Книга Ночи - Холли Блэк

– Вот как, значит, ты теперь заговорила? – Чарли заставила себя убрать ногу с педали газа, чтобы избежать соблазна таким образом выплеснуть свои чувства.

Поузи снова пожала плечами.

– Он все время был таким спокойным. Я гадала, когда же он выйдет из себя, как-то навредит тебе. Я что хочу сказать: горячие, крепкие парни обычно оказываются сущими засранцами. Вот и от него ждала чего-то подобного. Но, в конце концов, несмотря на то, что он был большим лжецом, я решила, что он мог бы стать твоим самым успешным партнером.

Чарли с трудом подавила горячее желание съехать с дороги и прямиком врезаться в дерево.

«Я был не единственным, кто лгал». Вот что сказал Винс, когда они ссорились. И теперь – с опозданием – Чарли поняла, что он имел в виду.

«Я не мог дать тебе то, в чем ты нуждалась. Я многое от тебя скрывал. Хоть ты и не догадывалась, в чем дело, все же не могла не понять, что я что-то утаиваю».

Когда он поехал за ней в «Экстаз» в пятницу утром, знал ли уже, что она должна была встретиться с Адамом? Чарли наивно полагала, что он беспокоился из-за ее неисправной машины, которая может не завестись, но что, если на самом деле он ожидал застать ее с другим парнем?

«Я был бы рад заверить, что все это время сожалел о своей нечестности, но это не так. На самом деле я никогда не стремился быть честным. Я просто хотел, чтобы сказанное мной оказалось правдой».

Чарли всегда считала, что Винса ничем не проймешь, потому что все, что его действительно волновало, осталось в прежней жизни, той, из которой он был изгнан. Той, в которую он так хотел вернуться.

Но вполне возможно, что он ненавидел свою прежнюю жизнь. И что сама Чарли потеряла больше, чем осознавала.

26

Взгляд в прошлое

Шампанское в фужере, который Реми держал в руке, слишком быстро стало теплым. И слишком много разгоряченных тел толпилось вокруг. В удушливом воздухе разносился нежный смех. Аделина разговаривала с виконтом или баронетом – или обладателем иного схожего титула из тех, какие не сулят денег, а максимум, на что может рассчитывать их обладатель, это приглашения на вечеринки.

Реми немного беспокоило собственное умение машинально, не прилагая никаких усилий, определить, что костюм у мужчины пошит не на заказ, а у «Ролекса» изрядно потерт ремешок – его явно носили представители не менее трех поколений семьи. Реми пытался уверить себя, что это просто способность подмечать детали, а не снобизм, но знал, что тем самым кривит душой. Он уже привык сорить деньгами, которых не заработал, и испытывал при этом немалое самодовольство.

Мероприятие по сбору средств проводилось в доме одного из неприлично богатых школьных приятелей Реми и имело своей целью помочь каким-то детям – вроде как больным. Или нуждающимся в арт-терапии. Или в пони. Или в арт-терапии нуждались пони этих детей. Впрочем, какая разница? Темой вечеринки был выбран старый Голливуд, и гости должны были нарядиться во что-то модное или нелепое, или и то и другое разом. Но и одежда также не играла большой роли.

Главное заключалось в том, чтобы молодые люди уговорили своих родителей сделать пожертвование в размере пятидесяти тысяч. Десять из которых перекочуют прямиком в карман вышеозначенных молодых людей, а сорок пойдут на благотворительность. Позже Реми с друзьями возьмут эти нечестным путем добытые деньги и отправятся в клуб, где упьются до чертиков и позабудут обо всем на свете.

Реми будет танцевать и выть на луну, а потом, пошатываясь и обнимая Аделину, завалится в дедушкино временное пристанище, и каждый выбор, который он когда-либо делал, покажется ему стоящим в эти головокружительные предрассветные часы.

Телефон своим пиканьем вернул его в настоящее. Опять бабуля предлагает встретиться за поздним завтраком на следующий день. Что за ужасная идея! Во-первых, завтра у него будет жуткое похмелье, а во-вторых, ему совсем не хочется обсуждать единственную общую для них тему – его мать, которая не очень хорошо справлялась в новой реабилитационной клинике.

Находясь в обществе бабушки, он испытывал прилив тоски, смешанной с обидой, и это была еще одна причина, по которой Реми не хотел ее видеть – ему не нравилось что-либо чувствовать.

Он жил с бабулей, когда был маленьким, он и его мама. У него была собственная отдельная кровать, и каждый вечер они все вместе ужинали. Но мама в конце концов ушла, забрав его с собой, и на этом все закончилось.

При мысли о позднем завтраке Реми почувствовал себя измученным. Придумывая отговорку, чтобы не ходить, он испытал укол вины.

Возможно, его тревожило и еще что-то, помимо вины, но зацикливаться на этом не хотелось.

«Тебе стыдно, – шептал ему Ред, постоянно присутствующий в укромном уголке его сознания, как чертов злой сверчок, маскирующийся под совесть. – Ты не обязан так себя чувствовать. Я могу взять на себя твой стыд – за нас обоих».

Реми посмотрел на тень у себя под ногами – сейчас она была куда больше, чем при свете дня. Быть может, закралась ему в голову мысль, отправить ее на завтрак с бабулей Реда? А сам он в это время поваляется в постели. Ред, вероятно, сумел бы принять его облик и оставаться в таком виде достаточно долго.

Благодаря убийствам и энергии, которой его кормил Реми, Ред становился все сильнее. Пугающе сильным. Всякий раз, становясь мраком, он, казалось, мог делать гораздо больше, чем раньше.

– В чем дело? – спросила Аделина. На ней было строгое винтажное платье от Александра Маккуина, усыпанное блестящими бусинами, которые создавали впечатление порезов. В каждой руке она держала по бокалу коктейля «Олд фешен», один из которых, судя по всему, предназначался Реми.

– Ни в чем, – ответил он, убирая телефон обратно в карман.

Аделина усмехнулась.

– Скучаешь? – спросила она. – Я слышала, что в подвале есть бассейн. Давай искупаемся нагишом!

Реми фыркнул. Сунув свой фужер с шампанским за горшок с растением, он взял себе виски, благоухающий апельсиновой цедрой, и сделал большой глоток. Ему нравилась задорная социопатия Аделины, которая временами напоминала своего отца, но если тот стремился завоевать вселенную, то она просто хотела веселиться.

Вечеринка по сбору средств проводилась в Верхнем Вест-Сайде, в таунхаусе из тех, что с легкостью уходят с торгов за пятьдесят миллионов. В отделанной