Грозовой перевал - Эмили Бронте

– Взгляните, мисс! – воскликнула я, указывая на ложбинку в корнях одного из узловатых дубков. – Сюда зима еще не добралась. Видите там маленький цветочек, последний из тех колокольчиков, которые в июле сплошным лиловым ковром покрывают зеленые склоны? Не хотите забраться наверх, чтобы сорвать его и отнести папе?

Кэти долго смотрела на одинокий колокольчик, трепетавший в своем земляном укрытии, а потом сказала:

– Нет, Эллен, я его не трону. Какой-то у него печальный вид… не правда ли?

– Да, вы правы, – сказала я. – Он выглядит таким же чахлым и страдающим, как вы. Но пусть ваши щеки сейчас бледны, нет нужды унывать: возьмемся за руки и немного пробежимся. Вы нынче потеряли немного прежней резвости, потому, сдается мне, я вполне смогу за вами угнаться.

– Нет, не хочу, – угрюмо произнесла она, продолжая медленно идти по дорожке, время от времени останавливаясь в задумчивости и разглядывая клочок мха, пук засохшей травы или гриб, чья оранжевая шляпка ярко выделялась на фоне палой листвы. Украдкой она вновь и вновь смахивала слезы со щеки, отвернув лицо.

– Кэтрин, милая моя, почему вы плачете? – спросила я, подходя к ней и обнимая за плечи. – Нельзя так расстраиваться только из-за того, что у вашего папы простуда. Будьте благодарны, что у него не что-нибудь более серьезное.

Она перестала сдерживать слезы, дыхание ее прервали рыдания.

– А я чувствую, что он заболел тяжело! – сказала она. – И что я буду делать, когда вы с папой покинете меня? Не могу забыть твоих слов, Эллен, они постоянно звучат у меня в голове. Как же сильно изменится жизнь, каким ужасным станет мир, когда вы с папой умрете!

– Никому не дано знать день и час своей смерти! – возразила я. – Может быть, вы покинете сей мир вперед нас, кто знает… Негоже ожидать плохого раньше, чем ему суждено свершиться. Будем надеяться, что пройдут еще многие годы, прежде чем кто-нибудь из нас умрет. Папа ваш еще молод, да и мне только-только сорок пять исполнилось. Мать моя прожила до восьмидесяти лет, сохраняя до самого конца бодрость и светлую голову. Предположим, что мистер Линтон дотянет до шестидесяти лет – значит, ему еще больше лет отмерено, чем вы прожили на этом свете, мисс. И не глупо ли лить слезы над бедою, которая настанет лет через двадцать?

– Но тетя Изабелла была моложе папы, – заметила она, глядя на меня с затаенной надеждой, как будто ожидая от меня утешительного разубеждения.

– У тети Изабеллы не было нас с вами, которые ухаживали бы за ней во время болезни, – сказала я. – И она не была так счастлива в жизни, как ваш папа. Честно говоря, не так много у нее было, ради чего ей стоило жить. Все, что вам требуется, мисс, так это беречь вашего отца, подбадривать его своим собственным веселым видом и, что самое важное, Кэти, – не давать ему никаких поводов беспокоиться за вас! Не скрою, вы можете убить его, если будете вести себя дико и безрассудно, если вновь взлелеете выдуманную нелепую страсть к сыну того человека, который был бы счастлив увидеть вашего отца в могиле, если позволите мистеру Эдгару заметить, что вы места себе не находите из-за разлуки, на которой он настоял, имея на то все основания.

– Я места себе не нахожу только по одной причине – из-за болезни папы, – сказала моя воспитанница. – По сравнению со здоровьем папы все остальное не важно. И я никогда – слышишь, никогда в жизни – не скажу ни слова и не сделаю ничего, что могло бы расстроить или огорчить его. Я люблю его больше, чем себя, Эллен, и вот откуда я это знаю: каждую ночь я молюсь о том, чтобы его пережить, потому что лучше я буду несчастна от его смерти, чем он от моей. Это доказывает, что я люблю его больше себя!

