Менахем-Мендл - Шолом Алейхем

твоя истинно преданная супруга Шейне-Шейндл.

Должна тебе, дорогой мой муж, сообщить невеселую весть: твой брат Берл-Биньомин остался вдовцом… Уж когда письмо было запечатано, пришли и сказали, что Ентл умерла. Умерла от родов, родила двойню. Двоешки живы, а она умерла. Казалось бы, могло быть наоборот? Как моя мама говорит: «Любит бог наперекор делать…»…Пусть ей земля будет пухом! Твоя золовка, да простит мне, со мною хоть и не ладила, но по моей земле она не ходила. Я бы ничего не имела против того, чтобы она жила еще сто лет и не оставляла бы семерых сирот, мал мала меньше! На похоронах я была и так наплакалась, что еле живая домой пришла. «Как вспомнишь про смерть, так и за жизнь не поручишься…» — говорит моя мама.

IX

Моей дорогой, благочестивой и благоразумной супруге Шейне-Шейндл, да здравствует она!

Во-первых, уведомляю тебя, что я, благодарение богу, пребываю в полном здравии и благополучии. Дай бог и в дальнейшем иметь друг о друге только радостные и утешительные вести. Аминь!

А во-вторых, да будет тебе известно, что я целую неделю пролежал в Бойберике. Болезнь была не то, чтобы опасная, но противная: разболелась поясница, повернуться не мог. Теперь немного полегчало. Всю неделю думал, что с ума сойду, — шутка ли, восемь дней кряду быть оторванным от биржи, не знать курсов! Мне казалось, что там весь свет перевернулся! Бог даст, завтра-послезавтра уже, наверное, поеду в город. А пока пишу тебе письмо, хочется поговорить и, кстати, дать тебе полный отчет о моих делах, чтоб ты не думала, что я плутую, что я заморочен или обманываю себя. «Портфель» мой сейчас состоит из полутораста штук «Путивля», ста штук «Транспорта», пяти «Мальцевских», пяти «лилипутов» и пяти «возочков», не считая «премий». Что касается «Путивля» и «Транспорта», то они у меня проданы вперед (получил трешницу в задаток). Как только их у меня выкупят в срок, — а выкупят ведь обязательно! — мне останется чистого заработка, за вычетом всех расходов, тысячи четыре-пять. Кроме того, у меня имеется десятка два «госов» на «Путивль» и на «Мальцевские», так что я и на них надеюсь заработать сотен семнадцать — восемнадцать. Вот тебе уже без малого семь тысяч. За пять «Мальцевских» я считаю, на худой конец, четыре тысячи рублей наличными, потому что ведь это же будет позор, если они в ближайшее время не поднимутся по меньшей мере до двух тысяч рублей за штуку, хотя в последние дни они немного подались вниз. Но это всего только махинации петербургских биржевиков… Остается самое главное — то есть «лилипуты» и «возочки». Здесь расчет точный: до «ультимо» осталось ровно восемнадцать дней. А так как «лилипуты» повышаются ежедневно на сто рублей, то мы имеем таким образом восемнадцать раз по сто, помноженные на пять, итого равно девять тысяч рублей. А «возочки»? Ведь они растут на полтораста в день, — значит, восемнадцать раз по полтораста, помноженные на пять — то есть тринадцать тысяч пятьсот рублей! А где же «Волга»? «Днепр», «Дон»? А прочие? Словом, чересчур большого кошеля я себе не шью, но считаю, что за вычетом всяких расходов — «куртаж»,[21] «крадеж»[22] и тому подобное — мне останется чистых тысяч сорок — пятьдесят! Бог даст, «ультимо» пройдет благополучно, тогда я реализую все свои «бумажки» и «повернусь на другую сторону» — то есть начну работать «а-ля бес»,[23] стану все продавать и зарабатывать деньги. Потом я снова метнусь «а-ля гос»[24] и снова крупно заработаю. Так, если богу угодно, пятьдесят тысяч могут превратиться в сто и в двести, а из двухсот тысяч станет четыреста и так далее — до миллиона! А как же ты думаешь, глупенькая, становятся миллионщиками? Бродским? Да и что такое Бродский? Такой же смертный, который ест, и пьет, и спит. Я его сам видел, видеть бы мне так все самое лучшее! Словом, не огорчайся, дорогая моя, я присмотрелся к бирже и стал таким знатоком, что ко мне уж иной раз и за советом приходят. Я, с божьей помощью, понимаю всю эту игру! А то, что ты не веришь и велишь мне кончать с этим делом, меня не удивляет. Взять хотя бы Хинкиса! Есть у нас такой спекулянт по фамилии Хинкис, человек горячий и заядлый картежник. Днем играет на бирже, а ночью — в карты. И вот приключилась с ним на прошлой неделе история. Приснилась ему ночью скверная карта примета, указывающая на «бес», и он в один день распотрошил весь свой «портфель». Сейчас он, конечно, волосы на себе рвет! Пускай не верит снам! Я жду не дождусь завтрашнего дня, чтобы узнать курсы. Я решил, как только приеду в город, зайти к ювелиру за твоей брошью и брильянтовыми сережками, и если будет у меня завтра время, сходить на Подол и купить тебе немного белья, скатертей, полотенец, детям на рубашки и еще кое-чего из хозяйственных вещей, — не то, что ты говоришь, будто я тебя, упаси бог, забыл. Но так как у меня сейчас мало времени, то пишу тебе кратко. Бог даст, в следующем письме напишу обо всем подробно. Пока дай бог здоровья и удачи. Поцелуй деток и кланяйся сердечно тестю, и теще, и каждому в отдельности. А Берл-Биньомину скажи от моего имени, чтоб он не принимал слишком близко к сердцу смерть жены. Все образуется…

