С ярмарки (Жизнеописание) - Шолом Алейхем

Шолом Алейхем

С ярмарки

ДЕТЯМ МОИМ - В ПОДАРОК

Милые, дорогие дети мои! Вам посвящаю я творение моих творений, книгу книг, песнь песней души моей. Я, конечно, понимаю, что книга моя, как всякое творение рук человеческих, не лишена недостатков. Но кто же лучше вас знает, чего она мне стоила! Я вложил в нее самое ценное, что у меня есть, - сердце свое. Читайте время от времени эту книгу. Быть может, она вас или детей ваших чему-нибудь научит - научит, как любить наш народ и ценить сокровища его духа, которые рассеяны по всем глухим закоулкам необъятного мира. Это будет лучшей наградой за мои тридцать с лишним лет преданной работы на ниве нашего родного языка и литературы.

Ваш отец-автор Шолом-Алейхем

Февраль 1916 г. Нью-Йорк.

КРАТКАЯ ИСТОРИЯ КНИГИ "С ЯРМАРКИ"

Судьба книги подобна судьбе человека. Пока она увидит свет, ей приходится принять на себя немало мук, пройти все семь кругов ада.

Книге "С ярмарки" не исполнилось еще и дня. Она только сегодня вышла из печати, но уже имеет за собой целую историю. Разрешите мне ее вкратце рассказать.

Первый, кто подал мне мысль широко и всесторонне описать прошедшее пятидесятилетие еврейской жизни, был самый обыкновенный человек, которого покойный поэт И. Л. Гордон увенчал званием "Уважаемый читатель". Его знает весь мир. Это наш одесский поборник просвещения, любитель еврейской литературы. Теперь он в Америке. Его настоящее имя Авром-Элиогу Любарский. Несколько лет тому назад он специально приехал ко мне в Швейцарию, как настоящий друг и почитатель, и сделал такое предложение: так как я прожил большую жизнь и вырос, можно сказать, вместе с еврейской народной литературой, мне следовало бы взять на себя труд изобразить эту жизнь в большом романе.

Идея эта крепко засела у меня в голове, и я взялся за дело, решив осуществить свой замысел в форме автобиографии или романа-биографии.

Я проработал несколько лет. Книга росла глава за главой. Но что из того? Книга не любит лежать. Книга любит, чтобы ее печатали и читали. А печатать было негде. Издать книгу на собственные средства еврейский писатель не в состоянии. Печатать в журнале? Еврейская литература еще не настолько богата, чтобы иметь ежемесячник как у людей. Несколько раз мне приходилось с горечью в душе откладывать работу. Так это тянулось до тех пор, пока меня не забросило вторично в Америку. Всего лишь год прошел, а я уже успел перебраться с моей "Ярмаркой" на другую квартиру. И только теперь "Варгайт" нашла целесообразным выпустить "С ярмарки" отдельным изданием в двух томах.

Когда автор видит свои мысли запечатленными в книге - это придает ему силы и бодрости, чтобы идти дальше по избранному пути. А путь долог. Еще только начинают разворачиваться картины эпохи, еще только начинают нарастать события, и образы людей, давно исчезнувших, а также людей ныне здравствующих и весьма почтенных, просятся на бумагу...

Будем надеяться, что мы доведем нашу работу до возможного конца.

Шолом-Алейхем

Февраль 1916 г.

Нью-Йорк.

Часть первая

К чему романы, если сама жизнь - роман?

1

ПОЧЕМУ ИМЕННО "С ЯРМАРКИ"

Нечто вроде предисловия. - Почему автор взялся писать свою биографию. - Шолом-Алейхем-писатель рассказывает историю Шолом-Алейхема-человека

"С ярмарки" - так может называться повесть о жизни, которая подобна ярмарке. Каждый склонен по-своему с чем-либо сравнивать человеческую жизнь. Один столяр, например, как-то сказал: "Человек что столяр: столяр живет, живет и умирает, так же и человек". От сапожника я как-то слышал, что жизнь человеческая подобна паре сапог: пока подошвы целы, сапоги остаются сапогами, но лишь только подошвы износились, тут и сапогам конец. Извозчик, естественно, может сравнить человека, не в обиду будь сказано, с лошадью. Поэтому не было бы ничего удивительного, если бы такому человеку, как я, который провел полсотни лет в сутолоке жизни и решил о ней рассказать, пришло в голову сравнить свое прошлое с ярмаркой.

