Гардарики. Тунгуск - Щюка Сиирский

Павел возглавлял данную ячейку тунгусской организации демократов. В этой 2-й южной ячейке числилось около двадцати человек. На данный момент семеро были в тайге: они были ранены и отлеживались. Десять полегло в то время, когда отбивали Роберта. Некоторые же оставались в городе, следили за квартирами. Павел оказался из семьи атеистов и был одним ребенком в семье, что для города Тунгуска было удивительно. Роберт был даже уверен, что он врет и на самом деле не жил здесь в детстве. В Тунгуске было сложно вырасти не родновером, а родителей бы окружало непонимание, почему те не желают завести хотя бы троих детей. Но, как утверждал сам рассказчик, он жил в Тунгуске всю жизнь и самое далекое, куда уезжал, – это в город-курорт Рудногорск. Воспитанный совершенно по-другому, Павел, однако, добился достаточно больших результатов: был президентом школы, за школьный период жизни воплотил около полусотни проектов, поступил в лучший технический вуз Союза – ТИУ (Тунгусский инженерный университет). На втором курсе его родителей арестовали за пособничество террористической деятельности. Его самого, однако, не выгнали, но само отношение изменилось. Как говорил Павел, он сам ушел из университета, из-за непонимания. После приговора суда – по два года обоим родителям – он разозлился. Через какое-то время смог вступить в одну из организаций демократов. Больше ничего он не рассказал.

Осьмой, как было видно по имени, был восьмой в семье. Его семья была очень большой. Отец, его четыре жены, почти двадцать детей, огромная толпа родственников в доме – все это наложило не самый хороший отпечаток. Он яростно ругал и материл все: государство, общество, западные страны за то, что не вмешиваются, и вообще все человечество. Из этого человека вдруг стало выходить столько отрицательных эмоций, что понять что-либо вообще было сложно.

Богомил же, как и думал Роберт, оказался тунгусом. Его отец был эвенком, а мама русской. Хотя из разговора следовало, что и отец был больше русским, чем тунгусом. Богомил рос в тунгуской общине. Его мать была ярой родноверкой и повлияла на отца – его назвали потому Богомил. Он рассказал, как его в детстве учили рыбачить с использованием копья, как он охотился с луком и стрелами. После окончания школы ему разрешили, как очень талантливому, поступать в университет. Он поступил в УИГАА (Усть-Илимскую государственную авиаакадемию). Там он увлекся анархистскими взглядами. Участвовал в терактах против должностных лиц и безликих. Когда он уже оканчивал академию, его вычислили, но арестовать не успели. Он бежал в Китай, где было много друзей анархистов, и прожил там год. Потом вернулся было в общину, но не смог прожить там и двух месяцев: его взгляды и мировоззрение сильно изменились. И он практически нагой приехал в ближайший большой город – Тунгуск. По факту он бродяжничал, его ловили, давали дом и работу, а он сбегал. Это могло продолжаться, возможно, бесконечно. Но его подобрал Павел, как он сказал, случайно.

Богомил занимал самое компромиссное положение по отношению к режиму и власти. Он сразу высказался, что признает правильность некоторых положений в идеологии Союза. Так, например, что глобализация должна идти не через универсализацию, а через развитие совершенно разных культур, эти культуры должны существовать даже в определенной изоляции. Это породило спор. Осьмой с яростью доказывал, что все провозглашаемое правительством Союза есть полный бред. Что они используют средневековые методы управления и формирования сознания людей. Он особенно ругал культ любых богов и высших сил, культ природы и семьи. Осьмой орал, что единственный результат эволюционного развития человечества – есть ценности гуманистические. А все остальные есть результат навязывания воли государства. Павел и Джон намного более тактично стали также доказывать, что на самом деле Евразийскому Союзу осталось всего чуть-чуть. Ведь при открытии границ придет такой поток свободной информации, все эти люди, стремящиеся сегодня их убить, завтра будут их превозносить или хотя бы считать их передовыми. Роберт в этот момент очнулся:

– А зачем тогда все то, что вы делаете?

Повисло короткое молчание. Даже Осьмой, постоянно всех перебивающий, затих. Все посмотрели сначала на Витольда. Тот – вот неожиданность – дремал! Спокойно, безмятежно, тихо похрапывая. Павел улыбнулся:

– Зачем, зачем. А разве без нас может что-нибудь получиться? Когда границы откроются, начнется столкновение двух давно враждующих миров. По факту один мир – мир прогресса и свободной личности, другой – мир духа и коллективного существования. Отсюда все остальное и проистекает. И какая система существования человечества победит сегодня, та будет господствовать еще долгое время. И это зависит, прежде всего, от нас, от тех, кто создает экономическую, духовную, социальную базу для уничтожения Союза и построения демократичной России. Ты сам отсюда, ты здесь вырос, Роберт, ты должен понимать, что смерть для тех, кого мы убили сегодня ради твоего спасения, и для нас самих, увы, нормальна.

