Александровскiе кадеты (СИ) - Перумов Ник

Две Мишени склонился было над ним — да только махнул рукой, не жилец, мол.

Мастеровой был совсем молодой, а пальцы, что судорожно скребли утоптанную землю — уже все мозолистые, натруженные, в свежих царапинах и застарелых шрамах.

И единственное, что он успех прохрипеть, пока не обмяк и не отошёл — это «Долой самодержавие».

Долой самодержавие…

Федор видел, как рука Двух Мишеней дёрнулась было к маузеру — и замерла. А потом потянулась — опустить мёртвому веки.

…На первом этаже царила мёртвая тишина. На втором «стрелки-отличники» устраивались поудобнее, с ухваткой и форсом уже «бывалых солдат».

Да, теперь так — кто первый бой прошёл, тот уже «лихой», кто после второго выжил — «ветеран», ну, а с тремя за спиной — годен фронтом командовать, во всяком случае, в собственных глазах.

Пока ещё противник был очень далеко и многие в его цепях даже не взяли винтовки на руку. Шагали в полный рост, спокойно, экономя силы — очевидно, они ещё утром нащупали фланг оборонявшегося полка и теперь готовились одним ударом прорваться, наконец, к столице.

— А что черта с два вам! — вслух бросил Фёдор.

Опустился на колено в «своём» окне, примерился к бойнице, устроил себе лежбище. Пока враг не подошёл совсем близко, стрелять он станет лёжа.

Приготовил снаряжённые обоймы. Заботливо отделил снаряжёнными обычными патронами от тех, что с бронебойными. Приник глазом к окуляру прицела — волосяные линии перекрестья сами легли на один из «мариенвагенов». Далеко, конечно. Даже эти новые пули, где сердечник — не просто из стали, но из карбида вольфрама, не возьмут…

Пока так рассуждал, пока готовился — глянь, а цепи-то уже прошагали меж тем весь луг; отплёвываясь клубами сизого дыма, ползли следом «мариенвагены».

Сколько ж их тут наступает, этих, которые за это, как его, «Временное Собрание»? Никак не меньше полубатальона — на одного нашего почти десять. Хорошо ещё, что из цейхгауза, сбив замки, сумели забрать новенькие, в масле, «фёдоровки». Дальность стрельбы у них не та, конечно, как у «маузеров» или наших мосинок, но зато каждый — почти как ручной пулемёт. Что, собственно, и позволило взводу взять вокзал практически без потерь.

Отвратительное слово. «Практически» — это если «не считать» Юрку.

Панцервагены с миномётами, конечно, не попрут прямо к нам под гранаты, лихорадочно думал Фёдор. Остановятся… скорее всего во-он сразу за тем мостиком — да и начнут поливать. Эх, эх, дворец-то, как же он? Картины, скульптуры… паркет драгоценный, лепка… красота ж такая, а они его — минами!..

Цепи наступавших меж тем оставили луг позади, и поневоле сбились, скучились на узких извилистых дорожках и мостках.

— Команда! Цельсь! — вполголоса приказал Фёдор своим. — Искать офицеров! Пулемётчиков! Если броневики дуром сунутся — по возможности, поражать экипаж и расчёт, кузов у них открытый, щели широкие!

— Есть, господин кадет-вице-фельдфебель! — это рыжий Пашка Бушен, вечно он дурачится. Уж сколько Две Мишени с ним бился, а ничего сделать так и не смог.

— Фёдор!

О, вот и сам Две Мишени, лёгок на помине.

— Прицелились? Готовы?

Тяжело дышит-то как…

— Так точно, господин подполковник!

— Тогда начинай. Как дашь залп, и я свистну остальным.

У «федоровки» с нормальным, не японским патроном прицельная дальность двести саженей, и по всему уже можно стрелять.

— С Богом, братцы, — выдохнул Две Мишени. Снял фуражку, широко перекрестился, и пошёл вниз, ко младшему взводу, на первый этаж.

— Все готовы? — совсем не по уставу и шёпотом спросил Фёдор.

— Угу.

— Да.

— Как есть готовы, господин кадет-вице-фельдфебель!

— Тьфу на тебя, Бушен! — и Фёдор сам, невольно подражая Двум Мишеням, перекрестился. Взял винтовку, вжал приклад в плечо; оптика послушно явила перебегающие всё ближе и ближе фигуры, ага, на мостике целая толпа, а это никак офицер, да, размахивает люгером, командует…

— Ап! — выдохнул Фёдор и палец мягко надавил на спуск.

