Бриг «Ужас» - Антоний Оссендовский

— Ни с места, если не хотите пойти ко дну! По какому праву напали вы на моих людей и стреляли по мне? Я — командир брига «Ужас».

На высоком мостике, помещенном почти на самом носу брига, сразу вспыхнули факелы.

Четверо матросов в желтых непромокаемых плащах и надвинутых на глаза капюшонах освещали стоящего у самых перил человека. Он был без плаща и стоял с непокрытою головою.

Длинные с сильною проседью волосы обрамляли красивое бледное лицо. Глаза незнакомца были мрачны и неподвижно смотрели прямо перед собою. Казалось, что эти глаза были мертвы. Тонкие руки стоящего на мостике человека впились в перила с какою-то жестокостью, а может быть, отчаянием.

— Я — командир брига «Ужас», — повторил он и вдруг улыбнулся горькой, жалобной улыбкой.

— Вы — Яков Силин? — сказал, подходя вплотную к борту, Самойлов.

— Силин?.. — будто недоумевая, не глядя на профессора, спросил он. — Да, так, кажется, меня когда-то звали. Но теперь я — командир «Ужаса», и сам я — ужас… ужас земли. Я — титан, полубог!

Он поднял вверх руку и обвел ею широкий круг.

— Я кинул огонь и разрушающую силу взрыва на мертвую подругу нашей планеты — луну, — продолжал он. — Я отравил живым ядом океан и людей и сделаю все моря, все воды мертвыми, как мертва моя душа. Замерзший камень я могу превратить в цветущий сад и полную кипучей жизни пучину океана — в огромное кладбище!

— Яков Силин! — крикнул ему Самойлов. — Что сделали вы с Ниной Тумановой? Если она мертва — кара неба не минует вас!

Наступило молчание. Слышно было, как падали угольки факелов, и шелестели развеваемые ветром плащи матросов.

Силин заговорил. Голос его был нежен, как напев, и вздрагивал от волнения:

— Нина… Нина… Нет! Нет!.. Она жива… Если бы она умерла, я уничтожил бы все человечество! Проклятые, мерзкие черви, трусливые и злобные! Но я все делал, что она хотела… Я был, как бог, могущественный, не знающий преграды… И она не любила меня! Ни разу не приблизила она меня к себе, ни разу не узнал я ее мыслей и надежд… Пусть же теперь она идет туда, к этим паукам, червям и змеям! Пусть! Пусть! Не пожалела она меня, не пожалела человечества. Между ним и мною теперь смертельный, последний бой. Командир брига «Ужас» объявил войну!..

Он резко свистнул, и тотчас же погасли факелы, и в густом мраке лишь маячили паруса и мачты брига, похожего на гигантский, кошмарный призрак.

Неслышно сняли невидимые люди крючья с борта «Грифа», и парусник, рванувшись, быстро пошел вперед, черный, без огней, и легкий, как видение.

— Курс на Хайпудырскую губу! — скомандовал Любимов, и пароход двинулся следом за бригом, уже скрывшимся в темноте.

Ночью Силин два раза позволил «Грифу» настигнуть себя. Бриг останавливался, а потом медленно и молчаливо обходил пароход, словно дразня и вызывая его на бой, и опять уносился в даль, оставляя за собою тревогу и смутное предчувствие беды.

Вся команда с ружьями и топорами была спрятана за бортом парохода, так как командир ожидал нападения, и только тогда все успокоились, когда из-за туч блеснули первые, еще неяркие, лучи солнца. На море нельзя было разглядеть ни мачт, ни парусов брига.

— Будто привидение стояло сегодня возле нас и кружилось около «Грифа», — заметил, понуря голову, утомленный капитан. — Если еще это повторится — на корабле возникнет паника.

— Парус с правого борта! — раздался крик матроса с мачты.

Часа через два навстречу «Грифу» попался парусный китобойный баркас «Альма». Посигнализировав судну, Любимов выяснил, что «Альма», под командой шкипера-датчанина, идет в Европу и зайдет за водою и дровами в Иолангу.

— Попросите судно остановиться и принять пассажира до Колгуева! — сказал Самойлов.

— Вам угодно покинуть «Гриф»? — спросил с презрением в голосе командир.

— Да! Я отправляюсь в Иолангу, капитан! — сухо ответил профессор.

Любимов, не взглянув на Самойлова, крикнул:

— Шлюпку на воду!

С парохода видели, как «Альма» приняла на борт профессора, и когда шлюпка вернулась, «Гриф» двинулся на восток.

IV. Мрачные следы брига

Бриг Силина исчез, но за ним шел мрачный след. К вечеру «Гриф» вошел в полосу мертвой рыбы. Острый нос парохода резал тысячи уснувшей трески, а под ударами винта тела погибшей рыбы превращались в зловонное месиво. Среди погибшей трески и гниющей сельди попадались трупы нарвалов и тюленей.

— Взгляните туда! — воскликнул, указывая на запад, Туманов.

