Этика свободы - Мюррей Ротбард

Но эта теория заводит Нозика в очень мутные рассуждения, некоторые (хотя и не все) он осознает. Он признает, например, что его аргументация в пользу запрещения шантажа приведет к тому, что придется запретить и следующий контракт: Браун приходит к Грину, его соседу со следующим предложением: «Я намереваюсь построить такое-то и такое-то розовое строение на своей земле (при этом он знает, что Грин не переносит розовый цвет). Однако я готов не строить его, если вы заплатите мне такую-то сумму денег». Нозик признает, что в его схеме такой контракт тоже будет незаконным, потому что Грин будет платить Брауну за то, что тот не доставляет ему проблем и, поэтому контракт будет непродуктивным. Фактически, Грин только выиграет, если Браун умрет.

Тем не менее, либертарианцу сложно обосновать такой запрет какой-либо адекватной теорией прав собственности, не говоря уже о той, которая изложена в настоящей книге. По аналогии с примером шантажа Нозик признает, что в его схеме для Грина было бы законным, узнав, что Браун запроектировал розовое здание прийти к нему самому и предложить заплатить за то, чтобы он не продолжал строительство. Но почему такой обмен станет «продуктивным» только потому, что Грин первым сделал такое предложение? [39] Какая разница, кто первым вышел с предложением в этой ситуации? Разве Грин все еще не выиграет, если Браун умрет? И далее, по аналогии, считает ли Нозик незаконным для Брауна отказаться от первого предложения Грина и затем запросить больше денег? Почему? Или, к примеру, считает ли Нозик незаконным для Брауна якобы случайно дать Грину знать о проектируемом розовом здании и затем дожидаться результата - скажем, разместив рекламу здания и подсунув Грину макет? Не может ли это быть расценено как простой акт любезности? И почему простая реклама чего-либо должна быть незаконной?

Действительно, пример Нозика становится еще более шатким, если мы рассмотрим его следствия. Нозик вовсе не учитывает все возможные следствия своего «принципа смерти». Если он утверждает - а он похоже утверждает именно это – что А незаконно «принуждает» Б, если для Б было бы лучше, чтобы он умер на месте, то давайте рассмотрим следующий пример: Браун и Грин участвуют в аукционе за одну картину, которую оба очень хотят получить. Будет ли для Грина лучше, если Браун умрет на месте? Не следует ли из этого, что Браун незаконно принуждает Грина, и не должно ли участие Брауна в аукционе быть запрещено? Или, наоборот, не принуждает ли Грин аналогичным образом Брауна и не должно ли участие Грина в аукционе быть запрещено? Если нет, то почему нет? Или представьте, что Грин и Браун добиваются благосклонности одной и той же женщины; не выиграет ли каждый из них, если его конкурент немедленно умрет и не должно ли поэтому участие в соперничестве одного из них или обоих быть признано незаконным? Таких примеров можно привести бесконечное множество.

Более того, Нозик загоняет себя в еще более затруднительное положение, когда добавляет, что шантаж «непродуктивен» потому что запрет обмена не приносит потерь одной из сторон (шантажируемому). Но это, конечно же, неверно: как указал профессор Блок, запрет шантажа значит, что шантажист не имеет мотивов для нераспространения негативной информации о шантажируемом. Тем не менее, после того, как Нозик дважды заявил о том, что жертва «не понесет потерь» от запрета обмена, Нозик немедленно и непоследовательно признает, что «люди ценят молчание шантажиста и готовы за него платить». В таком случае, если шантажисту запрещено получать плату, он не обязан хранить молчание и жертва шантажа, готовая за это молчание платить, из-за запрета оказывается в худшем положении!

Нозик добавляет, не приводя никаких аргументов, что «молчание шантажиста – это не продуктивная деятельность». Почему? Видимо, потому что «его жертвы только выиграли бы, если бы шантажиста не существовало». Вновь к «принципу смерти». Но затем Нозик вновь меняет позицию, противореча своему же утверждению о том, что молчание не продуктивно, добавляет: «С той точки зрения, которую мы занимаем здесь, продавец молчания может законно получать деньги только за то, что он отказывается молчать … включая платежи, которые другие проводят ему за раскрытие информации.» Нозик добавляет, что хотя шантажист может требовать денег, которые он получил бы за раскрытие информации, «он не может требовать наилучшей цены от приобретателя его молчания». [40]