Твой супруг Менахем-Мендл.

Главное забыл! Из того, что я писал тебе о Василькове, ты, видно, ничего не поняла. Так как мне здесь жить нельзя, то я хочу сделаться местным купцом, а этого нельзя добиться сразу: надо хотя бы полгода числиться прописанным в Василькове. А как только стану здешним жителем, я сниму квартиру на Подоле и заберу сюда в добрый час тебя и детей. Ты очень зла на Егупец, но это потому, что ты не знаешь города и здешних людей. О самом городе и говорить нечего — картинка! А люди здешние — ну, прямо золото! Куда одесситам до них! Здесь мужчины и женщины такие сердечные, такие приветливые!.. Единственный недостаток, что они очень любят карты. Как только наступает ночь, все принимаются за работу, просиживают до утра и кричат: «Пас!» Крупные заняты игрой, которая называется «преферанц», а те, что помельче, играют в «стуколку», в «очко» или в «тертель-мертель».

Тот же.

X

Моему почтенному, дорогому, именитому, мудрому и просвещенному супругу Менахем-Мендлу, да сияет светоч его!

Во-первых, сообщаю тебе, что мы все, слава богу, вполне здоровы. Дай бог и от тебя получить такие же вести в дальнейшем.

А во-вторых, пишу я тебе, дорогой мой муж, чтоб ты не огорчался, — тебя можно поздравить: твой братец Берл-Биньомин уже женился, в добрый час! Даже полных двух месяцев не выждал — уехал в Бердичев, который поставляет мачех на весь мир, и привез оттуда мамашу своим деткам, девушку лет девятнадцати! Такую бы жизнь и долю всем мужчинам, как красиво это все выглядит! Недаром мама говорит: «Лучше уж нам вдовами оставаться, нежели вам детей наших сиротами делать!» Представляю себе, как бы ты слезы проливал, Мендл, если бы тебе, упаси бог, пришлось меня пережить, — не дожить бы до этого егупецким дамам! Они бы налетели на тебя, как пчелы на мед, и подцепили бы тебя в первый же месяц! И было бы у тебя, как моя мама говорит: «Тут тебе и плошка, тут тебе и ложка»; мог бы навсегда остаться егупецким жителем! «Шумишь», — пишешь ты? Шуми! Лети! Прыгай в огонь! Я к тебе не поеду, даже если бы знала, что ты там на смертном одре лежишь! А твои пятьдесят тысяч меня мало трогают. Во-первых, ты мой — как с пятьюдесятью тысячами, так и без них, а во-вторых, твои пятьдесят тысяч значат для меня не больше, чем понюшка табаку. Запомни мамины слова: «Покуда деньги на бумаге — это бумага, а не деньги…» Скажу тебе правду, дорогой мой, если ты имеешь сколько-нибудь наличными и намерен ждать, пока из них станет непременно пятьдесят тысяч, то ты либо сумасшедший, либо злодей и разбойник, которому не жаль ни жены, ни детей. Мне нравится, как он кормит меня «завтраками»: завтра он будет у ювелира, завтра он купит мне белье — все завтра. Дурень эдакий! О завтрашнем дне пусть господь заботится. Ты купи лучше сегодня. Оторвешь и захватишь — все равно, что найдешь! Моя мать, дай ей бог здоровья и долголетья, говорит очень умно: «На что тебе, дочка, подарки; скатерти, полотенца? Деньги пусть пришлет! Смерть, — говорит она, — не спрашивает у покойника, есть ли у него саван…» Подожду еще неделю-другую, пока не буду чувствовать себя вполне здоровой, а тогда я сажусь и еду, с божьей помощью, туда, к тебе, и тогда, Мендл, я тебе не позавидую! Я буду следовать за тобой по пятам, я там везде побываю. И ручаюсь тебе, что ты удерешь из Егупца средь темной ночи, как желает тебе от всего сердца

твоя истинно преданная супруга Шейне-Шейндл.

XI

Моей дорогой, благочестивой и благоразумной супруге Шейне-Шейндл, да здравствуег она!