Насколько хватал взгляд, море превратилось в плавучее кладбище и казалось покрытым снегом.

— Рыба успела уже замерзнуть, — сказал командир. — Это неудивительно! Ночь была свежая.

— Это — пласмодий! — возразил академик. — Это он белой, серебристой плесенью, как пухом, покрыл погибших животных, а над ними теперь поднимается легкий пар. Пласмодий быстро и жадно пожирает свои жертвы.

— Здесь гниет груз доброй полусотни паровых барж, — заметил Любимов. — Норвегия и Швеция будут голодать!

— Хуже всего то, что вся эта рыба, — воскликнул академик: — будет разнесена волнами по океану, выкинута на берег и станет заражать все, что попадется на ее пути. Надо убить пласмодий… убить во что бы то ни стало!

— Но как это сделать? — спросил Сванборг.

— Капитан, — обратился Туманов к командиру: — на «Грифе» есть запас нефти?

— Есть на случай недостатка угля или вообще твердого топлива, — ответил Любимов.

— Велите поднять бочки на палубу и вылить за борт, — распорядился старый ученый.

Вскоре по волнам побежали радужные пятна и расходились все дальше и дальше.

Когда мертвая рыба осталась позади, и «Гриф» шел полным ходом, раздался тревожный сигнал сирены.

В кают-компании в это время обедали, а потому тревога вызвала переполох и суматоху.

Первым выбежал на палубу и вихрем взлетел на мостик сам командир.

— Что? Опять подходит? — спросил он, тревожно оглядывая безбрежный водяной простор.

— Никак нет! — ответил матрос. — Только вот там чернеются в море люди. Я спервоначала думал — нерпы плывут, а потом головы разглядел человечьи.

Любимов долго смотрел в бинокль, а потом сказал:

— Мертвые тела за бортом! Подойдем — увидим, кто такие? Когда «Гриф» поравнялся с ними, застопорили машину, и трое матросов вошли в спущенную шлюпку. Они баграми и крючьями зацепили и подвели к борту «Грифа» три трупа.

— Зарезанные они! — пояснили матросы.

Когда трупы были подняты на палубу, все переглянулись. Они узнали Никифора и двух его немых спутников. Воротники их рубах были расстегнуты, а в нижней части шеи, там, где она переходила в грудь, виднелись треугольные отверстия. Глаза убитых были открыты, и в них застыл страх, последний в их жизни, смертельный страх. Когда откинули плотно надвинутые на головы капюшоны плащей, даже Любимов не мог сдержать крика.

Волосы несчастных были сбриты, и на темени каждого, на вздувшейся и распухшей коже виднелись зловещие черные пятна.

— Это — клейма! — крикнул, отшатнувшись от трупов, старший боцман.

Действительно, на сожженной и потрескавшейся коже виднелась кроваво-черная надпись:

«Бриг "Ужас"».

Все стояли, подавленные виденным, и не произнесли ни слова, только взгляды всех невольно искали на тускнеющем уже море новых следов зловещего брига. Лица бледнели при мысли, что вдруг из сумерек вынырнут паруса и мачты судна, управляемого злобным, ненавидящим все живое, человеком. Все думали о том, что ожидает их при встрече с бригом, и с напряжением искали выхода из опасного положения.

Только командир и норвежцы казались спокойными. Они тихо совещались о чем-то и изредка указывали на море.

— Федор Павлович! — сказал, подходя к Любимову, Туманов: — мы не скроем от вас, что нас страшит возможная встреча с Силиным. Мы вас просим доставить нас в Колгуев, откуда мы будем в состоянии вызвать для нашей охраны более надежное судно, чем «Гриф».

— Господа! — прервал его командир: — я вас прошу пройти в кают-компанию. Я сейчас спущусь туда и надеюсь, что вы согласитесь со мною и пойдете на мои условия.

Через несколько минут он сошел с капитанского мостика и, подойдя к трапу, ведущему в кают-компанию, подозвал матроса и приказал ему никого не выпускать из пассажирского помещения.

— Есть! — ответил матрос, глядя вслед спускающейся вниз могучей и грузной фигуре командира.

Любимов застал всех в сборе.

— Господа! — сказал он без обычной улыбки. — Не скрою, что моему судну грозит большая опасность. Скажу больше: «Гриф», вероятно, идет на верную смерть. Поэтому понятно, что я должен быть решительным. Я не буду медлить — мне некогда! Долг мой, как всякого моряка, встретившего пирата, — поймать его и выдать в руки правосудия. Так сделаю и я! «Гриф» идет в Хайпудырскую губу и дойдет туда! Если я не захвачу командира парусника — я или погибну, или же узнаю его постоянную стоянку, куда приведу потом военное судно. Таков мой курс, господа, и если вы позволите себе сопротивляться мне или при команде говорить о страхах и прочем вздоре, я выброшу вас в море. Господа, я считаю, что вы отныне получили предостережение, и буду поступать так, как мне предписывают закон и обстоятельства.