Таким образом, Нозик колеблясь между запретом шантажа и разрешения только уплаты той цены, которую шантажист получил бы, продав информацию, загнал себя в ловушку неразрешимой проблемы «справедливой цены». Почему законно только назначать платеж по известной цене? Почему не назначать максимальную цену, которую жертва шантажа готова заплатить? Во-первых, обе транзакции добровольны и находятся в рамках прав собственности обеих сторон. Во-вторых, никто не знает, ни теоретически, ни практически, какую цену шантажист мог бы получить за свою информацию на открытом рынке. Никто не может заранее предсказать рыночную цену реального обмена. В-третьих, шантажист может получать не только денежное возмещение за обмен; он также возможно получает психологическое удовлетворение – он может не любить жертву шантажа, или ему может нравиться продавать секреты и тем самым «зарабатывать» на продаже секрета третьей стороне больше чем просто денежное вознаграждение. Здесь Нозик фактически сдает свой пример, признавая, что шантажист «который наслаждается продажей секретов может оплачиваться по другой цене.» [41] Но в таком случае, какое стороннее правоприменительное агентство может определить, до какой степени шантажист наслаждается продажей секретов и какую цену он может заявить жертве шантажа? Говоря, в общем, концептуально невозможно обнаружить наличие или измерить степень субъективного наслаждения или любого другого психологического фактора, который влияет на его шкалу предпочтений и, соответственно, на его поведение при обмене.

И, в-четвертых, представьте, что мы возьмем крайний случай Нозика, шантажиста, который не считает, что за его секрет требуется какое-либо денежное вознаграждение. Но если шантаж запрещен полностью или в варианте «справедливой цены» Нозика, необычный шантажист просто распространяет информацию всему миру («сплетник или болтун» по Блоку). Поступая так, шантажист просто использует право на использование своего тела в случае свободы слова. Здесь не может быть ни «справедливой цены» за ограничение его права, так как оно не имеет объективно измеримой ценности. [42] Его ценность субъективна для шантажиста и его право нельзя законно ограничить. И, более того, «защищенная законом» жертва в любом случае понесет потери в результате ограничений шантажа. [43]

Мы должны сделать вывод, что в рамках современной (а не средневековой) экономической теории «справедливой ценой» для любой сделки является цена, в добровольном порядке согласованная обеими сторонами. Более того, в более общем смысле, мы должны также признать, в рамках современной экономической теории, все обмены «продуктивными» и приносящими выгоду обеим сторонам. Любые добровольно приобретенные товар или услуга приносит ему выгоду и, следовательно, продуктивна с его точки зрения. Таким образом, все попытки Нозика оправдать запрет шантажа или установить некое подобие «справедливой цены» шантажа (как и любого другого контракта, в котором продается чье-либо бездействие) полностью провалились. Но это также значит, что его попытка оправдать запрет «непродуктивных» действий – включая риск – также провалилась, а ведь только на ее основе Нозик пытался оправдать свое ультра-минимальное (а также и минимальное) государство.

В приложении своей теории к рискованной, вызывающей опасения «непродуктивной» деятельности независимых агентств, которая предположительно оправдывает введение принудительной монополии ультра-минимального государства, Нозик концентрируется на защищаемых им «процедурных правах» каждого индивида, которые он определяет как «право на установление вины наименее опасной из известных процедур установления вины, которая среди прочих имеет наименьшую вероятность признания виновной стороны, которая на самом деле права.» [44] Здесь Нозик добавляет к обычным естественным правам индивида на использование своей личности и справедливо приобретенной собственности, предполагаемые «процедурные права», или права на использование конкретных процедур определения правоты или виновности.

Но существует одно жизненное различие между подлинным и иллюзорным правом - оно состоит в том, что первое не требует ни от кого никаких позитивных действий, кроме невмешательства. Так, право человека на свою личность и собственность не зависит от времени, пространства, или числа и благосостояния других людей в обществе. Робинзон Крузо может иметь такие права против Пятницы, точно так же, как их имеет любой человек в нашем индустриальном обществе. С другой стороны, предлагаемое право на «прожиточный минимум» является ложным, так как удовлетворение его требует усилий от части других людей, а также наличия достаточного населения с достаточным для удовлетворения этих нужд благосостоянием или доходом. Таким образом, это «право» не является независимым от времени, места, а также от числа и условий проживания других членов общества.