Хомомахия - Игорь Поляков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пусть маленький, но первый шаг.
Пусть ничтожный и бессмысленный, но – лишь бы что-то.
Пусть в никуда, но это лучше, чем знать, что ничего и никогда.
Нога проваливается в податливую почву. Какое неловкое танцевальное па! Надеюсь никто не заметит этой нелепости, ибо красота – это то единственное, что заставляет закричать во весь голос – я танцую.
Танец цветка.
Никто не слышит. Мысли отскакивают от бетонных стен. Потолок давит. Непослушные ноги дрожат, и следующее движение так не похоже на танец. Падаю лицом вниз. Серый асфальт летит навстречу. Настолько быстро, что не успеваю понять, как это вышло. Боль – внезапная и всепоглощающая – взрывается в сознании, разрушая так долго и терпеливо выстроенный танец.
Забываю, что – я танцую.
Танец цветка.
Растекаюсь по поверхности, занимая малейшие неровности своим телом. Аморфное и податливое – оно сейчас стремиться избавиться от боли. Изменяя форму, подстраиваюсь под пространство. И это тоже инстинкт. Если не сейчас, то и никогда. Вязкое и текучее – тело растекается по серой поверхности, формируя лужу. Пока бесформенную и бесцельную. Но – это пока. В луже есть информация. Это сознание и мысли. Это будущая жизнь.
Я снова танцую.
Танец цветка.
Где-то рядом река по имени Время. Вспоминаю, что в последний раз она была скована мраком. Разбудить реку по имени Время – вот цель, которая формирует тело. Руки вновь ищут друг друга, зная, что в соприкосновении жизнь. Лицо – утерянное в пространстве – нахожу там, где и не ожидал. Где-то за спиной. Но не удивляюсь. Знание того, что все изменилось, пришло так же естественно, как приходит сон – уставшее сознание просто выключает свет.
Перетекаю по поверхности к реке. Выбирая направление интуитивно. Это все, что у меня есть – интуиция и желание танцевать. Не смотря ни на что. Все, что у меня есть – сознание и желание жить.
Поэтому – я танцую.
Танец цветка.
Формирую из воды руки и поднимаю их вверх. Медленно, словно мне трудно преодолеть силу тяжести. Или сопротивление воздуха. Просачиваюсь сквозь густой вязкий воздух ограниченного стенами Пространства. Лицо снова между рук и рот открыт в крике. Не боюсь – просто кричу от боли и ненависти.
Почему никто не видит, что – я танцую.
Танец цветка.
Снова поднимаюсь на ноги. Трудно, тяжело, но другого пути нет. Снова первый шаг со стопудовой гирей на правой ноге. А левая, похоже, срослась с асфальтом. Так и стою: руки – ветви, тело – ствол, ноги – корни. А лицо – прекрасный цветок, красоту которого никто не видит. Или не замечает. Как эта девушка, которая прошла мимо. Настолько быстро, что когда закричал, было уже поздно. В сером Пространстве никого. Словно мое видение – бред умалишенного. Мой крик – бессмысленное сотрясение вселенной. А танец абсурден.
И, тем не менее, – я танцую.
Танец цветка.
Потому что именно здесь и сейчас я живу. В этом танце. В этом Пространстве на берегу мертвой реки по имени Время. Я не помню, что было и не знаю, что будет. Я просто живу Настоящим.
Я танцую.
Танец цветка.
Вечный танец жизни на берегу всегда живой реки по имени Время в Пространстве, где жизнь не заканчивается никогда.
В какой-то момент Егор почувствовал, как тело стало легким: он перестал ощущать его, и, – воспарив, увидел лежащего человека со стороны, точнее, сверху. Он очень сильно опечалился – со стороны тело выглядело, если еще не мертвым, то уже смертельно больным. Черты лица заострились, на губах трещины, тело в джинсах и футболке выглядело очень худым.
Он посмотрел в сторону Аделаиды Павловны. Полная женщина. Куча жировой и белковой массы. Засохшая кровь на разбитом лице.
Он увидел, как тело Егора медленно перемещается – сначала на бок, потом на руки и колени, и вперед, – к выживанию.
В пустом тоннеле под равнодушным немигающим светом ламп неподвижно лежали два тела. Одно – необратимо мертвое. Другое тело – усталое, изможденное, то ли думало о выживании, то ли грезило в полудреме.
Инстинкт самосохранения второго тела сделал правильный выбор.
14
Они сидели вокруг мотоциклиста. Егор, увидев это издалека, подумал, что у Василия ничего не получилось. Он не смог открыть дверь. Когда он дошел до них, Влад со злобой в голосе сказал:
– Ты на счет двери прикололся или как?
Они смотрели на него, ожидая ответа, а Егор смотрел на стену тоннеля.
Двери не было.
Молоток со сломанной рукоятью и высохший труп были.
