Кровная месть - Фридрих Незнанский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Как?— ахнула Нина.— Вы уже знаете истинных убийц?
— Да, — кивнул Турецкий. — Знаем.
— И... — Нина судорожно вздохнула, — кто это?
— Двое рядовых сотрудников краевого управления КГБ, — сказал Турецкий.
Нина покачала головой.
— Этого не может быть!.. Зачем КГБ убивать моего мужа? Моих детей?..
— Это старая и запутанная история,—- сказал Турецкий. — Вам знаком Вадим Сергеевич Соснов?
— Вадим? Конечно!
— Он ведь был у вас в гостях накануне, не так ли?
— Да, был.
— Дело в том, что он в это время проводил ревизию в отношении местного КГБ, и у него были компрометирующие материалы.
— На дискете, — вспомнила Нина вдруг. Турецкий удивленно поднял голову.
— А вы откуда знаете?
— Он оставил эту дискету у меня, — проговорила Нина. Турецкий даже вскочил.
— Как оставил у вас! Значит, эта дискета у вас все-таки была?
— Да, — кивнула Нина. — Я отдала ее Вадиму именно в ту ночь.
— Стоп, стоп, стоп, — перебил ее Турецкий. — Значит, в ту ночь вы возвращались в город не ради покупок, а ради встречи с Сосновым?
-Да.
— Это ничего не меняет, — произнес Сережа Семенихин.
— Но все-таки, — покачал головой Турецкий. — Я дважды беседовал с Сосновым, и он ни разу не рассказал мне об этом.
Возникла небольшая пауза, и Нина объяснила:
— Это не было любовным свиданием. Он оставил у меня дискету, просил никому не говорить, даже мужу. Накануне, перед отъездом, он попросил подвезти ее к поезду. Я придумала это возвращение, чтобы вернуть ему ее.
— Но вашего мужа убили именно из-за этой дискеты, — сказала Лариса. — Вы понимаете? Ваших детей пытали...
— Лариса, — остановил ее Турецкий. Нина тяжело вздохнула.
— Я понимаю, — сказала она.
Неожиданно лицо ее исказилось, она всхлипнула и почти пропищала:
— Извините... — и заплакала.
Турецкий налил ей воды, Лариса принялась успокаивать, и только Сережа сидел, жевал жвачку и наблюдал за всем этим молча.
Нина быстро пришла в себя, и Лариса вызвалась проводить ее в туалет, чтобы привести в порядок лицо.
— Простите меня, — говорила она Нине взволнованно. — Я брякнула, не подумав.
Нина разглядывала себя в туалетном зеркале и молчала.
— Может, валерьянки принести? — спросила Лариса.
— Нет, не надо.
— Одного из них мы уже задержали, — сказала Лариса, пытаясь ее успокоить. — Мы надеемся, что Бэби как-то узнает об этом и клюнет.
— Клюнет? — переспросила Нина.— Но как он может клюнуть?
— Мы еще не знаем, — сказала Лариса. — Можно устроить что-нибудь вроде следственного эксперимента, вывезти убийцу в город...
— Вы хотите, чтоб Бэби убил его? — удивилась Нина.
— Да нет же, — с досадой возразила Лариса. — Мы хотим только привлечь внимание Бэби. Конечно, риск есть, но мы постараемся свести его до минимума.
Нина вздохнула.
— Я не очень поняла, почему вы так стремитесь поймать этого Бэби, — сказала она.
— Тут серьезные мотивы,— сказала Лариса, доставая сигареты. — Она глубоко затянулась, выпустила струю дыма и заговорила: — Речь идет о политической акции. Может, вы слышали про Суд Народной Совести? В свое время о нем много говорили, но сейчас как-то замолчали. Это набор крутых политиканов, которые манипулируют общественным сознанием. Бэби был исполнителем их приговоров, выполняя прямые поручения одного старика, который был там большой шишкой. Но старика недавно убили, точнее, довели до самоубийства, что одно и то же. Старик владел ключом к компьютерной программе, на которой отражена деятельность этого самого «Народного суда». Он успел покончить с собой, не сказав никому, где этот ключ. Теперь весь аппарат «Народного суда» ищет Бэби, как и мы, но для того, чтобы овладеть ключом к программе. Предполагается, что Бэби знает, где ключ. Понимаете? Он выведет нас прямо на коллегию Суда! Именно это нас и интересует.
Нина кивнула. Она уже пришла в себя, подправила макияж и снова выглядела как надо.
— Интересно у вас получается, — промолвила она. — На убийцу ловите Бэби, а на Бэби будете ловить политиканов.
— Так надо, Нина, — со значением сказала Лариса. Они вернулись в кабинет Турецкого, где все еще сидел мрачно жующий Сережа Семенихин, и следователь Турецкий с порога сказал:
— Лариса, срочно к Моисееву, у него для тебя какие-то результаты.
