Любовник богини - Елена Арсеньева

— Бесхитростный скакун! Быстрый конь, что выигрывает награду своим умением! Боги наделили тебя силой и мужеством, но что ведомо тебе о темных замыслах — и замыслах светлых?

Никто и никогда не осмеливался говорить с Василием Аверинцевым в таком тоне! Чего он совершенно не мог переносить, так это жалости и снисходительности к себе, а потому мгновенно сошел с ума от ярости и вскочил, забыв о боли и слабости, блистая ненавистью, словно остро отточенный клинок:

— Ты выстрелил мне в спину! Скажи, кто еще, кроме гнусного предателя, стреляет в спину человеку, против которого и без того выставлено целое войско?! Ты низко, подло, из-за угла пустил в меня стрелу…

— И спас тебе жизнь, — спокойно добавил Нараян. — Как неумелый боец в задоре хмельном, ты хотел победить всех врагов сразу — и был бы повержен силой вазитвы, если бы я не вернул тебе сознание. Только сила и мудрость аскета, которыми ты не обладаешь, могут противостоять вазитве — да еще боль. Я должен был причинить тебе самую сильную боль, чтобы спасти тебя.

Василию всегда говорили, что он слишком покладист, да он и сам знал за собой эту готовность уступить разумным доводам. Ведь Нараян, черт бы подрал его непостижимую душу, совершенно прав, будь он трижды проклят! С содроганием вспомнил Василий ту страшную силу, которая сковала его по рукам и ногам, почти лишив сознания… путы ее были в одно мгновение ока рассечены лезвием боли!

Он нахмурился как мог свирепее, потому что нельзя же было так, сразу, ни с того ни с сего, дать Нараяну понять, что он готов отвести все свои войска с передовой, и угрюмо буркнул:

— Ты любишь морочить мне голову. Что за вазитву еще выдумал?

Эх, ну какая злая сила сделала глаза этого человека такими непроницаемыми, а его голос — таким невозмутимым?! Мраморное изваяние не казалось бы спокойнее, отвечая:

— Вазитва — это колдовская сила взгляда. Факиры, йоги, аскеты служат богам и в благодарность наделяются даром укрощать и даже убивать диких зверей одною лишь силою взгляда. Однако против человека сей дар богов направляют только дакини, жестокие и свирепые демоницы, составляющие свиту Баваны-Кали. Одна из них искушала тебя, но, не добравшись до твоего сердца, едва не погубила твое тело.

— Тамилла! — наконец хоть до чего-то догадался Василий и был почти счастлив, что некое подобие мысли все-таки озарило его закоснелое в бесплодных попытках понимания чело. — Дакини, о которой ты говоришь, — это Тамилла! Вот чертова кукла! Значит, это ее глазищи горели, как два кровавых огня? А я-то, признаться, думал, это сама Кали уставила на меня свои гляделки… правда, почему-то только две, а не три.

— Ты был недалек от истины, ибо Тамилла — земное воплощение Баваны-Кали во всех обрядах тхагов-душителей.

— Вот как? Но она уверяла меня, будто Варенька… будто они похитили Вареньку и меня, чтобы изображать Кали, жаждущую очищения от крови, — растерянно пробормотал Василий.

Наконец-то хоть одно простое, человеческое чувство отобразилось на лице Нараяна. Это было презрение — насмешливое презрение… То есть он все-таки оказался способен на целых два человеческих чувства!

— Да, мало кто поистине понимает значение Кали!

Мало кто может видеть ее без страха за свою жизнь.

Кали черна, ибо она — вход в пустоту. Ее чернота состоит из всех цветов и поглощает все цвета. Ее нагота привлекает и отталкивает. Ее три глаза означают, что она абсолютно властна над тремя составными частями времени: прошлым, настоящим и будущим. Ее четыре руки простираются во все стороны света: на запад и восток, на север и юг. Ее высунутый язык говорит о чувственной и всепоглощающей природе… Но может ли кто-то представить себе, чтобы Кали пожелала очиститься от крови жертв, а значит, пожелала расстаться со своей сущностью?

— О, будь она проклята! — вскричал Василий, безнадежно махнув рукой. — Я отчаялся понять! Мне не до этого! Скажи, где моя жена? Ты знаешь? Она жива?

Нараян медленно кивнул.

— О, слава господу! Эта тварь Тамилла подсунула мне ожерелье Кангалиммы, будто бы поднятое со дна крокодильего рва, куда в порыве отчаяния бросилась Варенька.

Но я не поверил, я заставил себя не поверить ей, иначе умер бы на месте! Но где она? Скажи, если знаешь!

— Чандра во дворце магараджи Такура, — произнес Нараян, и Василию показалось, будто он получил удар тяжеленной палицей в подбрюшье.

Он слепо рванулся куда-то вперед, но рука Нараяна уперлась ему в грудь.

— Не бойся. Магараджа сластолюбив, но он не тронет Чандру. Иначе он заключит в объятия огонь жестокий, голыми руками схватит кобру!

— Полегче… — выдохнул с ненавистью Василий, и Нараян, взглянув в его побелевшие от ярости глаза, счел необходимым пояснить:

— Кали не простит своему жрецу любовной связи с другой богиней, тем более — со светлой Чандрой. Магараджа мог участвовать в обрядах детей Луны, надев на себя лживую личину, однако любодействовать он может только с демоницами, подобными Тамилле. Но медлить и слишком успокаиваться не стоит. То, что для нас, детей Луны, — смысл существования, для служителей Кали — всего лишь жертвенная солома на алтаре Агни.

— Ты говоришь о смысле существования, — тихо проговорил Василий. — О каком смысле? Какого существования? Научи меня хотя бы малости: видеть смысл в твоих поступках! Ты дважды спасал жизнь Вареньке — нет, трижды, ведь и от душителей ты хотел спасти ее, только они оказались хитрее. И вот в ту минуту, когда ей снова грозит смертельная неведомая опасность, ты… — Он осекся, мучительно подбирая слова, потому что мысли текли вразброд. — Я не спрашиваю, почему мне кажется, будто ты проходил сквозь стены и проводил сквозь стены меня. Я не спрашиваю, как ты излечил рану, которую сам нанес мне, — излечил почти бесследно! — Василий потер пальцами левое плечо, боль из которого стремительно улетучивалась, оставляя по себе лишь легкое онемение. — Но, похоже, настало время объяснить мне, настало время сказать, почему сейчас, когда она в плену у этого беспощадного человека, ты спасаешь не ее, а меня?!

Острая молния сверкнула в глазах Нараяна, ноздри слегка дрогнули.

— Ты смутил меня, господин, — сказал он, и Василий вздрогнул, впервые услышав в голосе Нараяна отзвук покорности. — Я забыл о том, что вам, европейцам, нужно всегда знать, что происходит и зачем. О да, прежде всего — зачем! Для нас ведь все просто: Карма ведет, Карма движет, Карма берет. Карма следует, Карма связывает, Карма отпускает, Карма дает. Карма никогда не находится в покое! Так было с тех пор, как Брама утвердил землю среди вод и звезды на небе. Нам этого достаточно, чтобы во всем и всегда следовать путем своей Кармы. Но ты живешь не божественной волею, а волею себя самого, случайностью, прихотью своей судьбы…