Украинский легион - Чуев Сергей Геннадьевич

Среди прибывших в лес был уроженец Холмщины унтер-офицер Ягода-Черник. Ему поручник Острожский поручил сформировать из уроженцев Холмщины сотню (роту) УПА. Ягода-Черник сотню сформировал, и на ее базе впоследствии было создано подразделение УПА «Волки». В апреле 1944 года богунцы, подкрепленные куренем (батальоном) УПА им. Наливайко и сотней «Волки», перешли Буг и зачистили территорию от отрядов АК, прогнав их за р. Чучву. «Умиротворив» этот район, отряды УПА вскоре перешли Чучву и выгнали поляков в район м. Грабовец-Томашув. Во время боев с поляками «Волки» разрослись до куреня. Впоследствии «Волки» воевали с «Советами» и «поляками» на Холмщине, совершали набеги на Подляшье.

Во время боя под Бродами 3 тысячи дивизионников также ушли в лес. В районе Бродов в то время оперировала сотня УПА «Дружинники» под командой хорунжего Черника. В этом подразделении служило множество бывших военнослужащих ДУНов «Роланд» и «Нахтигаль». Здесь же стояли учебная рота УПА (золочевская), которую вывели еще перед Бродским боем, и один заново формировавшийся после поражения волынский отряд УПА. Л. Шанковский сообщает, что после Бродской битвы «Дружинники» увеличили численность личного состава втрое. Были созданы новые сотни УПА «Дружинники», под номерами I, II, III. Хорунжий Черник во главе одной роты «Дружинников», подкрепленной 2–3 ротами бывших дивизионников, впоследствии вышел из Бродского котла и пробился из района Золочева в Черный Лес. Здесь хорунжий отпустил часть дивизионников, не желавших воевать далее вместе с УПА, с частью других вышел в поход на Станиславщину, где перешел фронт.

По информации Б. Пидгайного, братание дивизионников с членами УПА происходило самостийно, по инициативе «снизу». При этом немало оружия, боеприпасов и амуниции ушло в лес.

Бывший офицер дивизии Роман Долинский рассказывал о контактах дивизионников с отрядами УПА близ г. Золочева, и из этого свидетельства становится ясным, что контакты по инициативе «снизу», конечно, были, но и «верхи» дивизии были об этом прекрасно уведомлены:

«Когда конники отпускали своих коней пастись вне расположения частей, тогда при розысках лошадей приходилось углубляться в лес. Немцы на это не отваживались, но наши воины были здесь у себя дома. Через несколько дней после нашего прибытия мои солдаты донесли мне, что в лесу, в котором мы размещены, присутствуют некие полуобмундированные, вооруженные люди. Еще перед выездом на фронт я был уведомлен про наличие во фронтовой полосе отрядов УПА, которые действуют самостоятельно, часто и против немцев. В дороге на место я убедился в достоверности этих слухов. Я не знал дислокации этих отрядов, а в конкретном случае это могли быть еще и большевистские партизаны. Я выслал в разведку своего помощника, одного из наиболее осведомленных и боевых старшин с группой хорошо вооруженных унтеров и солдат. Через полдня рыскания по лесу разведка наткнулась на передовой пост, вооруженный легким автоматическим, преимущественно советским, оружием и окружила их. Несмотря на то что офицерский состав УПА состоял в основном из молодых людей, малознакомых с ведением современных боевых действий, командование этого отряда знало свое дело хорошо. Пройти далее без тяжелого боя было бы невозможно, ибо на отдалении пятисот шагов была линия обороны, укрепленная тяжелыми пулеметами, минометами и другим оружием. Скоро было установлено, что это отряд УПА — золочевское подразделение, которое было хорошо проинформировано не только про появление в районе дивизии, но и о расположении ее отдельных частей. Командир батальона УПА искал встречи со мной. На другой день, выбрав свободное время и с соблюдением всех мер предосторожности, я вместе со своим помощником, двумя унтерами и несколькими солдатами пошел к месту размещения куреня УПА. Его командир продемонстрировал хорошую осведомленность обо мне, я же со своей стороны продемонстрировал знакомство с высшим руководством УПА.

