Тайна старого Сагамора - "Сат-Ок"

Месяц уже посеребрил своим холодным светом верхушки шептавшихся о чем-то пихт, скользнул удивленным взглядом по опушке леса, на которой недосчитался старого вождя, и, увидев его идущим медленно по тропинке, замер.

Сгорбленным, усталым выглядел сегодня старик.

«Видно, нелегко достаются тебе воспоминания», – тепло подумал белый солдат, почтительно вставая навстречу идущему. А тот и впрямь выглядел не то что уставшим, а скорее опустошенным. Когда же, усевшись и расправив на себе оленью шкуру, заговорил, голос его был по-прежнему полным силы, а взгляд ясен и светел.

– Я вижу в глазах моего сына вопрос. Он хочет получить ответ на него?

– Их не меньше, чем звезд на небе, отец.

Чуть заметная улыбка осветила суровое лицо старика. И хоть промелькнула она быстрее мысли, Зоркий Глаз увидел в ней тепло солнечного луча.

– Если мои слова дойдут не только до ушей моего сына, но и до его сердца, он в каждом из них найдет нужный ответ.

Помолчав с минуту, старик продолжал без всякого перехода:

– Каменная Стрела смочил остро оструганную палочку в голубой краске и на нижней части бумаги нарисовал голову воина с. занесенной над ней стрелой. Под этим знаком нарисовали свои тотемы и остальные вожди. «Говорящая бумага» была подписана. Совещание закончилось барабанным боем и танцами. Много бочонков с огненной водой было откупорено в тот день.

Однако не все из вождей, присутствовавших на этом пиршестве, приняли в нем участие с легким сердцем. Грустно смотрел на своих собратьев один из влиятельных, молодой, но уже со следами многих отметин борьбы на лице и на груди, Сломанное Крыло. Недоверие к белым, которое носил он в себе, не давало ему покоя. Но, кроме мысли о том, что слово белых – неверное слово, тяготило воина и сознание того, что и свое-то честное слово ишинибе потеряли они сегодня в этой встрече с бледнолицыми.

– Сверни типи, – сказал он коротко, но твердо своей жене, когда сон сморил остальных, и, прочитав в ее глазах тревогу, добавил: – Никто не увидит. Духи внушили мне эти мысли. Они за меня – видишь, как заслонили месяц тучами.

Сказал, а про себя подумал: «Справедливого суда не боюсь и пойду ему навстречу».

Сколько ночей и дней были они в пути, стараясь быть незамеченными, об этом можно было судить по их одежде, густо покрытой пылью, по измученным, еле передвигавшимся мустангам, когда наконец добрались до главного лагеря. И всю дорогу одно желание поддерживало Сломанное Крыло – как можно скорей донести до вождя Черная Туча весть об измене.

Вся деревня выбежала навстречу, когда, остановившись, пытался он отвязать от коня свою беспомощно свисавшую жену. Из толпы вышел вождь Черная Туча со сморщенным, как зимнее яблоко, лицом. Был он высок, сухощав, но, несмотря на преклонные годы, которые, как могло показаться, поглотили его силу, вызывал зависть не в одном молодом индейце своим мускулистым телом. Держался он просто и гордо, высоко неся голову орлиного профиля, обрамленную белыми как снег волосами.

– Измена, – прошептал Сломанное Крыло, едва шевеля потрескавшимися губами, когда вождь приблизился к нему и дал знак говорить, – продал… Каменная Стрела продал за пару бочонков огненной воды… объявил себя Сагамором… Белые через несколько дней… при истоке Канавахи… не нужно их доп…

Недоговорив, Сломанное Крыло тяжело рухнул на землю. Несколько человек подскочили к нему, бережно подняли и вместе с его бесчувственной женой перенесли в ближайший типи.

– Бери наилучшего коня, – обратился Черная Туча к одному из воинов, – и что есть силы гони до деревни вождя Белого Корня. Расскажи ему обо всем, что слышали твои уши.

Отблески солнца еще не исчезли с поверхности озера, когда Белый Корень появился в лагере Черной Тучи с полутора сотнями вооруженных воинов. Весть об измене стрелой разнеслась по окрестным щепам.[17] Со всех сторон съезжались всадники в главную ставку. Недостойный поступок Каменной Стрелы, Седого Ворона и Желтой Ступни взбудоражил до глубины души народ чироков. Женщины спешно готовили для мужчин пеммикан[18] и оружие.

