Бандитский Петербург - Андрей Константинов

Я сопротивлялся, потому что был уверен, что человеческий организм может победить очень многое. Еще когда я учился в восьмом классе, я однажды поспорил, что пронесу на вытянутых руках два ведра воды сто метров. Через тридцать метров у меня стали отваливаться руки, но я все равно шел, шел и пронес эти два ведра. И уже тогда, в детстве, если бы я поспорил на 200 метров, то прошел бы и 200. А в 10 классе на последнем звонке мне доверили держать знамя школы. Было очень жарко, а я начал держать знамя на вытянутых руках, мне никто не сказал, что его можно поставить. Несколько раз руки сводило судорогой, а я все держал – минут сорок. Еще помню, когда учился в Уварове, это за сорок километров от моей деревни, в 9 классе занятия у нас были во вторую смену, и однажды я пошел домой, когда уже темнело. Началась метель, она перешла в бурю, я сбился с дороги, ветер становился все сильнее. Я тогда вспомнил, как сведущие люди объясняли, что если ты заблудился, то идти надо в одну сторону. Проблуждал я тогда около десяти часов, выдохся, нашел стог соломы, откопал нору, устроился там и уснул. Проснулся часов в 9 утра – тихо, солнце яркое. Я откопался, смотрю – белый снег кругом и деревни, вокруг которых я блуждал, как на ладони. А мне уже нужно поворачивать назад, так я в тот раз домой и не попал. А еще в 1982 году я отдыхал в Сочи и там решил искупаться ночью, а был шестибалльный шторм, я прыгнул в море и потом никак не мог приплыть к берегу, барахтался часа три, и когда дело стало совсем плохо, я вспомнил, как читал в одной книжке, что можно выжить и в такой ситуации. Нужно просто делать три-четыре гребка, когда волна бросает тебя на гребень, потом отдыхать и потом снова три-четыре гребка. То есть я хочу сказать, что из любых сложных ситуаций всегда можно выйти с честью и с достоинством, если не паниковать. Наверное, такая моя жизненная позиция и помогла мне выжить. Находясь в полудреме комы, я все равно понимал, что нужно проснуться, что нужно победить.

Когда мое состояние более-менее стабилизировалось, ребята отправили меня на лечение за границу – в Германию. А человек, который предупреждал меня за день до стрельбы, – он приходил снова. И конкретно сказал, кто все это устроил. Кстати сказать, он и сейчас ко мне приходит, недавно вот совсем был, я ему пять тысяч долларов дал. Он говорит, что хочет какое-то собственное дело открыть. Бог его знает, что он там откроет, речь в общем-то не об этом. Поскольку этот человек назвал конкретных лиц, за ними стали наблюдать – не торопясь, без суеты. Начали прослушивать их телефоны, а потом один из организаторов покушения на меня был выкраден. И его вывезли в надежное место, где он и рассказал обо всем, подтвердив все имевшиеся подозрения и предположения. С ним никто ничего не стал делать, потому что он пообещал, что разберется со всеми заказчиками сам. Заказчикам же также стало известно, что с этим деятелем уже побеседовали, и пошла у них охота друг за другом. Чем вся эта охота закончилась? Наверно, объяснять не надо, об этом хорошо рассказывается в фильме Марины Козловой, которая работает пресс-секретарем РУОПа. В принципе, там все сказано верно. Что же касается меня лично, я, конечно, не Господь Бог и не могу знать абсолютную правду. Предательство – это самое страшное и подлое, что только есть на свете.

О том, как меня увозили из больницы в Германию, уже рассказывают настоящие сказки. На самом же деле была договоренность с омоновцами – они сопровождали. Из больницы одновременно выезжало несколько машин «скорой помощи», специально, чтобы было непонятно, в какой именно я нахожусь. При выезде произошел казус – какой-то водитель «КамАЗа» случайно врезался в ворота больницы – так его чуть не убили. Думали, что новое покушение… А потом меня погрузили на специальный медицинский самолет и уже на нем доставили в Германию. Не будем говорить, в каком именно городе я находился, но только это был не Дюссельдорф, как писали, хотя название и созвучное. Немецкие врачи после первого проведенного в Германии обследования очень удивились и выказали большое уважение по отношению к русским коллегам – сказали, что наши врачи сделали абсолютно все, что только можно сделать в такой ситуации. Правда, прогноз немцев относительно моего здоровья был все-таки неутешительным – они считали, что мне, возможно, придется всю жизнь ходить с легочным аппаратом.

