Пристанище ведьм - Саша Пейтон Смит
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Прошу прощения, – сказала младшая, проталкиваясь через полицейских.
Кровавая сцена в ателье, похоже, ни капли ее не беспокоила. Голос девушки звучал низко и грубо, а волосы были настолько светлые, что я бы даже назвала их просто белыми. Старшая вела себя намного спокойнее и просто стояла, поджав тонкие губы. Волосы у нее были темные, а лицо бледное и в веснушках.
– Нам нужна мисс Фрэнсис Хеллоуэл, – доложила блондинка, уперев руки в бока.
– Это я, – тихо ответила я, все еще сгорбившись над своими ботинками.
– Пришли результаты вашего теста, – громко сообщила она. – Нам очень жаль, но вам поставлен диагноз – туберкулез.
Очевидно, в нашем районе жила еще одна Фрэнсис Хеллоуэл, потому что здесь я была точно ни при чем. От кашля не страдала, никаких анализов не сдавала. И в последний раз ходила к врачу лет в девять.
Краем глаза я заметила, что полицейский слегка отодвинулся, словно боялся заразиться болезнью, которую у меня якобы нашли.
Старшая медсестра поймала мой взгляд и подняла брови, словно говоря: «Доверься нам».
Я слабо кашлянула, выражая свое согласие.
– Вас приказано доставить в санаторий «Колдостан», – продолжила блондинка. – Ради вашей личной безопасности и безопасности окружающих. Снаружи уже ждет скорая.
– Мисс Хеллоуэл – подозреваемая в уголовном расследовании, – вмешался полицейский.
Почему-то сейчас, несмотря на всю эту странную сцену, больше всего меня напугало именно подтверждение моего статуса подозреваемой.
Я не знала, кто эти медсестры и что меня ждет в их санатории, но готова была пойти за ними хоть на край света, если они помогут мне избежать суда и тюрьмы.
– Нет, – нетерпеливо поправила полицейского младшая медсестра, – в первую очередь мисс Хеллоуэл – наша пациентка. Она может заразить других горожан, и ей больше нельзя здесь оставаться.
Наконец заговорила и старшая.
– Вы пойдете с нами сию же минуту, Фрэнсис, – сказала она, но голос ее звучал тихо и ласково.
Полицейский уставился на них обеих, разинув рот.
Миссис Кэрри вплыла в комнату, озабоченно сдвинув брови, и бегло взглянула на служителя закона.
– Фрэнсис, дорогая моя! Теперь понятно, откуда у вас этот жуткий кашель, – запричитала она.
Я благодарно кивнула ей.
– Да, мэм. Пожалуйста, попрощайтесь за меня с остальными девушками.
На секунду грусть пробила маску профессионализма, и уголки губ миссис Кэрри опустились.
– Мне будет вас не хватать, – искренне сказала она.
Блондинка бережно взяла меня под локоть и вывела на улицу. Машина скорой помощи выглядела довольно жалко. Словно кто-то водрузил огромный ящик на «Жестяную Лиззи»[1] и нарисовал красный крест на боку. Вся эта конструкция ненадежно балансировала на высоких колесах со спицами.
Старшая медсестра заняла место водителя и быстро завела двигатель. Если честно, мне еще не приходилось видеть женщину за рулем.
Младшая подвела меня к ящику с двумя носилками, прилаженными к стенкам, и двумя коробками на дне – вероятно, с медицинскими принадлежностями. Она села на носилки справа и грациозно улеглась на них животом вверх. Я озадаченно на нее взглянула, и блондинка это заметила.
– А что? Так намного удобнее. Ехать нам долго, – сказала она и добавила, махнув тонкой рукой на носилки напротив: – Присаживайся.
Я забралась в громадный ящик с низкой крышей, пригнувшись, чтобы не удариться головой, и подумала было признаться, что у меня не может быть никакого туберкулеза. Но мне совсем не хотелось возвращаться в ателье к полицейским, и я поддалась трусости вопреки своим убеждениям.
– Ты не ляжешь? – удивилась медсестра.
– Лучше посижу, если можно, – скромно сказала я, не желая чувствовать себя еще более уязвимой.
– Как пожелаешь, – отмахнулась блондинка, закрыла глаза и скрестила худые руки на груди.
В такой позе и черной накидке она походила на графа Дракулу в гробу.
Машина тронулась с места, и в эту же секунду на улицу выбежал полицейский – но не тот, который меня допрашивал.
– Вы не можете уехать! – крикнул он. – Вы подозреваемая в тяжелом преступлении и еще не на все вопросы ответили!
Грязь из-под колес полетела ему в лицо, красное от возмущения, а его протесты заглушил шум мотора.
Похоже, мне только что сошло с рук убийство.
Одной стенки в ящике не было, и я видела, как постепенно вдали исчезают ателье, полицейские и кварталы один за другим – все пятнадцать кварталов, которые я знала.
А еще я впервые очутилась в автомобиле.
– Куда мы едем? – спросила я у медсестры, лежавшей напротив.
Поразительно, какой умиротворенной она выглядела в машине скорой помощи, проезжавшей через шумный город. Я нигде и никогда не чувствовала себя такой расслабленной.
– В «Колдостан». Разве мы об этом не упомянули? – беспечно отозвалась она, не поднимая веки.
– Это санаторий для больных туберкулезом? – уточнила я.
– Ты все поймешь, как доберемся, – ответила медсестра, зевая. – Ну все, тихо. Я рассчитываю немного вздремнуть.
Я прислонилась затылком к стенке. Такой ответ меня не удовлетворил.
– Скажи хотя бы, как тебя зовут?
– Максин. А за рулем Хелен, – объяснила она скучающим тоном.
– Меня Фрэнсис, – по привычке ответила я.
– О, солнце мое, это мы и так знаем! Ну все, тсс.
«Вы уверены?» – хотела спросить я, до сих пор подозревая, что они ошиблись, но не посмела больше ничего спросить и нервно закусила ноготь.
Мы неслись вперед по бетонному лабиринту. Максин лежала неподвижно – вероятно, погрузившись в глубокий сон, хоть мне и сложно было понять, как можно мирно посапывать под оглушительный рев мотора и грохот колес на неровной дороге. Хелен ловко лавировала между прохожими и лошадьми, пробираясь через хаос Нижнего Манхэттена. В какой-то момент я уже не сомневалась, что в нас вот-вот врежется телега, но Хелен резко свернула и покатила дальше по мощеной улице.
Наконец мы выехали на Вильямсбургский мост. Я невольно зажмурилась и стиснула зубы, проезжая над загаженной рекой. Да, тело Уильяма уже покоилось в земле на кладбище неподалеку отсюда, но мне до сих пор становилось дурно от одного вида этих темных вод.
Бруклин выглядел спокойнее Манхэттена. С подоконников красновато-коричневых домов свисала постиранная одежда, развеваясь подобно флагам, словно печальное шествие в честь моего прощания с прежней жизнью. На меня вдруг нахлынули боль и горечь, настолько глубокие, что пробирали до костей. В голове крутился один вопрос: Что я наделала? Что я
