Дао Дзирта - Роберт Энтони Сальваторе
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это не повод хранить надежду, но все же, зная, как орки обычно ведут себя со своими пленниками…
В первые дни после нашего возвращения я убедил короля Коннерада удвоить стражу в нижних туннелях, чтобы позволить мне выбраться с охраняемой территории, все еще контролируемой Мифрил Халлом, следуя к областям, захваченным орками. Бренор порывался пойти со мной, но лучше уж я один спущусь в Подземье. Кэтти-бри просила меня остаться в крепости, говоря, что она уже выходила, используя свою магию, пытаясь разузнать судьбу наших друзей.
Но я не могу отсиживаться в тишине и комфорте Мифрил Халла, когда я все еще боюсь того, что мои товарищи могут быть там. Когда я слышу, все еще слышу, их крики о помощи, раздающиеся в моей голове. Повторяющийся кошмар везде следует за мной: мои дорогие друзья, неистово сражаясь, пробираются к нижним туннелям, все еще контролируемым дворфами. Но здешние места совершенно не подходят для полурослика или человека. Один тупик за другим, одна засада за другой. Я представляю, как они отчаянно сражаются, а затем бегут обратно, туда, откуда пришли. Орки машут копьями и смеются, гоня их во тьму.
Если я верю, что они все еще там - как я могу остаться за железными стенами?
Я не могу отрицать, что нам еще многое предстоит сделать в крепости. Мы должны найти способ прорвать оцепление и начать наступление на поверхности, иначе Серебряные Пустоши падут. Волна страданий накроет окружающие земли…
Нам так много надо сделать.
Несм пал.
Нам так много надо сделать.
Остальные дворфские цитадели полностью осаждены.
Нам так много надо сделать.
Одинокие дороги жизни, эти туннели, соединяющие Адбар, Фелбарр и Мифрил Халл, теперь находятся под постоянным давлением со стороны врагов.
Нам так много надо сделать.
И так много времени мы провели в мрачном молчании. Мы путешествовали в Цитадель Фелбарр и обратно. Много декад прошло с тех пор, как пропали Вульфгар и Реджис.
Они все еще там, в темных туннелях или прикованы к стене в темнице орков? Кричат ли они от боли и безысходности, моля друзей прийти на помощь? Или просят о смерти?
Или теперь они замолчали навсегда?
Все указывает на то, что они мертвы, но я видел слишком многое в своей жизни, чтобы просто принять эту истину. Я храню в душе надежду и знаю из своего жизненного опыта, что эта надежда не может быть ложной, основанной лишь на глупых эмоциях.
Но она все равно всего лишь надежда.
Они упали, скорее всего, на встречу смерти. Либо немедленной, либо в плену у орков. Даже если это не так и их падение сквозь стену привело моих товарищей в туннель, свободный от орков и дроу, которые часто посещают эту местность, слишком много декад прошли без новостей. Они не могут находиться в Подземье. При всех своих замечательных качествах, в этом темном месте и в это темное время - так мало шансов, что Вульфгар и Реджис могут быть живы.
И поэтому я держусь за эту соломинку, но в глубине своего сердца, я готовлюсь к худшему.
Как ни странно, но я смирился с этим. И это не то фальшивое состояние, когда я пытался спрятаться от моей боли за надеждой, что все это - лишь один из вариантов. если они погибли, если они упали - я знаю, они умерли хорошей смертью.
Это самое большее, что мы можем просить сейчас. Все мы. Есть старая поговорка дроу - чаще всего я слышал её применительно к Матери Бэнр в дни моей юности: “qu’ella bondel” . Это значит - подаренное время. Или лишнее время. Верховная мать была очень стара, старше, чем кто-либо другой, старше, чем какой-либо из известных дроу. Поэтому она должна была умереть много веков назад. За много веков до того, как Бренор опустил свой топор на её голову, но она жила на qu’ella bondel.
Поэтому, мы принимаем свою судьбу.
Если Вульфгар и Реджис не вернутся к нам, если они действительно погибли - и, как заверила меня Кэтти-бри, боги не станут снова вмешиваться в это - значит, так тому и быть. На сердце у меня будет тяжело, но оно не разобьется. Нам всем был дан великий дар. Приветствуя друг друга снова, мы все знали, что делаем это лишь затем, чтобы попрощаться.
Но только…
Что бы я чувствовал теперь, если бы там, в туннелях, осталась Кэтти-бри?
«Я не смелый гоблин. Я предпочитаю жить, хотя часто мне становится интересно, чего же действительно стоит моя жизнь».
Эти слова не дают мне покоя.
В свете откровений, ниспосланных моей богиней, Миликки, Кэтти-бри, все гоблиноиды - неисправимое зло, которое должно быть вырезано мечом. И эти слова не дают мне покоя.
Они были сказаны мне гоблином, которого звали Нойхейм, сосредоточием интеллекта и остроумия. Для меня он был чем-то из ряда вон выходящим, ведь я никогда раньше не говорил с гоблином так открыто и честно. Он называл себя трусом, так как не смог подняться против людей, захвативших, бивших и поработивших его. Он задумался о ценности своей жизни, потому что был рабом.
Они пришли к Нойхейму, поймали его, и это навеки стало моим позором. Я не смог помочь гоблину, и в следующий раз увидел друга повешенным за шею его мучителями. Пошатываясь, я побрел прочь, и в ту же ночь написал: “Есть события, которые навсегда застывают в памяти, чувства, которые несут в себе нечто совершенное, оставляющее в наших душах яркий и неизгладимый след”. Я помню ветер, дувший в тот ужасный момент. Небо в этот день было укутано низкими облаками, но погода стояла необычно теплая, однако внезапные порывы несли с собой сковывающие укусы холода, спустившегося с высоких гор и таящего в себе морозную свежесть глубоких снегов. Этот ветер налетал сзади, бросая на лицо мои длинные белые волосы, заставляя плотно прилегать к спине плащ, пока я сидел, погруженный в свое горе, и беспомощно смотрел на высокую поперечную балку.
Этот пронизывающий ветер покачивал окоченевшее и раздутое тело Нойхейма, слегка поворачивая его. Болт, державший пенковую веревку, поскрипывал, словно бы в беспомощном и скорбном протесте.
“Я буду видеть его всегда”
И вот я вижу его до сих пор, и когда мне удается
