Гармония миров. Диалоги о деятельном сострадании - Тензин Гьяцо

Вопрос из аудитории: Как можем мы чувствовать удовлетворение, имея недостатки и слабости? Когда мы понимаем, что нами руководила заблуждающаяся часть нашего «я», как мы можем интегрировать эту темную сторону?

Далай Лама: Буддийский подход заключается, прежде всего, в том, чтобы размышлять над своими недостатками, а затем обдумывать их отдаленные разрушительные последствия. В буддизме большое значение придается размышлению об истине о страдании. Это может быть немного тягостно, но когда мы ясно видим свои недостатки, мы видим также и возможность освобождения себя от них. Понимание своих недостатков во многом связано с нашей способностью пробуждения.

С буддийской точки зрения, нет такой ошибки, которую нельзя было бы исправить. Всегда есть возможность исправления. В трудной ситуации, опираясь на разум, мы можем действовать с большей уверенностью. Это очень важно. Когда вы пребываете в унынии: «Я слишком стар», «У меня недостаточно интеллекта», «Я сделал много дурного в прошлом» или «Я просто недостаточно хорош», — в буддизме принято изучать примеры историй жизни последователей буддизма прошлых поколений, в которых можно увидеть случаи, когда поступали даже еще хуже, чем вы, или даже еще более глупо. При этом вы увидите, что они смогли достичь освобождения, и сделаете вывод: «Если они могли сделать это, то и я могу». Вы видите свою ситуацию в сравнительном контексте, а не в виде крайности, как, например, «просто я слишком стар».

— Я хотел бы попросить вас также ответить на этот вопрос. Что вы об этом думаете?

Далай Лама: В буддизме мы не выделяем особо эти вопросы. Мы всегда обращаемся к человеку, испытывающему трудности, а затем применяем для этого человека специальные меры для облегчения его положения. Так как это важно для духовной практики, я подозреваю, что это было бы применимо и в отношении дурных привычек.

Дэниел Гольман: Это подводит нас к другому вопросу, который мы хотели обсудить с Вашим Святейшеством, относительно того, как переживать страдание, если вы сами причастны к совершению действий, приведших к страданию. Это вопрос об опасности отчужденности, когда человек не принимает на себя ответственности за последствия своих собственных действий.

Джоэл Эдельман: Я хочу поделиться некоторыми переживаниями, которые были у меня в начале и середине шестидесятых годов. Я был во Вьетнаме с Дэниэлом Элебергом в 1963 году, работая в Рэнд Корпорейшн: изыскания, советы, изучение и полеты над всей страной для выбора мишеней. Я участвовал в двадцати пяти боевых вылетах, при которых были сброшены бомбы или выбраны мишени. В то время у меня не было ни внутреннего осознавания гнева или страха, ни даже того страдания, которое приносят бомбардировки.

Проведя там девять месяцев, я больше уже не занимался военной службой. Но на каком-то уровне я знал, что делаю что-то не так, и было ужасно трудно думать об этом. Так что я пытался подавить это и много лет не возвращался к этому. Я отказывался смотреть какие-либо фильмы о Вьетнаме или читать какие-либо книги о нем, я не говорил много о нем. Это было для меня слишком.

И, наконец, спустя несколько лет, я смог обратиться к этому косвенно, делая определенную хорошую работу. Я поступил в юридическую школу и начал помогать облегчению страданий людей, которые были бедны и обездолены. Постепенно я обрел способность разговаривать о Вьетнаме. Затем я немного занялся психотерапией, чтобы соприкоснуться с тем, где сосредоточены гнев и страдание, а позднее я стал заниматься буддийской практикой.

Благодаря этому сочетанию западной психотерапии и восточной духовной практики масса подавляемой боли всплыла на поверхность. Этот психический шок похож на то, что пережили многие ветераны Вьетнама. Говорят, что более 100 тысяч из них умерло насильственной смертью, большинство вследствие самоубийства. Это означает, что больше американских ветеранов покончило с собой после возвращения домой, чем было убито во Вьетнаме.

Далай Лама: Можно ли обобщить, то что было главной причиной этих самоубийств? Чувство вины?