Вечером, при кострах, стреляющих искрами, танцевали танец Кровавого Топора.[19] Треск барабанов, уносимый эхом в горы, был подобен громам, пущенным Злыми Духами, рассерженными на Землю.

Впереди шел Черная Туча. В султане до самой земли, разрисованный по всему телу в яркие военные узоры, он в отсветах огня был похож на самого Демона Мести. За ним нога в ногу ступали: Белый Корень, Острый Коготь и сын Черной Тучи – Мчащаяся Антилопа. За ними следовали остальные воины. Танец, начавшийся медленными, ритмичными прыжками, постепенно рассказывающими о победах и смерти врагов, становился все стремительнее и быстрее. В кульминации танца вверх полетели копья и томагавки, подхватываемые тут же их владельцами, чтобы с ожесточением вонзить в землю, как бы в самое сердце врага. В воздухе, словно потревоженные птицы, свистели оперенные стрелы, мелькали ножи. Из сотен уст вырывались пронзительные военные кличи, заглушая грохот барабанов и наводя ужас на все живое в горах.

И вдруг смолкли барабаны. Так же внезапно стихли голоса. Было слышно, как где-то в горах умерло последнее эхо. Воины сняли с себя султаны, сбросили одежду до набедренных повязок и легинов, воткнули в волосы перья и принялись натирать медвежьим салом тела.

В полнейшем молчании – все, что нужно было сказать, уже было сказано в танце – воины оседлали коней и один за другим тронулись в сторону могучей Горы Громов.

Перед восходом солнца они, миновав Орлиную Вершину, оказались на другой стороне огромной горы. До истоков Канавахи оставалось еще четверть дня дороги. Но вот пройдена и она. Длинная цепь воинов, грозная, как само грозовое небо, дрогнула и остановилась. Привал был выбран перед довольно глубоким и широким ущельем у истоков реки. После короткого совещания старейшин было решено оставить здесь в засаде небольшую группу воинов вместе с отрядом изменника Каменной Стрелы.

Отведя коней в боковой рукав каньона под охраной двух молодых индейцев, воины выслали вперед разведчиков, а сами засели в скалах и по склонам гор. Ждать долго не пришлось: еще издали увидели они условленные знаки разведчиков о том, что бледнолицые приближаются. В полной тишине, когда даже свист воздуха, рассекаемого крылом ястреба, казался нарушением, ждал отряд появления первого фургона белых. Он показался из-за поворота ущелья, неуклюжий и неповоротливый. За ним второй, третий, четвертый… По краям колонны ехали воины Каменной Стрелы. Качаясь и подпрыгивая на каменьях, густо покрывавших дно каньона, фургоны все больше и больше углублялись в горло ущелья. Когда последний уже оказался на середине седловины, раздался пронзительный свист. На краю скалы выросла фигура воина из отряда Черной Тучи.

Засвистела выпущенная из лука оперенная стрела и во всю длину вгрызлась в грудь Желтой Ступни. Изменник, схватив двумя руками выступающую из тела часть стрелы, наклонился вперед и без звука, головой вниз, упал с коня. Было видно, как между его лопатками выступал окровавленный конец стрелы. Перепуганный мустанг рванулся и отбежал в сторону. А потом, остановившись спокойно, как будто ничего не случилось, стал пощипывать высушенную зноем траву.

С каждой выпущенной из лука стрелой все больше становилось на поляне таких вот потерявших хозяина коней. Не было и не могло быть пощады поставившим свои тотемы на «Говорящей бумаге» белых. Лишь Каменная Стрела, шаман и два-три воина остались живыми. Сделано это было Черной Тучей не без умысла.

Как только просвистела в воздухе первая стрела, выпущенная карающей рукой Черной Тучи, и на землю упал сраженный вождь Желтая Ступня, белые схватились было за оружие. Но, поразмыслив и решив, что вступать в борьбу хоть и с плохо вооруженными, но хорошо укрытыми в горах индейцами бессмысленно, огня не открыли. К тому же они не могли не понять, что главный гнев нападающих был направлен на своих же, изменивших им соплеменников, что и было подтверждено донесшимся от края скалы голосом невидимого воина: