Сокровище гугенотов - Понсон дю Террайль

— В конце концов, — продолжал гасконец, — герцог совершенно прав, если хочет доказать вам, государь, что в случае нужды он может выставить массу хорошо вооруженных людей. Это отличная лотарингская армия, и если в один прекрасный день она соединится с армией испанского короля…

— Да что вы болтаете тут! — крикнул король.

— Господи! — насмешливо отозвался гасконец. — Как-никак, а испанский король — добрый католик.

— Мне-то какое дело до этого?

— Он столь же добрый католик и даже, может быть, еще более пламенный, чем лотарингекие принцы. Ведь штаты, созванные вашим величеством, имеют целью укрепить католическую церковь?

— Ну да!

— И истребить гугенотов?

— До последнего!

— Так вот все это чрезвычайно на руку испанскому королю и герцогу Лотарингскому!

— Это каким же образом?

— Что касается испанского короля, то вот… Там, на юге, имеется высокая цепь гор, вершины которых теряются в синеве неба. У подножия этих гор, в ущельях, живет бедный маленький народ, всего какая — нибудь горсточка; но эта горсточка предохраняет Францию от вторжения Испании, и пока эта кучка храбрецов живет там, испанский король не перейдет границы. К сожалению, эти горцы — гугеноты, а ваше величество мечтает об уничтожении их. Следовательно, уничтожив их, вы, государь, сыграете на руку испанскому королю. Но и герцог Гиз тоже не останется без выгоды. Испанскому королю слишком жарко в

Мадриде, ведь он по происхождению немец и не любит жары. В Бордо или Тулузе ему будет гораздо более по себе…

— Ну-ну! Бордо и Тулуза принадлежат французскому королю! — Пока — да! Ну-с, а герцог Гиз, наоборот, ужасно теплолюбив. В Нанси так холодно, и Мерта ежегодно покрывается льдом. Мозельское вино кислит… Не помышляя о гасконском небе, герцог Гиз все же хочет иметь побольше солнца, и то, которое светит в окно Лувра, ему придется по душе…

— Да вы с ума сошли! Вы бредите!

— Хотел бы я, государь, чтобы это было так! Но — увы! — то, что испанский король не сможет выполнить один, на что не решится герцог Гиз один, вместе они сделают с большим успехом! Король вскочил со стула и гневно закричал:

— Да кто же вы такой, что смеете говорить со мною таким образом?

— Кто я? А ведь когда-то мы встречались с вами, государь! Но если вы не помните меня, то не соблаговолите ли припомнить большой портрет, висящий в большом зале замка Сен-Жермен-ан-Ле?

— Но это — портрет… наваррского короля Антуана?

— Совершенно верно!

— Что же между вами общего?

— Взгляните на меня, государь!

Генрих III впился взглядом в лицо гасконца и вдруг отшатнулся…

— Но… может ли это быть?

Гасконец сразу изменил манеры; он надел шляпу на голову и, усевшись на табурет, сказал:

— Если правда, кузен, что все дворяне равны, будь они какими-нибудь мелкопоместными или владетельными герцогами, то о королях можно сказать то же самое. Меня зовут Генрих

Бурбонский, я — наваррский король. Хотя наши владения весьма различны, потому что ваше огромное, а мое — крошечное, но мы все же можем подать друг другу руки! Генрих III все еще не мог прийти в себя.

— Значит, вы — Генрих Бурбонский?

— Да, государь!

— Мой кузен и брат?

— Да, государь!

— Муж моей бедной Марго?

— Ах, ну зачем напоминаете мне про нее, государь!

— То есть… почему?

— Да потому, что это может завести нас в обсуждение весьма щекотливых вопросов!

— Вы хотите сказать, что приданое сестры все еще не выплачено вам?

— Ну, мы поговорим об этом после штатов, государь!

— Почему не сейчас?

— Потому что в данный момент я хотел бы поговорить с вами не о своих, а о ваших делах! — Генрих Наваррский подошел к окну и в свою очередь распахнул его. — Черт возьми! Однако у нашего кузена Гиза — славная армия, и если ему вздумается пойти войной на Блуа и взять в плен ваше величество, я ни за что не поручусь…

Генрих III вздрогнул и инстинктивно ухватился за эфес шпаги.

IX

Чтобы читатель мог понять весь смысл этого разговора двух Генрихов, нам необходимо вернуться в наполненный золотом погреб, куда мэтр Гардуино свел своего утреннего посетителя.

Как мы уже говорили, золотые и серебряные монеты буквально устилали весь пол тайника. Тут находились монеты разных эпох и стран, а в четырех углах погреба стояли четыре бочки, наполненные не вином, а слитками. Никогда жители Блуа не могли бы думать, чтобы убогий прокурор являлся обладателем таких сокровищ!

Заперев за собою дверь, старик поставил свечку на одну из бочек. Генрих Наваррский уселся на другую и сказал:

— Ну-с, любезный Гардуино, поговорим теперь немного. Вы догадались, кто я?

— О, конечно! — ответил старик. — Вы один из приближенных короля Генриха… может быть, граф Амори де Ноэ, о котором так много говорили…

— Нет!

— Де Гонто?

— Нет!

— Ну, так де Левис?

Генрих улыбнулся и фамильярно потрепал старика по плечу, говоря:

— Ах, бедный Гардуино! Должно быть, вы плохо видите или память вам изменяет! Как, будучи другом моего отца, вы не узнаете сына, который так похож на него?

Прокурор протер глаза, присмотрелся, и вдруг перед ним мелькнул образ Антуана Бурбонского, помолодевшего лет на тридцать.

— Ваше величество! Простите! — смущенно пролепетал он и, преклонив колено, приложился высохшими губами к руке юного короля; затем, еще раз поглядев на него, он восторженно воскликнул: — Но ведь вы действительно живой портрет своего августейшего батюшки!

— Поговорим, добрый мои Гардуино! — сказал Генрих. — Какую сумму представляет собою, по-твоему, это сокровище?

— Восемьсот тысяч турских ливров, государь. Это сокровище гугенотов, накопленное за двадцать лет.

— Которое позволит нам выдержать войну!

— Увы, я слишком стар, чтобы увидеть ее результаты!

— Как знать!.. Но вот что еще: мало еще иметь эти деньги, надо ухитриться вывезти их!

— О, увезите их поскорее, государь, потому что с тех пор как Блуа переполнен приезжими, я дрожу, чтобы не открыли наших сокровищ. Я никак не могу понять, с какой целью вашему величеству вздумалось превратить мой дом в гостиницу, да еще такую, где должна была остановиться герцогиня Монпансье, наш заклятый враг!

— Дорогой друг мой, я еще в детстве слыхал историйку, как король Людовик XI приговорил кого-то из дворян к смертной казни и как судья Тристан напрасно искал его по всей Франции, тогда как осужденный спокойно жил в Париже и благополучно дожил там до самой смерти короля.

— Значит; Тристан был плохим судьей, государь!

— О, нет! Он все перевернул вверх дном, но ему в голову не пришло послать стражников с обыском к себе самому в дом, а именно у Тристана в доме и снял себе квартиру осужденный. Теперь сообрази, добрый мой Гардуино. Я знаю наверное, что католики пронюхали о наших сбережениях, а герцог Гиз имеет сведения, что наши сокровища укрыты где-то в Блуа. Значит, лотарингцы начнут рыскать и вынюхивать везде, кроме твоего дома, потому что в нем остановилась герцогиня Монпансье!