Первые дни я очень удивлял знакомых и близких, находившихся рядом со мной, своими рассказами. Меня преследовали странные видения, а я принимал их иногда за явь. Однажды я просил своих навести порядок в больнице – мол, вы все ушли, а в больнице дискотеку открыли. Потом я просил кофе всю ночь, потому что, как мне казалось, аппарат, подключенный к моему горлу, – это не аппарат, а кофеварка. А однажды я сказал, что весь вечер на улице играл оркестр. Мне ребята в ответ кивают: «Да, да, мы разберемся!» А я вижу по их лицам, что они мне не верят, считают, что я брежу. Я говорю: «Позовите врачей, если мне не верите». Они позвали врача, и тот подтвердил: оказывается, действительно в этот вечер для больных играл оркестр. В такой вот смеси реальности и бреда я провел несколько недель. Потом понемногу стали отключать легочный аппарат и прикладывали мне ко рту что-то вроде губки, чтобы я как можно дольше дышал специальным раствором. Я начал ставить свои личные рекорды по дыханию – хотел добиться того, чтобы немецкие врачи удивились. Постепенно состояние стабилизировалось, я сначала в отдельной палате лежал, а потом меня перевели к одному немцу, который был хорошо известен в Германии. В частности, это именно он организовывал в Гамбурге первые концерты группы «Битлз». В России он никогда не был, но очень хотел попасть в Сибирь, чтобы поохотиться. Мы с ним подружились, он выписался раньше и потом приезжал ко мне. Так вот, уже потом, когда я вернулся в Питер и когда был открыт на Невском известный клуб «Голливудские ночи», кто-то высказал пожелание пригласить в Россию Копперфильда. Я сразу же позвонил этому немцу (его фамилия Шайт), спросил насчет Копперфильда. И тот сказал, что проблем нет, нужно только провести в Америке специальную пресс-конференцию. И Копперфильд действительно приехал. Помимо выступлений в Москве и в Питере, он еще был и у моих друзей на свадьбе. Ходил с ребятами в баню. Что касается свадьбы – то она проходила в здании, занимаемом фондом «Юнеско». Этот особняк соседствует с особняком РУОПа. Женился друг Олега Шустера. Копперфильд поздравил молодых, выпил минеральной воды и большую часть времени ходил по дворцу, цокал языком и трогал руками разные деревянные украшения – настолько он был поражен интерьером…

Перед выпиской из больницы мне сделали очень сложную операцию, она шла около 10 часов. Потом, после выписки, я должен был еще долго приезжать раз в неделю, чтобы врачи могли меня наблюдать. И так продолжалось около года. За это время у меня очень сильно укрепились контакты с немецкими бизнесменами (связи-то были установлены еще давно) – отношения наши стали еще более деловыми и доверительными. А в Питере все шло своим чередом. Наш бизнес нормально развивался, те, кто хотели убить меня, истребляли друг друга. При этом меня очень удивляет поведение одного из руководителей РУОПа, который был в курсе всех дел. Я считаю, что он занял довольно-таки своеобразную позицию: чем хуже для Кумарина, тем лучше для него. Архипова – того, кто непосредственно стрелял в меня, его, между прочим, по моим данным, задерживали три раза. Причем один раз даже с автоматом Калашникова. Но всякий раз он почему-то вновь оказывался на свободе. Я встречался с этим человеком из РУОПа, спрашивал: «Как такое может быть?» Он ответил мне: «Не знаю». А кто знает? Что у них творится в этом РУОПе? Почему он не знает, если занимается всеми этими вопросами? Та же самая история случилась с Валерой Ледовских, когда в декабре 1996 года стреляли в его машину. Тех двоих, которые стреляли, сначала забрали, подержали немного и потом выпустили. И я знаю, по чьему личному указанию. Потом этих киллеров взяли в Москве – выяснилось, что они кого-то там убили еще и в Чите. (Между прочим, эти ребята сделали себе пластические операции, закачали в скулы вазелин, превратились из русских в полумонголов.) А может быть, если бы их сразу посадили, они никого и не убили бы? Нам информация поступала и в отношении заказчика (кстати, директора школы), который хотел, чтобы убрали Ледовских. У нас даже аудиозапись была, где этот директор цинично выбирал способ устранения. На пленке он цинично так говорит: «Лучше, мол, взрывайте, так дешевле будет». Мы эту пленку отдали в РУОП, а человек по-прежнему директор школы. В РУОПе есть люди – самые настоящие интриганы. Причем интриганы-профессионалы. Сейчас вот этот известный борец с организованной преступностью, о котором я уже говорил, занимается в отношении меня настоящими провокациями. Встречается, например, со мной и говорит: «Тебя хотят убить такие-то и такие-то». А им говорит, что их хочу убить я. Причем даже фразы одни и те же говорит, что им, что мне. Хорошо еще, что мы побеседовали между собой и все выяснили. А потом мы с ним встречаемся, я спрашиваю: «Как же так?» А он говорит: «Мне министр звонил, спрашивал, почему я тобой не занимаюсь, ведь на тебе 13 убийств». Я спрашиваю: «Почему 13?» А он говорит: «Руслан сказал. У нас и запись есть. А Руслан – это наш внештатный сотрудник. И мы обязаны все его сигналы должным образом проверять». Вот как это назвать? Провокацией? Или раскрытием служебных карт?