Хранительница тайн - Кейт Мортон

А больше всего она ценила в нем силу характера. Стивен Николсон не шел у любимой женщины на поводу, и Дороти это нравилось. Она видела опасность в любви, которая заставляет людей совершать неправильные, по их мнению, поступки.

И еще он уважал чужие тайны.

– Ты редко говоришь о прошлом, – заметил Стивен как-то, когда они сидели ночью на песке.

– Да.

Между ними повисла пауза в виде вопросительного знака, но Дороти ничего больше не сказала.

– А почему?

Дороти вздохнула, но вздох унесло порывом ночного ветерка. Она знала, что мать нашептывает Стивену ужасную неправду про ее прошлое, убеждает его подождать, приглядеться к другим девушкам, местным, «без лондонских замашек». Знала она и то, что ответил на это Стивен. Он сказал матери, что любит загадки, что жизнь была бы куда скучнее, если бы мы с первого взгляда узнавали о каждом все.

Дороти ответила:

– Наверное, потому же, почему ты редко говоришь о войне.

Он взял ее руку и поцеловал.

– Могу понять.

Она знала, что когда-нибудь все ему расскажет, только надо быть очень осторожной, чтобы Стивен не ринулся в Лондон улаживать счеты с Генри. Это было бы очень в его характере, а Дороти не собиралась еще раз терять из-за Генри самое дорогое, что у нее есть.

– Ты хороший человек, Стивен Николсон.

Он в темноте покачал головой, так что его волосы коснулись ее лица.

– Нет. Самый обычный.

Дороти не стала спорить, просто взяла Стивена за руку и тихонечко прижалась щекою к его плечу. Она перевидала много людей, хороших и плохих, и Стивен был хороший. Самый лучший. Он напоминал ей кое-кого из прежней жизни.

Дороти, конечно, думала о Джимми, точно так же, как думала о сестре, братьях, папе и маме. Он поселился вместе с ними в обшитом досками австралийском доме по другую сторону завесы, и Лонгмейеры, жившие в ее памяти, приняли его как родного – и немудрено, ведь он так во многом на них походил. Его дружба была светом в ночи, проблеском надежды и со временем, возможно, переросла бы в любовь, о какой пишут в книжках и какая у нее со Стивеном. Однако Джимми принадлежал Вивьен, а Вивьен умерла.

Лишь один раз ей показалось, будто она его видит. Это было через несколько дней после свадьбы, они шли рука об руку по берегу моря, и Стивен наклонился поцеловать ее в шею. Дороти со смехом вырвалась, пробежала несколько шагов и обернулась, чтобы поддразнить его какой-то шуткой. Тут-то она и заметила человека, наблюдавшего за ними издали, и задохнулась от узнавания. В следующее мгновение Стивен догнал ее и подхватил на руки. Очевидно, это была просто игра воображения, потому что через мгновение Дороти обернулась снова и никого там не увидела.

33

Мама сказала, что хочет послушать музыку в гостиной. Долли предложила отнести в спальню CD-плеер, но быстро поняла, что маму не переспорить – особенно сегодня утром, когда у ее глаз такое нездешнее выражение. Таким оно было последние два дня, с тех пор как Лорел рассказала, что увидела и услышала на Кемпден-гроув.

Даже долгая поездка с Дафной, которая всю дорогу говорила о себе самой, не остудила ликования Лорел, и она пошла к матери сразу, когда суета в доме немного улеглась. Они наконец-то поговорили обо всем, о Джимми, о Долли, о Вивьен и о семье Лонгмейеров в Австралии. Мама рассказала, что всегда терзалась из-за Долли. «Если бы не я, она бы не погибла. Она уже вышла, а я уговорила ее вернуться в дом». Лорел напомнила маме, что та пыталась спасти Долли и не могла знать, куда упадут немецкие бомбы, поэтому не должна себя корить.

Мама попросила принести фотографию, сделанную Джимми, – одну из немногих памятных вещиц, хранившихся не под замком. Оказалось, что это оригинал, а вовсе не репродукция. Сидя рядом с матерью, Лорел вновь вглядывалась в старый снимок: раннее утро после бомбежки, на переднем плане огоньками сверкает битое стекло и клубится дым, на заднем выходят из бомбоубежища люди. «Это был подарок, – тихо сказала мама, – и он очень много для меня значил. Я не могла с ним расстаться».

Они обе плакали, и Лорел даже немного боялась, не слишком ли маме тяжело вспоминать о виденном и пережитом, однако та говорила хоть и с трудом, но увлеченно и жарко. То ли известия о Джимми и его семье так на нее подействовали, то ли возможность раскрыть наконец свои тайны пробудила скрытые силы, но мама приободрилась и выглядела почти здоровой. Впрочем, Лорел понимала, что это ненадолго. Сиделка предупредила, что конец близок и не стоит обманывать себя надеждами, но потом улыбнулась и посоветовала радоваться маме, покуда можно. И они радовались. Они окружили ее любовью и той шумной семейной кутерьмой, которая для Дороти Николсон была главным счастьем в жизни.