– Типа с волками жить, по-волчьи выть. Просто вы превозносите гуманистические ценности, а сами убиваете простых людей.

– Да, но по-другому не получается. Был бы ты тут, когда только все начиналось, ты бы понял, что просто созданием бизнеса и другими действиями мирными в общем ничего не сделаешь. Просто поверь, что по-другому невозможно. И мы все должны приложить усилие к тому, чтобы народ стал свободен, чтобы он ужаснулся тому, что вокруг происходит. Просто сейчас или никогда мы – сторонники демократического построения общества – должны внутри государства нам враждебного одержать победу. Мы ведь хотим изменить наш мир. А значит, мы должны успеть все сделать в этот недолгий миг открытия границ…

– Да! А то быстренько опять закроют, и что потом? Усилят репрессии, террор, и все! Нет будущего у нас! – Осьмой прокричал это резко. Подскакивая со стула, он толкнул вазу. Она от его руки полетела вдоль стола и ударилась о лоб Витольда.

Он открыл глаза. Весь обсыпанный осколками, такое ощущение было, что он упадет в обморок. Но нет. Витольд повернул голову, посмотрел внимательно на Осьмого, потом на Павла, на Роберта. Он привстал. К нему сразу дернулись, но еле уловимым движением всех удержал. Витольд начал говорить, и Роберт сразу почувствовал страшную злость. Во всем искаженном лице и надрывном голосе, пропадавшем в зверином хрипе, чувствовалась ненависть.

– О чем вы говорите! Вы говорите и рассуждаете, о чем не знаете! Вы кучка наивных тупиц, думающих, что способны что-то изменить. Вы думаете, что можете изменить что-то в мировоззрении людей! Но как десять лет назад в вас стреляли, как люди вас ненавидели, так стреляют в вас и ненавидят и до сих пор. Все, что произойдет после открытия границ, – от вас не зависит! Вы все никто! Вы просто кучка неудачников, пытающихся выжить или красиво умереть! И все! Все, и больше ничего вы не представляете из себя! А теперь давайте оставим все эти пустые разговоры. – Витольд постепенно успокаивался. – Время само все покажет. Может, мы еще поживем при полностью земной диктатуре истинной интеллигенции. – Он уже по-доброму усмехнулся. Все рассмеялись. Одному Роберту было немного не по себе. А Витольд между тем продолжил:

– Давайте наших-то помянем!

Павел отрицательно покачал головой:

– Нельзя, нам еще неделю отсиживаться здесь. Напьешься еще. Тут и так одного алкаша хватает, – он показал на Богомила, лежащего вразвалку на диване.

– Ну, все ясно, – в лице Витольда отобразилось ожидание именно этого ответа.

Все стали расходиться по комнатам. Витольд вызвался проводить Роберта. Они поднялись по винтовой лестнице. Первый этаж мало чем отличался от верхнего. Все было светло и чисто. Показав комнату, Витольд было собрался уходить. Роберта, однако, сильно задело то, что тот говорил:

– Почему ты, Витольд, воюешь против этого мира, признавая его более, возможно, лучшим. У тебя счеты с кем-то?

Витольд пожал плечами:

– Да, скорее всего, но не с кем-то конкретно. Мою семью – жену и трех дочерей – растерзали, случайно! – Усмешка прошла по его лицу. Он немного постоял молча. – На самом деле я воюю просто потому, что так получилось. Так распорядилась судьба, что ж теперь сделаешь, другой жизни у меня нет.

– Мне кажется, я мог бы вам помочь. Помочь в борьбе против власти. Только вот меня нужно подготовить. Ты же здесь, я как понял, самый опытный.

– Что? – лицо Витольда исказилось.

– А вы чего ожидали? Я думал, этого вы и хотели добиться с Павлом.

– Может, Павел и да! А я… Ты хоть понимаешь, что тебе придется отказаться от всего и всех, кто есть в этом городе тебе близкий? У тебя ведь здесь отец, твоя семья.

– Если ты не понял, Витольд, ты спал ведь. Моя семья там – во Франции. Здесь я не имею ничего: ни семьи, ни дома, ни друзей. Я отказался от всего, когда уехал во Францию.