Сокровище гугенотов - Понсон дю Террайль

Как ни вертелся бедный гасконец, ему все же пришлось сознаться в своем ослеплении и безумии.

Конечно, Рауль сурово выговорил Гастону всю мерзость его поведения, но вместе с тем разве Гастон уже не был наказан за свою измену и разве этот урок не отобьет у него охоту на будущее увлекаться женщинами в ущерб политике? К тому же сам

Рауль не чувствовал свою совесть достаточно чистой, так как и его роль при Анне была не из красивых. А главное — вдвоем было несравненно легче выбраться из этой западни, и потому, дав товарищу суровый нагоняй, Рауль великодушно отказался от права быть его судьей в этом деле и перешел к обсуждению способов бегства.

Способ был только один: надо было воспользоваться тем самым отверстием, через которое в ублиетту проникал свет. Это отверстие было поперечной трубой, которая соединяла ублиетту с Луарой. Правда, эта труба приходилась довольно высоко, но, встав на плечи друг другу, можно было добраться до нее.

Так и сделали. Гастон подставил свои плечи, Рауль вскочил на них, уцепился руками за край трубы и подтянулся к выступу. Утвердившись там, он заглянул в трубу и увидел воду, озаренную солнцем, и часть противоположного берега. Правда, у самого выхода труба была слишком узка, чтобы сквозь нее мог протиснуться человек, но у Рауля сохранился его кинжал, а камни, которыми была обложена труба, стали настолько дряблыми от времени, что расширить проход на небольшое расстояние было делом недолгих трудов.

Конечно, Рауль сейчас же принялся за работу, и скоро его радостный возглас оповестил Гастона, что выход найден. Однако их испытания еще не кончились. Ведь опасно было выходить при свете дня: не для того спровадила герцогиня обоих молодых людей, чтобы пощадить их, если им удастся выбраться. Следовательно, затаив муки голода и жажды, приходилось ждать до вечера.

Наконец яркий луч света, пробивавшийся в ублиетту из боковой трубы, стал меркнуть. Тогда Рауль вскочил снова на плечи своего товарища по несчастью, взобрался на выступ, укрепился и протянул Гастону руки, в свою очередь помогая ему подняться туда же. Затем они поползли по трубе навстречу свободе и жизни.

ХL

У ворот города Нерака виднелся хорошенький белый домик, окруженный деревьями и украшенный ползучим виноградом. В один прекрасный январский вечер, когда было тепло, как весной, когда по всей долине цвели подснежники и зеленел газон со скромно распускающимися то там, то сям фиалками, по террасе белого домика рука об руку прогуливались двое молодых людей — молоденькая девушка и красивый дворянчик, костюм которого свидетельствовал, что он только что прибыл из дальнего и трудного путешествия. Молодой человек говорил очень бойко и красиво, а девушка внимательно слушала его, хотя ироническая улыбка все время не сбегала с ее лица.

— Возлюбленный мой Рауль, — сказала она наконец, — вы изъясняетесь чрезвычайно поэтично, но так бестолково, что мне очень трудно понять что-либо!

— Ах, дорогая моя Нанси, но это всегда происходит, когда накопится столько новостей!

— Ну-с, тогда начнем спрашивать по порядку. Итак, король возвращается?

— Да, я опередил его всего на несколько минут.

— А Ноэ? Лагир?

— Они с ним.

— А шаланда?

— Как я уже говорил вам, шаланда потерпела крушение, но бочки удалось спасти.

— Вот тут-то как раз ваш рассказ становится очень непонятен!

— Но что же тут непонятного? Выбравшись вечером из ублиетты, мы с Гастоном переплыли на другую сторону Луары, где оставались Гардуино и Лагир. Там нас обсушили, накормили. Тем временем прибыл Ноэ, а с ним — сир д'Энтраг, двенадцать вооруженных молодцов и большая лодка. Узнав, что король, по всем признакам, попал в плен, Ноэ предложил осадить замок и взять его приступом. Мы переехали обратно Луару и постучались в двери замка. Так как нам никто не отворил, то мы высадили дверь. Замок оказался совершенно пустым, и только в одной из комнат мы нашли плачущую Берту де Мальвен.

— А король?

— Короля отправили под надежным эскортом в Анжер, куда нам, разумеется, нельзя было соваться открыто. Тогда мы решили, что король уж как-нибудь выкарабкается из беды, в которую он попал, а нам следует заняться спасением бочек.

— Это было не легкой работой, должно быть?

— Нам пришлось употребить две ночи подряд, чтобы вытащить все бочки из воды и погрузить их на барку. Только под утро второй ночи дело было окончено. Вдруг мы увидели большую лодку, быстро спускавшуюся по Луаре; на носу ее стоял человек, махавший белым платком. Ноэ пригляделся и крикнул нам, что это наш король. Действительно, это оказался нам возлюбленный монарх.

— Но откуда он явился?

— Из Амбуаза.

— От королевы-матери?

— Именно.

— И ему удалось ускользнуть из рук герцога Гиза и герцогини Монпансье, этой «женщины-дьявола», как ее называют?

— По-видимому, да, так как он был на свободе. В этот момент на горизонте показалось облако пыли.

— А вот, должно быть, и сам король! — сказал Рауль. Действительно, вскоре вдали вырисовался конный отряд из шести человек, во главе которого несся всадник с большим белым пером.

Тогда Нанси, опять обратившись к Раулю, сказала ему: — Милый мой Рауль, вы очень подробно рассказали мне о своих приключениях, но упустили один пункт, которого вы коснулись бегло и мимоходом.

— А именно, дорогая моя?

— Что вы делали в Нанси, в этом одноименном со мною городе?

— Я исполнял возложенное на меня поручение.

— А что это было за поручение?

— Это политическая тайна, милочка!

— Как бы не так! Ну-с, так как под предлогом политики вы несколько позабыли про свои клятвы и обеты…

— Да никогда!

— Рассказывайте! Я все время имела кое-какие сведения о вас!

— Но я люблю вас, Нанси!

— Вот в этом-то мне и нужно сначала убедиться, а потому я откладываю наш брак.

— До какого времени?

— До того, как мы отправимся в Париж!

В этот момент Генрих Наваррский на всем скаку подъехал к белому домику, сразу осадил лошадь и соскочил на землю. Услыхав последние слова Нанси, он крикнул:

— Не отчаивайся, милый Рауль! Ведь Нанси — известная кокетка!

— Ах, ваше величество! — воскликнула Нанси, покраснев.

— Но тебе не долго ждать, — докончил Генрих, — потому что в Париже мы будем очень скоро! — и верный своим галантным привычкам король, подойдя к хорошенькой Нанси, расцеловал ее в обе щечки.