Теперь, пока Джерри нес маму на диван, Лорел перебирала пластинки, ища нужную. Она на миг замерла, увидев альбом джаз-бенда Криса Барбера. Это была отцовская пластинка; Лорел и сейчас помнила, как папа ее принес. Он достал свой кларнет и, стоя посреди ковра, несколько часов кряду подыгрывал Монти Саншайну, только по временам умолкал и тряс головой, дивясь виртуозности Монти. За ужином в тот вечер папа сидел отрешенно, словно не слыша детского гомона, и блаженно улыбался чему-то своему.

Все еще чувствуя в душе теплоту того давнего вечера, Лорел отложила Монти Саншайна и продолжила перебирать пластинки, пока не нашла то, что искала: «При свете серебристой луны» Рэя Нобла и Снуки Лансона. Джерри как раз уложил маму на диван и бережно укрыл ее легким пледом. Лорел опять подумала, какое счастье, что он выбрался в «Зеленый лог» на эти последние дни. Только ему одному она рассказала правду о прошлом. Вчера вечером они долго сидели в доме на дереве, пили красное вино, слушали лондонскую кантри-радиостанцию, которую Джерри нашел в Интернете, и болтали всякую чепуху про первую любовь, про старость и про все остальное.

Джерри сказал, что не видит причин посвящать в мамину тайну других сестер. «Мы были там в тот день, Лол, это часть нашей истории. Роуз, Дафна и Айрис… – Он пожал плечами и отхлебнул вина. – Они только расстроятся, а зачем?» Лорел не была уверена, что он прав. Конечно, страшно огорошивать такими новостями сестер, особенно Роуз. С другой стороны, Лорел последнее время много думала о тайнах: как трудно их сохранить и как то, что вроде бы давным-давно похоронено, на самом деле живет где-то в душе и в любой миг может вырваться наружу… Она решила, что просто подождет какое-то время, а дальше будет видно.

Джерри опустился на стул рядом с мамой и кивнул Роуз, что можно включать музыку. Лорел достала пластинку из бумажного конверта, установила ее на диске проигрывателя и поставила иголку на внешнюю дорожку. Тихую комнату наполнили звуки рояля. Лорел села на край дивана, положила руку на мамины ноги и закрыла глаза.

И внезапно ей вновь стало девять лет. Тысяча девятьсот пятьдесят четвертый год, летняя ночь. Лорел в ночной рубашке с короткими рукавами, окно над кроватью распахнуто в надежде заманить прохладный ночной ветерок. Голова на подушке, длинные прямые волосы лежат веером, ноги – на подоконнике. У папы и мамы гости. Лорел уже несколько часов слушает невнятный гул голосов и взрывы смеха. Рядом сестры тихонько посапывают во сне. Иногда с лестницы в открытую дверь вплывает запах табачного дыма, в столовой звенят бокалы. Лорел приятно чувствовать за стеной спальни взрослый мир – уютный, теплый и светлый.

Через какое-то время послышался скрип отодвигаемых стульев, потом шаги в холле. Лорел могла вообразить, как мужчины обмениваются рукопожатиями, а женщины целуют друг друга в щечку и говорят: «До свидания», и «Какой чудесный вечер!», и «Обязательно надо будет собраться еще раз». Хлопанье автомобильных дверей, рычание моторов на залитой лунном свете подъездной дороге, и в «Зеленом логе» вновь воцаряются тишина и покой.

Лорел лежала в полудреме, дожидаясь, когда родители поднимутся по лестнице в спальню, но шагов все не было, а без этого она почему-то не могла окончательно уснуть. И внезапно снизу донесся женский смех, чистый и освежающий, словно глоток воды, когда очень хочется пить. Лорел села на кровати, сна ни в одном глазу. Снова раздался смех, на этот раз отцовский, потом звук отодвигаемой тяжелой мебели. Лорел не разрешалось вскакивать так поздно, кроме как в туалет или если ей приснилось что-нибудь страшное. Однако просто лечь и закрыть глаза не было никакой возможности. Что-то происходило внизу, и она хотела знать, что именно. Говорят, любопытство сгубило кошку, но маленьким девочкам оно, как правило, сходит с рук без таких тяжелых последствий.

Она соскочила с кровати, на цыпочках пробежала по ковру и тихо, как мышка, спустилась до середины лестницы. Тут в гостиной негромко заиграла музыка. Последние ступеньки Лорел пробежала бегом, осторожно встала на колени, уперлась в дверь рукой и припала глазом к замочной скважине. У нее перехватило дыхание. Отцовское кресло было сдвинуто в угол, родители, обнявшись, стояли посреди ковра и раскачивались под музыку. Папина рука, большая и сильная, лежала у мамы на талии, его щека касалась ее щеки, глаза были закрыты, а выражение лица – такое, что у Лорел комок встал в горле. Как будто ему больно и в то же время очень хорошо. Это был папа и не папа. У Лорел горели щеки. Она чувствовала что-то странное и непонятное, немного похожее на зависть.