Путь к золотому дракону - Мария Быкова

Кубик молчал и не отсвечивал. Оборотень говорил чистейшую правду.

— И что, на этом все и кончилось? — спросила я, пораженная нашей системой судопроизводства. — Ты так три года и просидел?

— Ага, с перерывами. На допросы водили… вежливые такие. То по одному, то парой, то по трое. Один раз привели… — Сигурд усмехнулся, — не знаю, кто это был, но его еще и охраняли. Я сперва подумал — от меня берегут, а потом понял: наоборот, это чтобы он не сбежал. Мы с ним, может, в соседних камерах сидели. Он, кстати, тоже только про штуку спрашивал.

Рихтер насторожился:

— И больше на темную магию упирал?

Оборотень кивнул.

— А как выглядел?

Сигурд немного подумал.

— Странный такой, — осторожно сказал он. — Не поймешь — не то человек, не то эльф. И пахнет странно.

«После ковенской тюрьмы чем только не запахнешь!» — философски подумала я.

— Ну, насчет запаха не знаю, — задумчиво сказал Эгмонт, — но я, кажется, понял, про кого ты говоришь. Не знал, правда, что КОВЕН до него добрался… — Я преисполнилась было к неизвестному магу симпатии (наш человек!), но Рихтер жестко добавил: — И хорошо, что добрался. Сколько веревочке ни виться…

— Предпочту, чтобы наша вилась подольше, — ехидно заметила я. Но Эгмонт не принял шутки:

— Это разные вещи, Яльга. Сейчас не до того, а потом я расскажу, это весьма полезный пример. Ковенцы — те еще перестраховщики, однако есть случаи, в которых сколько ни перестраховывайся — все одно будет мало. Последний вопрос, Сигурд… Как выглядела та штука, которую тебе подарили гномы?

— Думаешь, это из-за нее?

— Пока других вариантов нет.

— Круглая такая блямба. — Оборотень показал, какая именно, соединив большой и указательный пальцы в кружочек. — Золотая, кажется, но тут я не знаток. Тяжелая. На крышке гравировка, эльфийский такой рисунок, а сверху шарик приделан. На него ежели нажать, штука открываться должна, но не открывалась. Механизм, наверное, обветшал. Вот и все.

С минуту мы смотрели друг на друга — учитывая, что нас было трое, взгляды перемещались с одного лица на другое. Потом Эгмонт сгреб кубик и встал.

— Утро вечера мудренее. Давайте спать.

Не знаю что там насчет мудрености — спать действительно хотелось, но спать на голодный желудок в мои планы никак не входило.

— Ты, хозяин, покормил бы нас, — сказала я противным голоском, цитируя читанную давеча книжку Полин. — На голодном пайке держишь, нехорошо это.

От неожиданности Рихтер чуть не выронил кубик. Сигурд тоже уставился на меня странным взглядом, но, надобно отметить, опомнился гораздо быстрее:

— Эгмонт, там справа по коридору у тебя, часом, не кухня?

— Кухня, — мрачно ответил Рихтер, который, похоже, спать хотел гораздо больше, чем есть.

Но нас было все-таки двое, и естественные желания одержали победу над здравым смыслом.

За окном вроде как немного посветлело, но на этом дело застопорилось: никаких признаков рассвета, одна беззвездная муть. Мы договорились выйти в путь к полудню — времени было вполне достаточно, а я в самом деле валилась с ног от усталости.

Стоило мне сомкнуть веки, как я провалилась в сон — черный, ровный и глубокий, без сновидений. Так спят, вымотавшись до последнего предела; спят и день, и сутки, и еще немного, прерываясь исключительно ради естественных надобностей. И отдыха такой сон в первые несколько часов не приносит. Я чувствовала это и пыталась проснуться, но было тяжко, будто сверху меня придавили гранитной плитой.

Но я все-таки вывернулась из-под нее и открыла глаза. В комнате было очень темно — куда темнее, нежели когда я заснула, и потому мне не сразу удалось понять, сколько времени. Неужели я проспала весь день? Да нет, обещали же разбудить на рассвете…

И тут я услышала шаги.

Нет, услышала — это, наверное, неправильное слово. Они были настолько мягкими, что услышать их не смог бы самый чуткий эльф-музыкант. Я почувствовала их всем существом, ощутила тот длинный, непередаваемо сладкий миг, когда лапа опускается на землю и все становится единым целым.

Это было как с Сигурдом — я будто соскользнула вниз, на принципиально иной уровень контакта с миром. Именно соскользнула, а не поднялась: я была уверена, что он находится ниже. Он возник раньше, чем появилось зрение, обоняние и слух. И уж тем более раньше, чем первая осознанная мысль.

