Посланник небес. Далекий Сайкат - Михаил Ахманов

Дорога пошла вверх, и вскоре показался город, стоявший на плоском отроге хребта – скопище белых, серых и розовых домиков, будто притулившихся на великаньей ладони. Над черепичными крышами возносились башенки дворца правителя, купол храма Трех Богов и еще какие-то башни и шпили, казавшиеся совсем крохотными на фоне величия гор. В среднем Кольцевой хребет достигал трех-четырех километров, но отдельные вершины дотягивались до пяти и даже шести, причем каких-либо дорог в горах, проходящих по ущельям и перевалам, не было ни сейчас, ни в древности. Возможно, их удалось бы построить, затратив на это столетия, но природа решила эту проблему: в гигантской стене хребта было шесть столь же гигантских разломов, каньонов, пробитых реками и тянувшихся из Семи Провинций к другим обитаемым территориям. Первый Разлом располагался на востоке, соединяя Провинцию Восхода с Нанди, Горру, Пибалом и дальше со странами Пятипалого моря; Второй, Третий и Четвертый лежали в северной части хребта, и через них можно было попасть в Анз, Рингвар, Пейтаху и Онинда-Ро; Пятый и Шестой вели к западным странам, Шии, Пятиречью, Сотаре, Тилиму и берегам Мерцающего моря. Каждый из имперских трактов, проложенных в разломах, был защищен крепостями и воинскими лагерями с многочисленными гарнизонами; остальная часть хребта считалась недоступной ни конному, ни пешему и потому не охранялась.

Мад Дегги стоял восточнее Третьего Разлома и реки Пантары, что отделяла Полуденную Провинцию от Дневной. С дороги город казался компактным и небольшим; вряд ли в нем насчитывалось больше пятнадцати тысяч жителей. Но обитель Братства в нем, разумеется, была; все же Мад Дегги служил торговым центром на пути к Пейтахе, а к тому же являлся местом, выбранным для постоянной резиденции Великого Наставника. Видимо, Аххи-Сек, как говорили Тревельяну, был неравнодушен к горным видам; и правда, тут открывались великолепные пейзажи.

В обитель Тревельян не поехал, а, миновав город, нашел на северной окраине постоялый двор с кабачком, выпил вина и осведомился у хозяина, как добраться до мудрейшего учителя. Оказалось, что к его жилищу ведет тропинка, по которой в колеснице не проедешь, а идти пешком придется половину времени Полудня, то есть около двух часов. Узнав об этом, Тревельян велел распрячь и покормить Даута и, оставив коня с возком на попечение трактирщика, взял мешок, посадил Грея на плечо и направился в горы. Полдень давно миновал, но он надеялся, что будет у мудрейшего еще до заката.

Так оно и вышло. Тропинка извивалась среди скал, но неизменно вела наверх, и, наконец, обогнув очередной утес, он увидел лощину с небольшим горным озером в кольце огромных сосен, холм на его берегу и уединенную усадьбу из белого камня, врезанную в склон возвышенности. Солнце плавало над хребтом еще довольно высоко, освещая эту идиллическую, полную тишины и покоя картину. С места, где стоял Тревельян, была видна ограда из каких-то каменных изваяний, за нею – небольшой, но пышный сад с прудом, а дальше – приземистое квадратное здание с внутренним двориком. Постройка была в том же старопибальском стиле, что и дворец Раббана в Этланде, только намного меньше. О людях, живших с Великим Наставником, Тревельяну не рассказывали ничего, но вряд ли их было больше трех-пяти человек. И вряд ли они представляли опасность.

Однако, глядя на мирный пейзаж у озера, он ощутил внезапный внутренний трепет и холодок под сердцем. Это тревожное ощущение тут же передалось Грею, зверек запищал, привстал на задних лапках, цепляясь передними за волосы Тревельяна, и расправил крылья, словно желая защитить хозяина от неприятностей и бед. А тот стоял и думал, что здесь, на тихом озерном берегу, на далеком Осиере, он встретится с чем-то еще неведомым землянам, с цивилизацией, не уступавшей им в могуществе, с расой, которая может стать союзником или врагом. Страшным врагом, если она способна предвидеть будущее! Правда, прогноз его судьбы не оправдался, но…

«…но твоя жизнь еще не закончилась, – напомнил командор. – Не обманывай себя, малыш, ты еще можешь угодить в ту самую яму, которую тебе нарисовали. Ты вылез из нее, но кто знает, что с тобой случится завтра или послезавтра? Возможно, тот первый случай был предостережением. Так сказать, пробой пера».

«Я знаю, – молвил Тревельян в ответ, – я знаю». Затем он вытер пот с висков и твердыми шагами направился к усадьбе.

Добравшись до ограды, он вздрогнул и остановился в изумлении. Барьер, отделявший усадьбу от внешнего мира, представлял собой стенку метровой высоты, сложенную из тесаных камней, на которой, точно на пьедестале, высились статуи пацев втрое больше натуральной величины. Тут были пацы стоящие и сидящие, хмурые, грустные и скалившие зубы в чем-то напоминавшем улыбку, пацы-самки, пацы-самцы и пацы-детеныши, пацы, жующие орехи или глядящие задумчиво вдаль; словом, тут были пацы в разнообразных видах, причем все они держались друг за друга верхними и нижними лапами, образуя, с одной стороны, единую композицию, а с другой – преграду, которую трудно одолеть. Кроме того, изваяния, высеченные из охристого и буроватого камня, являлись поразительно правдоподобными; искусство мастера – или, скорее, мастеров, – внушало искреннее восхищение.

Только зачем эти умельцы изваяли пацев? Повсюду на Осиере, как в восточных и западных странах, так и в Семи Провинциях и даже на юге, у безволосых дикарей, они считались животными нечистыми, тварями жадными, мерзкими, вонючими и безусловно враждебными людям. Они воровали мелкий скот и птицу, зерно и овощи из амбаров и фрукты из плодовых рощ, они могли загрызть ребенка или женщину, а стая пацев была опасна даже для вооруженного мужчины, в чем Тревельян убедился еще в лесах Хай-Та, в первый же день прибытия на материк. Иногда циркачи и фокусники, коллеги покойного Тинитаура, приручали пацев, учили их всяким забавным ужимкам – довольно редкий случай, ибо дрессировке поддавалось одно из ста животных; этим, да еще клеткой в Висельных Покоях, и ограничивалось их практическое использование. В местном фольклоре они всегда играли отрицательную роль глупых и хищных прощелыг, коими брезговал любой приличный зверь, от грозных драконов нагу до древесных кроликов. Словом, пацы были малодостойными созданиями.

– Пц-пц-пц, – сказал Тревельян, покачал головой и не спеша двинулся вдоль странной ограды. Она привела его к вратам, двум статуям совсем уж гигантской величины, протянутые лапы которых образовывали арку. Он вошел в сад и, стараясь превозмочь волнение, зашагал по засыпанной гравием дорожке. Если не считать скрипа камней под ногами, монотонного жужжания насекомых и шелеста листьев, вокруг царила тишина. Тишина и безлюдье – он не увидел ни женщины, ни мужчины, ни помощника-рапсода или пастуха, ни слуги или служанки. Никто не окликнул его, не пожелал разделить дыхание, не спросил, зачем он явился и по какому праву тревожит Великого Наставника.