Район был для нас безопасный как с точки зрения наблюдения за противником, так и для наблюдения за «союзниками». Немцы из вермахта обходили этот район, т. к. имели некоторый опыт «общения» с УПА в результате проведенных ими реквизиций и грабежей местного населения. Штаб дивизии также знал про наличие отрядов УПА, однако на какие-либо акции против них не решался, зная доброе отношение к ним со стороны дивизионников. Здравый смысл подсказывал, что лучше иметь в тылу слабого противника, ходом событий становившегося нашим союзником, нежели советских партизан. К тому же я не имел в своем подразделении ни одного немца и мог спокойно провести в гостях у упистов половину дня. Мы утвердили план совместной обороны, взаимной связи и безопасности. Курень УПА ощущал недостаток боеприпасов к винтовкам и пулеметам советского производства и запасов консервированных продуктов. В течение нескольких дней мои солдаты доставили им несколько повозок того и другого. Эта акция была проведена так быстро и скрытно, что про это знали лишь те, кто доставил все необходимое в лес.

Через неделю ко мне прибыл командир подразделения полевой жандармерии поручик Феркуняк (ныне покойный) с негласным распоряжением от командира дивизии Фрайтага связаться с УПА. Я насторожился, ибо был уверен, что дивизионная контрразведка уже имеет информацию о моих контактах с УПА, тем более что ее возглавлял балтийский немец, который хорошо говорил по-русски и хорошо знал украинский язык. Я отговорился от этого поручения тем, что у меня отсутствуют дипломатические навыки, а поскольку поручение носит приватный характер, отказался от него.

Украинские офицеры дивизии имели тогда обоснованные подозрения против Феркуняка, вызванные скорее его служебными функциями, нежели деловыми мотивами. Я же чувствовал к нему полную симпатию и доверие. Мне нравился этот открытый гуцул из Жабьего, который никогда не прощал немцам их взбрыкиваний. Ведомый инстинктом, я открыл ему карты и рассказал, как обстоят дела. Позднее я заявил ему, что если Фрайтаг ищет связи с УПА, пускай ищет сам, а мое дело нести службу. Феркуняк целиком разделял мое мнение и обещал хранить все в тайне. Через несколько дней ко мне снова явился офицер для поручений из штаба дивизии с тем же самым поручением. Я резко отказался.

Развитие событий шло быстрым темпом. Корпус, что занимал район Броды — Золочев, в том числе наша дивизия, оказался в окружении врага, превосходящего нас в десятки раз. Первую информацию об окружении мы имели от УПА. Командование дивизии на первых порах скрывало от нас этот факт…»

Известный историк дивизии «Галичина» и ее бывший офицер Василь Верига сообщает о случае ухода в лес с пулеметом и запасом патронов одного из пулеметчиков 30-го полка. Командир батальона гауптштурмфюрер СС Виттенмайер не стал принимать никаких карательных мер, но серьезно переговорил с обер-штурмфюрером СС Малецким. Последний попросил у своего начальника три часа времени для розыска дезертира. Через три часа заплаканный, с подбитым носом (но и с пулеметом) солдат объяснялся с Малецким. Из леса солдата вернули сами уписты и в награду за верность подарили ему еще и трофейный «наган»;

Со стороны немецких военнослужащих также остались свидетельства о встречах с отрядами УПА. Служивший в дивизии унтером Эрих Корн, воевавший под Бродами и выходивший со своими солдатами из котла, встретился с группой упистов:

«Во время общего отступления я следовал с группой украинцев к подножию Карпат. Внезапно мы оказались лицом к лицу с хорошо вооруженными партизанами, что наставили на нас свои автоматы.

— Куда?

— В Ужгород.

— Мы бандеровцы. Сдайте оружие!

Мои украинцы ответили, что они также воевали против большевиков. Командир партизан оживился, увидев, что «напал» на украинцев, и лавиной слов обрушился на украинских эсэсманов, призывая присоединиться к его отряду. Мои ребята отказались, и партизаны отпустили нас без каких-либо инцидентов».

Новосформированная дивизия «Галичина», оперируя уже в Словакии, пыталась восстановить контакт с УПА. Среди солдат и офицеров ходили слухи, что существует официальное представительство УПА в Братиславе. Связи с руководящими кругами ОУН-УПА у дивизионников не было. Когда дивизия шла маршем из Словакии в Югославию, Пидгайному стало известно, что одна из рот дивизии готова в любую минуту самостоятельно выступить «до маршу в Украшу». Приказа от Б. Пидгайного ротные так и не получили, т. к. последний не имел связи со своим подпольным руководством.