Любовник богини - Елена Арсеньева

Василий даже не трудился скрывать, до какой степени он опешил.

— Погребальный костер мужа? Мой то есть? Но… может быть, я ошибаюсь, однако, черт бы меня подрал, мне кажется, я еще жив!

— О да. — Улыбка коснулась безукоризненно вырезанных уст Нараяна. — И я приложил для этого немало усилий, не так ли, Аруса?

— Что ты знаешь о сати? — спросил Нараян.

— Сати? — Василий нахмурился. — Наверное, то же, что знают все. После смерти мужа его жена должна умереть вместе с ним. Но это чушь, дикость и нелепость, как, как… ну, я не знаю! Просвещенная Европа содрогается, когда до нее доходят одни только слухи об этом.

Выкрикнув сию патетическую фразу, Василий ощутил, что содрогается и сам… правда, от смеха. Он ничего не мог с собой поделать! Просто вспомнил, как впервые услышал об этом действительно древнем и действительно крайне жестоком обряде в Париже, от одного немолодого англичанина, приятеля Реджинальда. Сей англичанин много лет прослужил в войсках Ост-Индской компании (он-то, кстати сказать, и порекомендовал впоследствии Реджинальда на свою должность), и для северных воинов рассказы его казались диковинными сверкающими сказками. Тогда все они, кто слышал сэра Флорестана, немножко заболели Индией… У Василия эта болезнь не прошла («И едва не сделалась смертельной!» — с мрачной усмешкою подумал он). Вот, собственно, что рассказывал англичанин.

Как-то раз он присутствовал при кончине некоего раджи, с которым находился в наилучших отношениях — настолько, что был представлен его супруге и любимым наложницам. И после смерти раджи он проникся таким сочувствием к несчастным женщинам, которым предстояла ужасная ритуальная смерть, что положил себе непременно отговорить их от сати. Как это ни странно, княгиня сдалась на уговоры довольно быстро, хотя, конечно, вдова в Индии — самое несчастное и презираемое существо. В смысле, вдова, пережившая своего господина и супруга, не решившаяся сжечься. Как только свершится погребение, ей сбривают волосы и брови — навсегда. С нее снимают все украшения: и серьги из ушей, и кольца из носу, и браслеты с рук и ног, и перстни со всех двадцати пальцев. Вдова как бы умирает и для своего семейства, и для всего света, и Даже пария не женится теперь на ней, потому что самое легкое прикосновение к ней оскверняет мужчину, и он должен тут же бежать, чтобы очиститься. На долю вдовы выпадает самая черная работа в доме, ей не позволяется есть вместе с замужними женщинами и детьми… Вдова раджи полагала, что ее звание, а также любовь сына, нового князя, дадут ей некоторые привилегии даже в этом беспросветном существовании. Так или иначе, она согласилась жить; однако наложницы и слушать не хотели ни о чем, кроме как о смерти, вереща, что если княгиня забыла стыд и совесть, так по крайней мере они не обесчестят себя ни за что на свете!

Их обличительные вопли до того осточертели и молодому радже, который ни за что не хотел видеть смерти матери (ведь ему было только десять лет!), и самой вдове, которая не желала чувствовать себя какой-то гнусной отступницей (супруг, между прочим, был старше ее на пятьдесят лет!), что оба они попросили сэра Флорестана угомонить крикуний — хотя бы на время погребения. Он заманил их всех в подвал и запер с удивительным хладнокровием. Труп раджи сожгли. Жизнь продолжалась.

По роду деятельности своей сэр Флорестан частенько бывал потом в тех местах. Молодой раджа, которому он спас мать, встречал его восторженно и называл дядюшкой, вдова задаривала его, однако наложницы всегда осыпали его проклятиями из-за перегородки, где их держали. «Ты нас обесчестил! — кричали они. — Из-за тебя мы должны брить головы до самой смерти! Попроси у раджи хотя бы разрешения для нас носить перстни!,.»

К сожалению, что-то помешало тогда сэру Флорестану закончить свое забавное повествование, и Василий по ею пору не знал, получили ли бедные наложницы эту последнюю отраду в своем беспросветном существовании.

За все время, что Василий прожил в Калькутте, а затем и в Ванарессе, он, впрочем, ни разу не видел сати и не слышал, чтобы какая-то женщина взошла на костер. Ост-Индская компания противилась Этим образом всей мощью твердых британских законов, однако образ Рани Сати еще жил в сознании индусов. Когда раджа области Джхунджуну в Раджастхане пал в борьбе с мусульманами, его жена совершила древний обряд, возродив его в XIV веке. Эта княгиня была причислена к лику святых, она вошла в историю под именем Рани Сати, в ее честь слагали религиозные гимны, возводили храмы Василии хотел сказать Нараяну еще пару патетичеоких слов о просвещенной Европе и ее взглядах на убийство женщин, но потом вспомнил Марию-Антуанетту, принцессу де Ламбаль и всех других, убитых на гильотине или просто грубо зарубленных толпой в самом конце просвещеннейшего XVIII столетия в самом центре просвещеннейшей Франции, — и обошел сей вопрос молчанием. Тем более что выражение лица Нараяна могло у кого угодно отбить охоту к словоблудию.

— Неужели эта дьяволица Тамилла все же успела помутить тебе разум? — спросил он тихо. — Ты способен подшучивать над тем, что составляет трагедию сотен, тысяч, десятков тысяч женщин? Ведь не у всех хватает силы духа обречь себя всю оставшуюся жизнь ходить в белом или красном [30] и знать, что даже случайная встреча с ней — самая дурная примета! Не у всех есть любящая родня, готовая скорее принять позор и презрение, чем подчиниться брахманам, которые так и подталкивают несчастную к костру — в день ли смерти супруга, через месяц, через год… Особенно они нетерпимы к богатым вдовам, ибо все имущество совершивших сати переходит храму Агни или Рани Сати.

— Я не смеюсь, — зло буркнул Василий. — Что у меня, сердца нет? Но я слышал, что это обряд чуть ли не ведический, а значит, тут не обошлось без каких-нибудь древних ариев… ну, ты понимаешь, что я хочу тебе сказать.

— Наши предки… наши с тобой общие предки! — возвысил голос Нараян, и до Василия только сейчас впервые дошло, что если все эти разговоры о северной Прародине ариев правда, то Нараяна можно с равными основаниями называть и индусом, и славянином. — Наши предки не сжигали своих вдов на кострах! Ригведа повелевает брахману положить вдову, до зажжения огня, рядом с трупом мужа, а по совершении некоторых обрядов свести с костра и громко пропеть над нею стих из Яжур-Веды:

Встань, женщина,И в мир живых вернись,Оставь огню умершего супруга.Доверь себя тому, кто возжелаетСоединить с тобой судьбу навек!

— Ты видишь? — вопросил Нараян. — Боги разрешали вдовам думать о дальнейшей жизни, о счастье!

Вдовам повелевалось «собирать кости и золу мужа» в продолжение нескольких месяцев по его смерти, а потом исполнить погребальные обряды. Это уж наверняка могла совершить только живая женщина! Но брахманы заставили наш невежественный народ забыть эти слова.