Но я имел в виду другое. Когда говорят "с ярмарки", подразумевают возвращение или итог большой ярмарки. Человек, направляясь на ярмарку, полон надежд, он еще не знает, какие его ждут удачи, чего он добьется, Поэтому он летит стрелой сломя голову - не задерживайте его, ему некогда! Когда же он возвращается с ярмарки, он уже знает, что приобрел, чего добился, и уже не мчится во весь дух - торопиться некуда. Он может отдать себе отчет во всем, ему точно известно, что дала ему ярмарка, и у него есть возможность ознакомить мир с ее результатами, рассказать спокойно, не спеша, с кем он встретился там, что видел и что слышал.

Друзья мои не раз спрашивали меня, почему я не беру на себя труд ознакомить публику с историей своей жизни? Это было бы весьма интересно и своевременно, говорили они. Я слушался добрых друзей и неоднократно принимался за работу, но всякий раз откладывал перо, пока... Пока не настало время. Мне не исполнилось еще и пятидесяти лет, когда я удостоился встретиться лицом к лицу с его величеством ангелом смерти, и совсем не на шутку; я чуть-чуть не перебрался туда, откуда письмеца не напишешь, ничего не перешлешь и даже привета не передашь. Короче говоря, мне предстояло рассчитаться с этим миром, и тогда я сказал себе: "Вот теперь пришло время! Принимайся за дело и пиши, ибо никто не знает, что готовит тебе завтрашний день. Ты помрешь, а там придут люди, которые думают, что знают тебя насквозь, и начнут сочинять о тебе всякие небылицы. Зачем это тебе нужно? Возьмись за дело сам, - ведь ты знаешь себя лучше кого бы то ни было, - и расскажи, кто ты таков, напиши автобиографию!.."

Но легко сказать "напиши автобиографию", не вымышленную, правдивую историю собственной жизни! Ведь это значит - дать читателю отчет о всей своей жизни, держать ответ перед всем миром. Видите ли, написать автобиографию и составить завещание - почти одно и то же. Это раз. И потом: человеку, когда он рассказывает о себе самом, трудно остаться на высоте и устоять против искушения порисоваться перед публикой, показать себя славным малым, которого так и хочется по щечке потрепать. Поэтому я избрал особую форму жизнеописания, форму романа, биографического романа. Я буду рассказывать о себе, как о постороннем человеке. Это значит: я, Шолом-Алейхем-писатель, расскажу правдивую биографию Шолом-Алейхема-человека, без церемоний, без прикрас, без рисовки, как рассказал бы ее некто другой, который всюду меня сопровождал, прошел со мной все семь кругов ада. И рассказывать я вам буду постепенно, по частям, отдельными историями или эпизодами, один за другим. И тот, кто дает человеку способность помнить все, что с ним происходило в жизни, да поможет мне не пропустить ничего из пережитого, что может представлять какой-либо интерес, а также ни одного из людей, встреченных мною когда-либо на огромной ярмарке, где прошли пятьдесят лет моей жизни.

2

РОДНОЙ ГОРОД

Местечко Воронка - нечто вроде Касриловки. - Легенда времен Мазепы. - Старая синагога, старое кладбище, две ярмарки

Герой этого биографического романа рос и воспитывался в той самой Касриловке, которая уже отчасти знакома миру. Находится она, если вам угодно знать, в Малороссии, в Полтавской губернии, недалеко от старого исторического города Переяслава, и называется она не Касриловка, а Воронка. Так и запишите!

Мне бы, собственно, надо было назвать город, где родился герой, и год его рождения, как поступают все писатели-биографы. Но, признаться, - это меня не интересует. Меня занимает именно маленькая Касриловка, или Воронка, потому что никакой другой город в мире не врезался так в память моему герою, как благословенная Касриловка-Воронка, и ни один город в мире не был так мил его сердцу; настолько мил, что он не может его забыть и во веки веков не забудет.

И в самом деле, какой еще город во всем огромном мире - будь то Одесса или Париж, Лондон или Нью-Йорк - может похвастаться таким богатым и обширным базаром, с таким множеством еврейских лавок и лавчонок, со столькими прилавками, столиками, лотками, заваленными грудами свежих душистых яблок и груш, дынь и арбузов, которыми козы и свиньи в любую минуту не прочь бы полакомиться, если бы базарные торговки не вели с ними беспрестанной войны! А мы, мальчишки из хедеров, тем охотнее отведали бы этих вкусных вещей, но они, увы, были нам недоступны.

Какой город обладает такой старой, сгорбившейся синагогой, с таким красивым священным ковчегом[1], с резными львами на нем, совсем похожими на птиц, если бы не длинные языки и рога, в которые они трубят! В этой старой синагоге, рассказывают старики, наши деды заперлись от Мазепы, будь проклято его имя! - сидели в ней три дня и три ночи в молитвенных облачениях и читали псалмы, чем спаслись от неминуемой смерти. Те же старики рассказывают, что старый раввин в свое время благословил эту синагогу, чтобы она не горела, - и она не горит, какой бы ни бушевал кругом пожар.