Но сейчас время шло, а ощущение не исчезало. Я будто раздвоилась, и пока одна моя часть чувствовала чье-то приближение, вторая пыталась осмыслить его в привычных человеку понятиях. Так. Кто-то идет. Надо выйти к двери… разбудить Эгмонта?

Нет, никого будить не надо. Вас трое, но это касается исключительно тебя.

Я встала и, как была, босиком, вышла в коридор. Кто-то погрузился в воду, отделяющую большую сушу от маленького острова. Только сейчас я поняла, что он идет со стороны Треугольника.

Подумаем еще раз, пока у нас есть время. Может быть, все-таки стоит разбудить Сигурда или Эгмонта? С другой стороны, что может войти в этот дом? Даже если меня сюда не пропустило…

Он вышел на берег. Встряхнулся. И подошел к крыльцу.

В этот момент я почувствовала единение. Я перестала ощущать себя состоящей из двух частей, но ни одна из них не исчезла. Как бы это объяснить… похоже, если две флейты играют вразнобой. А теперь они заиграли в унисон, и голоса их слились в одно целое.

По крыльцу простучали когти. И я услышала голос — вполне человеческий, хотя не могу поручиться, что он говорил именно на человеческом языке.

— Можно? — вежливо спросили из-за двери.

Типичный вопрос для фэйри, который не может войти, пока его не пригласят. Я глянула на венок, грозно ощетинившийся рябиной, и ответила вопросом на вопрос:

— Кто там?

Дверь распахнулась. На фоне светлого прямоугольника четко вырисовалась фигура огромного лиса.

Да, это был лис — не лисица, и не спрашивайте меня, откуда я это взяла. Ростом он был с хорошего волкодава, то есть немного меньше Сигурда в его зверином обличье. Шерсть чуть светилась, и по ней пробегали золотые всполохи.

На венок он не обратил никакого внимания.

Я не испугалась — не знаю почему. Возможно, в тот момент я просто утратила способность испытывать страх, потому что бояться перед его лицом было совершенно естественно. Даже самые храбрые из нас пугаются, глядя на бушующее пламя, ревущий поток или — как вариант — на мирные зеленые долины, простирающиеся там, внизу, на расстоянии тысяч верст от той скалы, на которой вы стоите.

Словом, я не испугалась. Я стояла и смотрела, как Лис, приподнявшись на задние лапы, передней закрывает дверь. В этом не было ничего циркового, и смеяться мне почему-то не хотелось.

Хотя… это как посмотреть. «Папа пришел», — билась в голове одна-единственная развеселая мысль. Ага, папа. Родитель-кицунэ с Восточных островов явился выплатить любимой дочке алименты. И от крестьян ушел, вот шельмец… что я там еще Полин рассказывала?

Нечего было байки травить, студентка Ясица. «Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется», — писал великий поэт, солнце лыкоморской словесности…

Лис прошествовал мимо меня, и я едва сообразила прижаться к стене. По моим ногам мазнул роскошный рыжий хвост; Лис безошибочно определил отведенную мне для ночевки комнату, открыл дверь и повернул острую морду.

— Прошу вас, — галантно сказал он.

Помедлив, я прошла мимо него и переступила порог. На какое-то время Лис оказался у меня за спиной, и мне это очень не понравилось. Но я достаточно трезво оценивала свои возможности, чтобы понять: этому существу совершенно все равно, которой стороной я к нему стою. Если оно атакует, подобные мелочи не смогут ничего изменить.

Ситуация была довольно глупой: я вновь стояла в той же комнате, которую покинула несколько минут назад. Из щели под окном тянуло сквозняком; я смущенно потерла голую правую ногу босой левой пяткой и полезла обратно на кровать, к теплому одеялу, сбившемуся в уютный беспорядочный комок.

Лис закрыл дверь и оглядел комнату, любопытно подрагивая белесыми усами. Выбор у него был невелик: либо улечься на полу, либо пристроиться на стуле, предварительно скинув оттуда мои вещи. Но он решил проблему куда изящнее — попросту запрыгнул на мою кровать и разлегся на ней, уложив роскошный пушистый хвост между мной и стеной. Я бы сказала, что он лежит у меня в ногах, но по соотношению занимаемого нами пространства получалось, что это я сижу у него в ногах — завернувшись в одеяло и занимая значительно меньшую часть кровати.

Я незаметно потрогала лисий хвост. Шерсть была мягкая, тонкая, и пальцы слегка покалывало, будто по ним пробегали крохотные искры. Она слегка светилась, и силуэт фэйри отчетливо выступал из предрассветной тьмы. Лис глянул на меня темным круглым глазом. Я поспешно спрятала руку под одеяло.