А дверь отсутствовала.
Егор подошел к бетонной стене, пощупал обеими руками и сказал с неподдельным недоумением в голосе:
– Она была здесь. Железная дверь без ручки с маленьким отверстием в области замка. Я прекрасно помню, как осмотрел её со всех сторон.
– Знаешь, Егор, а я тебе не верю, – сказал Василий. Он встал и подошел к нему.
– Я вот думаю, зачем ты нас обрадовал, отправил вперед, а сам остался? – Василий говорил так, словно рассуждал, задавая вопросы, ответы на которые он уже знал. Или думал, что знает. – Мы ушли, а ты остался рядом с трупом. Может, стоит вернуться назад и посмотреть, как там труп Аделаиды Павловны? А, Егор, надо нам вернуться и посмотреть? – задал он вопрос, сделав акцент на последних словах.
– Вернись и посмотри, – ответил Егор, пожав плечами и глядя прямо в глаза собеседнику.
Через минуту, которая показалась вечностью, Василий отвел глаза и сказал:
– Так все-таки, дверь была или нет?
– Дверь была, и это самое хреновое – если дверь мигрирует в тоннеле, нам её не найти и не открыть. Или еще один вариант – дверь может найти только одиночка: мотоциклист, как и я, был один, когда нашел её.
– Опять предположения и домыслы, – сказал Влад, – в этом гребаном месте когда-нибудь будет какая-либо определенность?
Никто ему не ответил. В молчании они расположились на асфальте: кто лежал, как Егор и Влад, кто сидел, привалившись к стене, как девушки. И только Василий, который сначала сел, затем быстро встал и перед тем, как уйти, сказал:
– Пойду вперед, посмотрю, может Егор прав.
Ребята молча проводили его глазами, и, когда шаги стихли вдали, Саша спросила, обращаясь к Егору:
– Ты, действительно, не притронулся к телу Аделаиды?
– Почему тебя это волнует? – ответил вопросом на вопрос Егор.
– Меня это нисколько не волнует, – сказала Саша, – но, тем не менее, ответь на мой вопрос.
Егор переместил свое тело в сидячее положение, повернулся лицом к Саше и, задумчиво глядя на неё, сказал:
– Труп Аделаиды Павловны я не тронул, но что было бы, если бы я сделал это? Что ты бы сделала или подумала обо мне? Что изменилось бы вообще, если бы я откусил от неё кусок?
Не услышав ответа, он кивнул. Все так, как он и думал. Они все были бы рады, если бы он отведал мясо убитой женщины. Тогда бы они со спокойной совестью, – не мы первые это сделали, не мы это начали, – могли для себя решить проблему.
Проблему столкновения человеческой морали и голода, которую каждый для себя решает сам, потому что универсального решения нет, и не будет. Нравственные принципы или инстинкт самосохранения? Заложенный природой запрет или смертельный голод? Добро или зло, хотя стоит ли так ставить вопрос? Может, правильно – жизнь или смерть?
Извечная бессмысленная борьба, ибо победителя нет, и никогда не будет.
Егор проснулся и посмотрел на часы. Девять часов утра. Или вечера. Хотя это неважно – он утратил чувство времени, как ненужный атавизм. Гораздо важнее то, что во сне он сидел в воде и, погрузив лицо в её прохладу, утолял жажду. Пил и не мог напиться. Довольно фыркал, радовался и снова пил.
Пробуждение, как самое большое разочарование в его жизни: проснувшись с ощущением сухой корки во рту, он проклял ту реальность, в которую попал.
Влад спал, свернувшись, как эмбрион. Маша спала, привалившись на плечо Саши, которая сидела с закрытыми глазами. Может, спала, а, может, нет.
Он смотрел на девушку, пытаясь вспомнить те ощущения, которые у него возникли при первой встрече. Какое-то волнение, необычная радость и душевный подъем. Ничего этого уже не было, впрочем, и девушка уже другая. В той далекой жизни, спокойной и сытой, предопределенной на несколько дней вперед, она была жизнерадостна и привлекательна. Легкий поворот головы в аэропорту навстречу его взгляду – незабываемое событие в его жизни. И понял он это только сейчас.
Егор сидел, смотрел на Сашу и вспоминал те мелочи, из которых состоит жизнь. Обычная человеческая жизнь от рождения до смерти. Пустяшные происшествия, которые остаются в памяти навсегда. И поворотные события жизни, ложащиеся в основу провалов в памяти. Случайные встречи и судьбоносные решения. Еле заметные прикосновения счастья и ежедневная муть бытия.
– Что смотришь?
Егор стряхнул с себя оцепенение и увидел, что Саша смотрит на него.
– Да, так, вспоминал, – неопределенно ответил он.
– Вспоминал нашу первую встречу? – словно прочитав его мысли, спросила Саша. И, не дожидаясь ответа, продолжила: