За чужую свободу - Федор Зарин-Несвицкий

Действительно, Евстафий Павлович прямо с собачьей угодливостью смотрел в глаза князю Никите, стараясь угадать его малейшее желание.

Но старый князь делал вид, что не замечал этого, и, напротив, со своей стороны, старался выказать преимущественное внимание Евстафию Павловичу. И каждый раз при новой угодливой фразе Буйносова княгиня бросала на Левона особенно враждебные, вызывающие взгляды. Словно она видела в нем врага и готовилась к защите.

Левону было не по себе от этих взглядов, и обед тяготил его. На все его внимание и любезность княгиня отвечала оскорбительной холодностью.

После обеда перешли в маленькую гостиную, куда подали кофе и вино.

Но Новиков торопился, Буйносов тоже, и они вместе вскоре уехали.

Старый князь, повинуясь давней привычке поспать после обеда, поцеловал руку жене, кивнул головой Левону, зевнув, сказал:

– Ведь мы еще сегодня увидимся, – и тоже ушел.

«Тетушка» и»племянник» остались наедине. Настало тягостное молчание. Князь пил портвейн и не знал, что сказать. Он чувствовал себя крайне неловко. Его смущало надменное прекрасное лицо. А сердце сильно билось, и он хотел и не мог начать говорить.

Из неловкого положения его вывела княгиня.

– Скоро вы уезжаете? – равнодушно спросила она тоном человека, которому нечего сказать.

– Да, – с горечью ответил Лев Кириллович, – я тороплюсь. Я одинокий бродяга, для всех чужой. Здесь, в вашем Петербурге, ото всего веет холодом. От Невы, от ее набережной, от этих барских домов и от людей. Я чужой здесь… Когда я ехал сюда, я думал отдохнуть здесь хоть несколько дней в тепле и уюте, но мне холодно… Да, я еду, у меня есть товарищи, они там далеко умирают… Я поеду к ним…

– Разве вы чужой здесь? – тихо спросила княгиня, – а ваш дядя?

– О, я очень люблю его, – живо отозвался Лев Кириллович, – но все же…

Он невольно замолчал.

– Но все же? – повторила княгиня.

– Но все же, – резко сказал князь, вставая, – я чужой здесь, не прошенный гость. Я, видимо, не желанный гость здесь.

Княгиня слегка побледнела.

– Вы последний из рода Бахтеевых, – сказала она, – вы наследник своего дяди…

– О каком наследстве говорите вы! – воскликнул Левон. – У меня одно наследство – честь моего имени… Но я наследовал его от отца… Я просто люблю дядю…. и, княгиня, я слишком богат сам по себе и не жаден… Я никому не стою поперек дороги.

Он сказал эти последния слова и мгновенно раскаялся. Много он дал бы, чтобы вернуть их.

Княгиня побледнела, потом кровь прилила к ее лицу, покраснели даже ее открытая шея и плечи. Глаза ее чудесно засверкали…

– А, – дрожащим голосом начала она, – я так и думала! Ну, конечно! Чего же может ждать женщина, вышедшая замуж за человека на полвека старше ее, кроме оскорбительных намеков и предположений? Вы не стоите мне поперек дороги? Вы слишком богаты, чтобы оспаривать у меня ожидаемое наследство? Ведь вы это хотели сказать?

– Княгиня! Ради Бога! – воскликнул князь, ошеломленный этим потоком негодующих слов.

– О, да, да, – страстно продолжала она, – везде, всюду одно и то же. Или намеки, или нескромные вопросы. Но вы ошиблись милостивый государь. Вы видите постыдный торг там, где была… – Она вдруг остановилась. – Однако, – стараясь овладеть собой, продолжала она, – какое мне, собственно, дело до вас и до других? Но знайте только одно, что я презираю эту роскошь и что никому не позволю смотреть на меня свысока. Но ведь и я стою чего‑нибудь, – высокомерно добавила она, – даже с вашей точки зрения ваш дядя заключил не совсем безвыгодную сделку?

Она рассмеялась нервным сухим смехом.

– Княгиня, – дрогнувшим голосом сказал Левон, – клянусь честью, Богом, в которого вы верите, я не хотел сказать ничего оскорбительного. Ни одна нечистая мысль не коснулась вас. Я не думал ни о роскоши, окружающей вас, ни о богатстве, которым вы теперь располагаете. Дядя достоин любви и уважения… Но мне больно, мне тяжело, княгиня, – продолжал он, – ваше отношение ко мне. Ваши взгляды, ваши слова. Разве я враг вам? Да я жизнь отдал бы за ваше ласковое слово!.. Нет, нет, – страстно заговорил он, заметя ее негодующий жест. – Я одинок, очень одинок. Мое сердце не согревало никогда нежное чувство. Я не знал матери, смутно помню отца, даже няня не певала песни над моей колыбелью. Мое сирое детство прошло среди наемных людей. А потом юность, потом боевая жизнь со случайными товарищами. Сегодня жив – завтра умер. Скажите же, княгиня, что остается мне в жизни!.. Я еду теперь на войну, быть может, я не вернусь, и никто, кроме дяди, не пожалеет обо мне. Но дядя прожил уже большую жизнь, он много перенес в жизни потерь, он сам уже близится к закату… А я один, я песчинка в пустыне, всплеск волны в океане, случайно сорванный ветром лист с огромного дерева человечества… Так неужели вы строго осудите меня за невольный порыв к солнцу, свету, теплу!..

Княгиня сидела, опустив голову, и по ее щекам текли слезы.

– Княгиня, – снова начал Левон, – не думайте обо мне дурно. Не подозревайте меня в нечистых чувствах и намерениях. У меня нет сестры, будьте мне сестрой. Дайте руку, благословите меня на неведомое будущее…

Он остановился перед ней, весь охваченный неудержимым порывом. Было мгновение, когда он хотел броситься к ее ногам.

Она подняла на него свои загадочные глаза, теперь полные слез, и молча протянула ему руку.

– Благодарю, – сказал князь, с чувством целуя ее.

– Простите, – начала княгиня, – я была не права… Но я так измучилась за эти месяцы… И я уже нашла… почти нашла, – поправилась она, – новый путь, когда явились вы и… мне говорили…

Она замолчала.

Князя поразили ее слова о новом пути. Смутные мысли налетели на него. Напраксина, отец Никифор, слова Новикова. Ревнивая тоска сжала его сердце. Теплое чувство, наполнявшее его, вдруг исчезло. Он подозрительным, жестким взглядом смотрел на княгиню.

– Кто же указал вам этот новый путь, княгиня? – сухо спросил он, – не новоявленный ли пророк?

Княгиня уловила перемену в его голосе, но странно, прежняя надменность не вернулась к ней. Она кротко ответила:

– Не смейтесь над ним. Он боговдохновенный человек. Он провидец и… утешитель.

– Но чем же он подчинил и успокоил вашу душу? – стараясь сдержать себя, спросил Левон.

Он чувствовал себя крайне раздраженным и вместе с тем ему бесконечно было жаль княгиню, такую теперь беспомощную, кроткую и слабую.

– Я встретилась с ним случайно, – тихо и задумчиво начала княгиня, – у князя Голицына. Отец дружен с ним. Когда я особенно тосковала, отец посоветовал мне пойти к нему, поговорить с ним. Вы знаете, к Голицыну ходит много наших дам. Он дает книги… Учит молиться. Я пошла… Ах, разве можно передать те чувства, которые я испытала в его молельне!.. Темно… Только горит над плащаницей кровавое сердце, – это лампада сделана из красного стекла в виде сердца, – пояснила она. – Красный слабый отблеск озаряет потемневшие лики святых, на старых образах, без риз. Он говорит: это сердце Иисусово пламенеет кровью и любовью за весь мир… Я не помню всего… было страшно и сладко… А в молельне был отец Никифор… Когда он положил на плечо мне руку и посмотрел на меня… его глаза чудно светились… мне стало так легко, так отрадно… – Княгиня говорила беззвучным голосом, опустив глаза, словно вспоминая какой‑то чудесный сон… – Потом, – продолжала она, – я встречалась с ним у княгини Напраксиной… Он научил меня верить в Бога и говорил, что близок час, когда он введет меня в сонм святых… Напраксина говорила, что это только для особо посвященных… у него собрания… Вот и все… Его слова успокаивают… На днях я должна уже ехать к нему…

– Вы не поедете! – горячо воскликнул князь. – Этот изувер преследует дурные цели… Вам нечего искать нового пути… Ваш путь перед вами…

Княгиня покачала головой.

– Он наполнил пустоту моего сердца, – сказала она. – Я мужу об этом не говорила. Вы знаете его…

– Княгиня, дорогая, милая сестра моя, – начал князь голосом, исполненным глубокой нежности, – обещайте мне не ехать к нему, пока я не скажу вам. Это первая просьба вашего друга, вашего брата, быть может, обреченного на смерть. Дайте слово, даете? Обещаете? Да?

Княгиня несколько мгновений колебалась и затем, подняв на Левона сияющие глаза, твердо ответила:

– Обещаю, милый брат.

Князь поцеловал ее руку.

Короткий зимний день погасал. Красный закат, пылавший над Невою, последним отблеском озарял и лицо княгини, и залу, и блестящую форму князя Левона.

Князь сел рядом с Ириной. И тихо, доверчиво она рассказывала ему повесть о своей судьбе.

История была проста и не сложна. Разорение, встреча с князем, его последняя любовь. Он так нежно, так внимательно относился к ней. Она привязалась к нему, как к другу. Она еще мечтала спасти положение своего отца ж дала согласие старому князю. Евстафий Павлович был несказанно рад. Он сам толкал ее на это.