— Лечу,— сказала Лариса.— До свидания, Нина. Мы еще увидимся, да?
— Да, конечно, — кивнула Нина, не очень представляя, как они смогут снова увидеться.
Лариса ушла, а Нина снова села к столу.
— Я вас задерживаю, — произнесла она — Простите.
— Нет, ничего, — возразил Турецкий. — Это вы нас простите. Для нас это просто дело, а вы все это пережили...
— Как фамилии этих... убийц? — спросила Нина. Турецкий промолчал, потом сказал:
— Что вам дадут их фамилии, Нина? Вы простите, но пока это служебная информация. Следственная тайна.
— Но и вреда это вам не причинит, — сказала Нина.
— Мы сообщим вам об этом чуть позже, — загадочно проговорил Турецкий.
Нина кивнула.
Зазвонил телефон, Турецкий снял трубку.
— Да?.. Кто пришел?.. Рогозин?.. Да, хорошо... Приму, ладно.
Он положил трубку, задумчиво вздохнул, потом поднял голову и виновато улыбнулся.
— Простите, Нина, срочные дела. Сережа, ты не покажешь Нине свою машину? Ей будет интересно.
— Да, конечно, — Сережа поднялся.
— До свидания, — протянула руку Нина. — Я могу еще к вам зайти?
— Конечно, — сказал Турецкий. — Вы же у нас потерпевшая по делу об убийстве.
Нина пошла вперед, а Турецкий окликнул Семенихина
— Сережа!
Сережа задержался, вернулся к столу.
— Что, Александр Борисович?
— Когда проводишь преуспевающую вдову, — тихо сказал Турецкий, — посмотри по своим каналам, что у нас про нее есть. Просто для интереса, ага?
Сережа жеванул пару раз и ответил:
— Нет проблем, Александр Борисович.
— Вот и хорошо, — улыбнулся Турецкий. — Пока! Сережа кивнул и ушел.
49
Вначале я был искренне шокирован внешностью вошедшей дамы, ибо внешность ее была отнюдь не скорбящая, но в разговоре, когда выяснилась вся ее удивительная история, я понял, что внешность не убавляет ее скорби. Эта женщина затаила боль глубоко внутри себя, и, когда она заплакала, я был даже каким-то образом обрадован, обнаружив в ней очевидное проявление человечности. Прощаясь, я даже подумал, что она мне понравилась, хотя и попросил Сережу проверить ее по компьютерной информационной сети.
Другие проблемы накатили на меня следом за визитом вдовы, ко мне заявился некий Рогозин. Если бы я не слышал эту фамилию утром от Меркулова, я бы и внимания не обратил на этого представителя комитета Верховного Совета по законности и правопорядку, но теперь я был готов к его визиту и потому даже волновался.
Рогозин оказался холеным и упитанным господином с лучезарной улыбкой и холодом в глазах. Пожав мне руку, он потом под столом вытирал ее носовым платком.
— Александр Борисович, я к вам по очень важному делу, — начал он. — Нам известно, что вы уже длительное время ведете следствие, касающееся деятельности так называемого Суда Народной Совести.
Я кивнул.
— Нам даже известно, что в руководстве находятся силы, препятствующие вашей работе.
— Надеюсь, вы не ждете, что я прямо сейчас начну вам жаловаться, — сказал я с улыбкой.
Он улыбнулся в ответ.
— Разумеется, в этом нет необходимости. Мы намерены поддержать вас всеми силами.
— Спасибо, — кивнул я. — Но кто это «мы»?
— Комитет по законности и правопорядку, — сказал Рогозин.
— Вы — депутат Верховного Совета? — спросил я.
— Нет, но я эксперт, член комитета. Вы хотите, чтоб я предъявил документы? — Он с готовностью полез в нагрудный карман, и я поспешил остановить его.
— Нет-нет, что вы, — сказал я. — Я просто хочу знать, к кому мне обращаться, когда действительно возникнут трудности.
Он кивнул.
— Вы знаете, я слышал о вас очень много хорошего от Меркулова.
— Вы знакомы с Константином Дмитриевичем? — удивился я.
— Да, — кивнул Рогозин. — Мы вместе заняты этим самым «Народным судом» в работе одной комиссии. Я ведь был в числе тех, кто начинал в свое время дело «Народной воли».
Тут я должен был крайне удивиться, и мне это удалось.
— Вы были... в числе организаторов?
— Почти, — усмехнулся Рогозин. — Я содействовал международным контактам руководителей проекта.
— Вот как, — произнес я. — Тогда, может, вы объясните цели этого... гм... проекта? Пока ведь мы рассматриваем его как сугубо преступную организацию.
— И правильно делаете, — кивнул Рогозин. — От первоначальных целей не осталось и воспоминания. Понимаете, этот проект предусматривал перестройку общественного сознания всего нашего народа.