Дэниел Браун: Существуют некоторые дополнительные факторы. Один из них то, что многие люди, отправляющиеся на поле сражения — во многих войнах, включая Вьетнам, — обнаруживают, что, находясь в активных боевых действиях, они получают разрешение убивать, и это каким-то образом меняет их. Они становятся другими биологически, они более «возбуждены». При длительной терапии ветераны в какой-то момент лечения расскажут вам о трепете, о возбуждении убийства. Они часто находят его психологически высоким. Когда они возвращаются в общество, их агрессивность и сильное возбуждение находятся за рамками их осознавания. Это неприемлемо ни для них, ни для общества.

Когда обычно солдаты возвращаются с войны, имеются определяемые культурой способы помочь им начать новую жизнь. В данном обществе проводятся парады, солдатам говорят, что они были героями, что они убивали ради благой цели. Но в такой войне, как война во Вьетнаме, которая была неприемлема для большинства американцев, не было социально определенных способов помочь солдатам прийти к пониманию того, что же произошло. И ветераны остались один на один со своими чувствами, им не была предоставлена возможность посредством социальных ритуалов суметь трансформировать эту агрессивность во что-то более приемлемое и покончить с ней.

Эти ветераны очень одиноки. В них сильна ненависть, так же, как и чувство вины, причем и то, и другое находится за рамками их осознавания. Бывает, их сознание меняется, они впадают в «диссоциативное состояние», когда агрессивность сильно возрастает, и они могут обрушить её или на самих себя (ранить или убить) или на кого-то другого (ранить или убить кого-то другого).

Вот что нас поражает в обследованиях ветеранов войны: когда людям дается разрешение убивать других или даже если сами они являются жертвами крайне жестокого обращения, они, по-видимому, изменяются биологически, психологически в плане своего обычного чувства собственного «я», а также межличностно, в плане своего понимания правил социального поведения. После произошедшего они как бы другие люди, с повышенным уровнем или качеством ненависти. И работа с ними гораздо труднее поддается терапии.

Маргарет Бренман-Гибсон: Дистанция, отделяющая жертву, также имеет значение. Например, во время второй мировой войны, те, кто отдавал приказы, находясь за линией фронта, кому не приходилось видеть своими глазами жестокостей, собирать куски мертвых тел, гораздо легче относились к своей работе, и впоследствии не имели такого рода конфликтов.

Далай Лама: Но ведь во второй мировой войне были агрессивность и насилие в боях, когда противники находились лицом к лицу? Каково было число самоубийств среди тех ветеранов, когда они вернулись?

Дэниел Гольман: Гораздо меньше. Когда они возвратились, все говорили: «Это было справедливое дело, ты герой». Вьетнамская же война рассматривалась как несправедливая.

Далай Лама: Поскольку в обоих этих случаях во время действий на поле битвы царило возбуждение и насилие, то не первичная агрессивность была причиной самоубийств. Причиной было отношение общества к солдатам, когда они вернулись домой. Когда солдаты увидели, что их труд оказался никчемным и несправедливым, они почувствовали некоторого рода раскаяние или презрение к самим себе, так что здесь оказались перемешаны чувство вины, а также новая враждебность и агрессивность. Не просто та агрессивность, вынесенная из войны, а новая агрессивность, возникшая в социальном контексте.

Джоэл Эдельман: Я испытывал очень большое возбуждение, когда был во Вьетнаме, и это возбуждение было внешним проявлением очень многого, происходившего в глубине. Не было чувства открытой агрессивности, не было вообще никаких чувств, но позднее, действительно, пришло чувство вины. От этого чувства вины происходит желание саморазрушения, желание совершить самоубийство.

Далай Лама: Находите ли вы какую-либо разницу между теми, кто участвовал в непосредственном контакте, то есть теми, кто видел кого-то перед дулом своего оружия, и теми, кто находился за «сценой», отдавая приказы? И те и другие убивали, но одни непосредственно, а другие посредством первых.

Дэниел Браун: По исследованиям, разница между находившимися за линией огня и в непосредственных боях не главный показатель. Главное отличие в том, были ли они очевидцами жестокостей. Например, иногда люди видят, как пытают других людей. Иногда медицинский персонал идет на поле боя, и им приходится подбирать части человеческих тел. Этим людям очень тяжело, иногда еще более тяжело, чем тем, кто действительно участвовал в боях.