– Хорошие слова! – ответила я. – Но их нужно подтвердить делом. И когда ваш отец поправится, вам не следует забывать тех обетов и решений, которые были приняты вами в час страха за него.

В ходе нашего разговора мы приблизились к калитке в ограде, через которую можно было выйти из парка на дорогу. Моя молодая госпожа, просветлевшая от радостных мыслей, забралась на самый верх ограды, сложенной в этом месте из камня, и уселась там, собирая плоды шиповника, огнем горевшие на ветвях кустов, росших вдоль дороги. Внизу этих плодов уже не было, а до тех, что росли на верхушках кустов, могли добраться только птицы или те смельчаки, кто подобно Кэтрин залезли бы на каменную стену. Она далеко перегнулась вперед, и тут с нее слетела шляпа. Поскольку калитка была заперта, она решила перелезть на другую сторону ограды, чтобы забрать шляпу. Я крикнула, чтобы она была осторожнее, но не успела завершить свое предупреждение, как Кэтрин уже соскользнула за стену и исчезла. Однако вернуться ей обратно оказалось не таким простым делом. Камни ограды были гладкими и плотно прилегали друг к другу, а кусты шиповника и ежевики не давали опоры для ног. Я по глупости не подумала об этом, пока не услышала ее смех и голос: «Эллен! Принеси скорее ключ от калитки, а то мне придется идти в обход через домик привратника. С этой стороны мне стену не одолеть!»

– Стойте, где стоите! – велела я. – У меня в кармане связка ключей, – может быть, мне удастся подобрать тот, который отопрет калитку. Если нет, я схожу за ним.

Кэтрин развлекалась тем, что принялась вспоминать фигуры танцев на дороге перед калиткой, а я перепробовала все большие ключи на моей связке. Ни один не подошел. Я еще раз велела Кэти оставаться на месте, а сама уже собралась сбегать в дом, когда до моего слуха донесся стук подков. Я замерла, Кэтрин тоже прервала свой танец.

– Кто там едет? – шепотом спросила я свою госпожу.

– Эллен, пожалуйста, попробуй открыть калитку, – горячим шепотом ответила мне она.

– Эй, мисс Линтон! – послышался низкий, звучный голос, явно принадлежавший всаднику. – Рад встретить вас! Не спешите скрыться за стеной, вы кое в чем должны дать мне объяснение.

– Я не должна разговаривать с вами, мистер Хитклиф! – ответила Кэтрин. – Папа говорит, что вы дурной человек и что вы ненавидите и его, и меня. Да и Эллен того же мнения.

– Это к делу не относится, – заявил Хитклиф (а это был он и никто другой). – Не будете же вы утверждать, что я ненавижу собственного сына? Я требую вашего внимания как раз в связи с ним. Да, вам есть из-за чего краснеть. Два-три месяца назад вы взяли за правило регулярно писать Линтону – видно, хотели таким образом поиграть в любовь с вашим кузеном? Вас обоих следовало хорошенько высечь за легкомыслие! Особенно вас, потому что вы старше и потому что, как оказалось, вы проявили истинное бессердечие. Нет, не оправдывайтесь! Ваши письма теперь у меня, и если вы мне хоть слово поперек скажете, я их тут же отошлю вашему отцу. Наверное, вам наскучила переписка с Линтоном и вы решили ее прервать, не так ли? Вам-то было все равно, но моего сына вы ввергли в Трясину Отчаяния, где он и пребывает по сию пору! Ведь он влюбился в вас по-настоящему… Жизнью своей клянусь, сейчас он умирает, и вы тому причиной! Своим непостоянством вы разбили ему сердце, и это не фигура речи, а самая что ни на есть горькая правда! Несмотря на то, что Гэртон два месяца только и делает, что вышучивает его, а я решился применить более серьезные меры и попытался угрозами выбить из него эту блажь, ему хуже с каждым днем. Сдается мне, он сойдет в могилу до начала лета, если только вы не сможете излечить его.