пункты советских войск состояли из небольших гарнизонов, усиленных 2–3 танками. В местечке Гологоры такой укрепрайон основательно потрепал прорывающихся — в ходе боя немцы потеряли здесь убитым своего командира корпуса.

В горячке отступления, когда части перемешивались друг с другом, людьми еще и руководил страх, постоянно подкрепляемый появлением тут и там советских танков, на прорыв шли группами и в одиночку. Такие группы формировались на скорую руку немецкими и украинскими офицерами СС и вермахта из того личного состава, что был в данную секунду рядом. На прорыв шли немцы и украинцы, казахи и русские из восточных подразделений. Прорваться к своим удалось немногим. Большинство смельчаков были убиты либо попали в плен. Не избежал этой участи и один из украинских артиллеристов дивизии «Галичина» Павло Грицак:

«…Сформировав роту, поручик выехал сдать команду кому-то из офицеров вермахта. Близ нас формировались немецкие роты, долгий хвост обоза также готовился к дороге. Когда батарея немецких полевых гаубиц открыла огонь, казалось, что ситуация не так уж и трагична.

Под вечер 22 июля 1944 года шла наша группа в числе приблизительно двух батальонов пехоты, без тяжелого оружия, лишь с поддержкой огня немецких батарей. Группа разместилась в трех линиях, последнюю из которых и заняли галичане. На нашем участке командовал оштуф Фридрихе, командир нашей второй батареи, наш единственный офицер из дивизиона. Таких групп вышло из Почап (и, по-видимому, не только из Почап) много, и дальнейшая судьба нашей группы типична для всех остальных.

Наша группа вступила в бой вечером 22 июля без больших трудностей, из села на запад от речки, что текла через Почапы. Настала ночь, большевистское сопротивление возросло, длинная линия пулеметной очереди прорезала ночь над селом. Одна из групп вырвалась вперед, и неизвестно, что с ней стало. Их, наверное, разбил огонь большевистских минометов, что в это время засыпал наше село. Часть группы, в которой был и я, закрепилась на краю села и связалась с несколькими ротами вермахта, что подошли из Почап. Утром 23 июля эта укрепленная группа пошла в прорыв. Галичан там была рота, наших офицеров не было. Немцы из нашей группы имели «панцерфауст» и «офенроры», пулеметов было очень мало. Группу проводил немецкий обер-лейтенант. Офицеров в группе было мало, и они держались друг друга.

Высыпавшись из села, группа россыпью ринулась вперед. Навстречу нам бил сумасшедший пулеметный огонь из ближайшего леска. Мы бежали через ямы с водой, над которыми стоял густой туман. Может быть, поэтому большевистский огонь был неприцельный. На вражеский огонь мы не отвечали. Немецкая батарея все еще пробивала нам путь.

По мере приближения к лесу огонь врага возрастал. К нему прибавился и минометный обстрел. Столбы воды из болота с мокрым песком вздымались в небо. Наши потери возрастали. Про убитых никто не думал. Приказов никто не отдавал. Всем было понятно, что поставлено на кон. Размах и решительность атаки заставляли большевиков покидать свои позиции близ леса и втянуться в село, в которое одновременно ворвались и мы. Довольно многочисленные «хиви», какие-то черные азиаты, верещали устрашающе. Ничем иным они не могли поддержать атаку, т. к. не имели оружия. Может быть, и к лучшему… Через несколько минут село было наше. Из подвалов и погребов показывались перепуганные люди. На хатах всюду выставлены образа святых. На столах вдоль дороги хлеб, молоко и сыр. Сила наступления была колоссальной. Оказывается, и близлежащее село в двух километрах от занятого нами буквально за несколько минут было нашим.

Большевистский обстрел усиливался. К пулеметному и минометному обстрелу присоединился и артиллерийский, довольно сильный, огонь. Село горело, люди бросились под обстрелом спасать свое добро. Появились советские самолеты-разведчики. Стало очевидным, что высшее командование противника заинтересовалось нашим прорывом. Второе село, как я уже говорил, большевики не обороняли, и наш прорыв на нем выдохся. Наши сильно поредевшие цепи ворвались в село и — неожиданно для себя — не встретили отпора. Удивление было велико.

Недолго царило спокойствие. Вместо пехоты, что до сей минуты отбивала наше наступление, появились 7 танков. Они начали рейдировать по селу туда-сюда, разрушая все на своем пути. Нас же не было и батальона. Немцы, старые вояки с Восточного фронта, и те признавались, что такого пекла еще не видели.

Некоторые отчаянные немецкие головы с панцерфаустами пошли спасать ситуацию. Вскоре один танк загорелся и остановился, а другой — экипаж покинул сам. Не имея поддержки пехоты, танки повернули, тогда мы пошли за ними и скоро вышли на околицу села. Ситуация складывалась так: мы на краю села, перед нами на протяжении 300 метров луг. За лугом — железнодорожная насыпь, за насыпью — гора, покрытая лесом. Между насыпью и лесом еще свободное пространство. На нем как на ладони видны две роты советской пехоты и пять танков, что вышли из села.

Короткая передышка — и все, что живое, рвет в последний, как оказалось, прорыв. Наша батарея все еще здесь в тылу и помогает нам огнем довольно прицельным. Бежим через луг. На нас сыплется ливень огня и железа. Это бьют 75-мм и 125-мм орудия советских танков «КВ-II» и «Т-34». Теперь понял, что значит выражение «Люди мрут, как мухи». Вскоре добегаем до железнодорожной насыпи. Я никогда не думал, что 300 метров — это так далеко. Залегаем перед насыпью. Перед нами откос метров 50, а на другой его стороне лежат красноармейцы. Их меньше, чем нас, хотя нас не больше 300. Но 5 танков…

Слышим грохот гусениц, и пять танков выезжают на насыпь. Лежим ничком близ стальных рычащих гробов. А они не стреляют, т. к. мы в мертвом пространстве. Зато дружно палит советская пехота из пулеметов, автоматов и винтовок.

«Проклятье, все назад!» — ревет близлежащий майор вермахта. Из его рта течет кровь. Душа прорыва, но и он лишь человек. Через секунду лежит уже недвижимый. У нас все, кто еще живы (а их уже. совсем мало), катятся назад. Большевики стреляют густо, град железа летит нам вслед. С насыпи ведут огонь шрапнелью танки — знают, что теперь их добыча от них никуда не уйдет. Хорошая тренировка для вражеских танкистов — мы от них в 100–150 метрах и бежим во все лопатки к селу.

Лечу головой вперед в какой-то овраг. Еще раз оглядываюсь. Больше смотрим назад, чем вперед. Опять какой-то ров. Сбегаем в него и бежим по его дну гуськом. Советский танкист имеет время прицелиться. Свист, грохот — и хвост нашего «гуська» уничтожен взрывом. Летят куски солдатского мяса. Еще взрыв — «гусек» еще короче. Зажмуриваю глаза, но ноги несут вперед… Свист, грохот, горячий дым — и те, что бежали передо мной, валятся бездыханные. Я их проскакиваю и бегу далее…

Танки осторожно прощупывают село своими орудиями. А под вечер появляются отовсюду массы советской пехоты, прочесывают село и всех, кто по воле небес не убит, не покалечен, не разорван в куски, — забирают в плен.

Вечером 23 июля 1944 года из штурманна я стал военнопленным…»