То «заика», то «золотуха» - AnaVi

— Нет! — Вновь твёрдо произнесла девушка, заламывая свои бледные и длинные пальцы рук: насколько это было возможно — в съехавшей с плеч чёрной вязаной кофте и металлических же наручниках; пока и сами же руки — были сведены за спиной и спинкой же серого деревянного стула. Белая футболка, ещё оставшаяся таковой и на ней, казалось, уже и зря, и не в сравнении же ещё с робой, ведь и ещё больше холодила. И пусть под низом был ещё и белый же комплект нижнего белья — она словно была голой; и сидела же в оковах с цепью, как и на цепи, нагой: без них, тёмно-синих джинс и чёрных кроссовок!

— Вы уверены? — «Да что происходит, господи! Что?.. Почему я? Причём тут — я?.. Почему меня вытащили из моей кровати посреди ночи и привезли сюда? Что я сделала?.. Я же была — одна… Да! Весь день и вечер. Да и ночь!.. Почему же теперь я сижу — здесь?.. В пустой и холодной комнате. На этом скрипучем и расшатанном стуле… И перед этим мужчиной!.. Вязаная кофта — не греет совершенно. Как и футболка… Как и все же остальные вещи. И обувь!.. А ещё больше только морозит — за счёт дырок, потёртостей и… Влажности — всего остального!.. А всё — из-за дождя. Да!.. Ведь и мало того, что протащили под ним — до своей же сине-белой машины; так ещё и её металлическая крыша протекала — всю дорогу: и надо же, какое везение, прямо — надо мной!.. Волосы — мокрые и жирные! Кроссовки — хлюпают… И вот-вот — разойдутся по швам и подошва отклеится! Ладно ещё косметики на лице — нет: было бы — гораздо хуже. Хотя куда уж — ещё-то?!..».

— Да!

— Посмотрите — ещё раз!..

— Успокойся и не паникуй! — Раздался в голове приятный и успокаивающий женский голос. И девушка его прекрасно знала — поэтому легко и свободно выдохнула, понимая то, что уже не «одна»; принимая и ту, изначально ещё и «зная», кому он принадлежал и «принадлежит»: Каролина! Почти тут же — предстал и образ светловолосой красавицы, двадцати двух лет, ангельской наружности: с серо-голубыми глазами, аккуратными и тонкими чертами лица, милыми пухлыми щеками, вздёрнутым носом, узко-низким бледным лбом с едва проглядывающимися узкими же светлыми бровями и такими же редкими ресницами, а за подбородок — и речи же не шло: его — будто и не было под тонкими губами; настолько в её лице — всё было ровно и чисто! Собственно, как и в теле — под вечно белыми одеждами: вроде — просторных платьев, ободков, искусственных или «не» белых лилий в волосах… Да и глупо было не узнать ту, что сама и придумала!.. Наверное. — Мне и самой не нравится вся эта ситуация… Но ты не должна ни в коем случае показывать им свой страх. Слышишь?.. «Ни в коем случае»! — Чуть строже настояла она. — Иначе они схватятся за это, как псы за кусок мясо или кость, вгрызутся, вопьются своими острыми зубами-клыками… и будут рвать и грызть, пить твою кровь!

«Не паниковать?.. Как?! Они же уже всё для себя, а там и «про себя», решили!.. А спрашивают всё это — только для «проформы». Для галочки!.. И так же уже готовы — меня посадить!.. Все доказательства же — «на лицо», пусть и не «буквально», и против меня…».

— Какие «доказательства»?.. Какие-то… «фотки»? И какой-то… «нож»?.. В чём-то… «красном» и!.. Помидоры?.. «Ха»! Томатный соус-паста?.. А может, «кетчуп»?!

«Нож?!..». И девушка тут же и чуть лучше же, чем ранее, присмотрелась — к металлическому и блестящему предмету… в грязно-красных каплях. Затем — сразу же отшатнулась от него, как от чумы и прокажённого же, проклятого чего-то! И полицейский тоже видел это, но и никак не отреагировал. «Наверняка уже и приписав, опять же и «про себя», и это — ко всему же «спектру услуг», предоставленных мне этим… богом же забытым миром! А может, ещё и «войной». Да и всеми же сразу и… вместе взятыми!..».

— «Странно», да?.. А вроде бы и не «подкидывали»! Исправим же это досадное недоразумение? Или таки «замнём» за тем, что «это» всё же — «наше»?.. Поверь, мой (не)друг, мы «такие» — естественные… И без «искусственного»! А вот — «ты»!..

— Кровь на рукоятке ножа — совпадает с кровью на ваших руках!..

— Я — «порезалась»? — Удивилась Ксения и взглянула на свои ладони над своим же правым, а и затем левым плечом; опять же — насколько это было возможно и предоставлялось её же всё полусогнутым, сидячим положением: спина её уже ныла — от одного и того же положения на протяжении нескольких часов подряд, а и тем более — от отсутствия сна, да и хоть какого-то уже, даже и той же самой дремоты, в горизонтальном положении, на спине и… пусть уже и не на кровати, но и чтобы мышцы уже — немного расслабились. «Они — влажные, но не от крови; а от дождя!..». И, промокнув их о джинсы и кофту, пару раз проведя по ним так вверх-вниз, она вновь ссутулилась и сжала ладони меж собой. — Нет! То есть, да… Руки — мокрые! Но и только лишь — от дождя. Не более!..

Допрашивающий изогнул свою правую бровь, поджав левую и прищурившись, и ещё раз скептически осмотрел девушку перед собой, продолжая оставаться — стальной скалой беспристрастия и наплевательства. «Ну!.. Уже решил всё, да как и все, для себя!..».

— С вами — всё в порядке?.. Может, воды? — И тут же потянулся своей левой рукой за тёмно-синим железным чайником и такой же серой кружкой, что стояли рядом с ним на столе вместе с какими-то ещё серыми и синими же пластиковыми папками с документами.

— О, как мило!.. Напускной добродетелью и сопереживанием — отравить решил? А чего и нет-то, собственно?.. Ни разу ведь сам из него и неё — не выпил, гад! А после же скажет, что «откинулась» — от чего-то «своего», принятого до их всё и наряда: подкрепив тем самым вину — за всё и всех, вся же сразу!.. В какой «крови», дядя? Это с тобой — что-то не в порядке: руки, вон, дюже — чистые!..