…Офицер в длинной шинели и германском полевом шлеме взмахнул руками, выронил пистолет и с какой-то нелепой картинностью перевалился через узорные перильца, прямо в неглубокую воду парковой протоки.

Свисток, резкий, режущий — и сразу часто-часто выстрелы снизу, рассыпная дробь! — резкие, частые, «фёдоровки» огрызаются зло и быстро; патронов много, полные подвалы, жалеть их нечего — вообще ничего не жалеть, ни патронов, ни гранат, ни себя самих!

Наступавшие смешались, кинулись кто куда, вперёд, назад, в стороны; парк вроде бы и густой, а как бежать — так некуда, на каждое укрытие по три желающих.

— Одиночными! Только одиночными! — проревел внизу Две Мишени.

Фёдор поймал в перекрестье пулемётный расчёт, пытавшийся установить свой MG08 в беседке. Упреждение — выдох — спуск, и первый номер падает, бессильно повиснув прямо на ограждении.

Часто, хотя и нестройно, захлопали ответные выстрелы. Неприятель залёг. В обычной войне погнали бы вестового — или, если технически продвинуты — дали б знать через полевой телефон, вызывая артиллерию по засевшему в твёрдом месте противнику. Но у этих своя артиллерия под боком — миномёты в броневиках. Конечно, это относительно лёгкие «ланцы», дальность их невелика, по паспорту двести саженей и, чтобы добросить до дворца, броневикам придётся и в самом деле встать под обстрел. Во всяком случае, он, Фёдор, и его команда вполне смогут.

Так и случилось. Цок, цок, шпысь — пули врезались в штукатурку вокруг окон, отлетали целые её куски, иные залетали внутрь, пронесясь над завалами из мешков с песком, взвизгивали настырно и противно. Фёдор поймал себя на том, что постыдно, как считалось у них, пригибает голову выругался, стиснул зубы и постарался поймать в прицел ещё одного пулемётчика, азартно садившего длинными очередями прямо по фасаду дворца.

Молодой, неопытный. Ствол быстро перегреется от такой стрельбы. Ага, и высовывается ещё, совсем дурак!..

Вскипал азарт. Перед тобой не человек, тварь Божия, созданная по образу и подобию, а ловкая и быстрая мишень, в какую трудно попасть. Трудно, но нужно.

И Фёдор попал, хоть и не с первого выстрела. Вражеский пулемётчик просто ткнулся лицом в землю, дьявольская машина замолчала. Конечно, найдутся другие, но, может, теперь поостерегутся?..

Первый из броневиков меж тем подъехал к протоке, медленно и словно неуверенно пробуя доски мостика. Ну, давайте же, так и хотелось завопить Фёдору. Завалитесь, как есть завалитесь!..

Нет, хитрые, гады, сообразили, додумались! Ревя и окутываясь сизым дымом, «мариненваген» подался назад. Застыл, и Фёдор увидел, прижав к глазам окуляры, как засуетились в открытом железном кузове. Борта высокие, видны только мелькающие головы в касках — тяжеленые германские штальхельмы с острым навершием, последней модели, что должны держать винтовочную пулю — но ничего, прошибу! Бронебойным-то патроном — не могу не прошибить! А если и не прошибу — шею супостату всё равно переломает!

И прошиб. Как раз, когда первая мина выпорхнула из короткого дула, взмыв по крутой дуге и так же круто низринулась вниз.

Ах, черти!..

Султан разрыва встал саженях в десяти перед фасадом; осколки хлестнули по стенам, вспороли мешки баррикад, тонкими струйками, словно кровь из ран, потёк кое-где песок.

Мастера… это не «фрейкорпс», не «добровольцы Гинденбурга», это кадровая армия. Надо же — сподобились мы чести!..

Справа и слева то и дело стреляли другие из его команды и — Фёдор знал — редкая пуля уходила у них в молоко. Второй броневик тоже подобрался было к первому, но первым командовал кто-то толковый и дал приказ выйти из-под обстрела.

Фёдор успел пальнуть ещё дважды — один раз попал, один промазал и чуть не взвыл от досады. «Мариенвагены» пятились, пехота противника залегла, не выказывая никакого желания подниматься, бой становился затяжным, когда все осторожничают, не кидаются в атаку в полный рост, а ждут, пока свою работу сделают снаряды или, как у нас сейчас, мины.