Тайна старого Сагамора - "Сат-Ок"

Впереди продвигалась разведка, чтобы, если встретится одинокий индеец, расправиться с ним бесшумно. До сих пор генералу сопутствовала удача. Без помех приближался он со своими солдатами к выходу из ущелья, в конце которого зеленела солнечная долина. Она-то и была местом расположения индейской деревеньки.

– Ну как, поручик? – подъехал довольный генерал к Зарембе, – каково настроение?

– Благодарю, отличное.

– Признаюсь, люблю вас. И как только закончим этот поход, гарантирую повышение до капитана.

– Благодарю. Стараюсь быть честным солдатом, – ответил Заремба, вкладывая в эти слова особый, только ему понятный смысл.

Генерал и впрямь чем-то отличал молодого офицера от остальных. Ему нравились его повиновение, сдержанность, а главное – большая физическая сила и выносливость. Он уже не раз подумывал сделать его своим адъютантом.

Все ближе и ближе становился выход из каньона. Пробираться приходилось уже вплотную к его отполированным, словно лед, каменным стенам, полным неожиданностей и угроз. Ни трава, ни кустик не нашли здесь себе приюта. Если между расщелин и укрылось где-то немного земли, из которой пытался выглянуть напористый стебелек, то тут же был иссушен лучами немилосердного солнца.

Мелкий песок, приводимый в движение копытами, поднимался вверх, щекоча ноздри и раздражая глаза людей и животных. Но вот поворот, и перед взорами открылась мирная деревня. Сойдя с коней и держа их у самой морды под уздцы, солдаты, избегая шума и лишних движений, замерли в ожидании команды.

А тем временем, не подозревая, что смерть притаилась так близко, Черная Туча руководил мирной жизнью племени. Кого-то отправлял на охоту, чтобы запастись мясом на зимние месяцы, кому-то поручал заняться заботами сегодняшнего дня. В лагере еще оставались воины других селений, обсуждавшие предательство Каменной Стрелы. Надо было позаботиться и об их отправлении в путь.

Что касается женщин, то они были заняты очисткой шкур, снятых с оленей и лосей, сгрудившись над огнем, коптили мясо, и, как всегда в таких случаях, вокруг них крутились маленькие лакомки, которые нет-нет да и получали кое-что из рук своих матерей. Женщины помоложе ручными жерновами мололи зерна кукурузы, и исходящий при этом звук разносился далеко за околицей.

Именно в этот момент, когда солнце приблизилось к зениту, и раздался со всех сторон деревни громкий крик, извещавший об опасности. Прежде чем чироки успели схватиться за оружие, солдаты Шакала Пустыни показались между индейскими типи…

Сагамор задумался, взгляд его был устремлен в пепел костра, будто видел в нем оживающие сцены побоищ, убитых женщин, зовущих на помощь детей, стариков.

– … Те из индейских воинов, – продолжал он, подбросив ветки в костер и взглянув на светлую полоску неба, появившуюся на востоке, – что не успели схватить оружие, бросались на солдат с голыми руками и… гибли, сраженные острием сабли или пулей. Словно дикие пумы, метались люди. Тела их сверкали, как сплетения змей…

Заремба, – продолжал старый вождь, в упор глянув на сына, – наблюдал за этой кровавой бойней, цепенея от стыда и негодования. В ней не было ничего общего с его понятием о войне. Хорошо понимая, что он не в силах изменить творившееся, он успокаивал свою совесть тем, что сам-то не сделал ни одного выстрела, не пролил ни капли невинной крови.

Отделение, которым командовал Заремба, вело себя несколько отлично от остальных. Его солдаты не хвастались, по крайней мере, числом убитых женщин и детей. Возможно, что примером им служило поведение их офицера, но все равно они смотрели на убийство индейцев как на что-то необходимое… А ведь, бывало, когда он рассказывал им о войнах справедливых и несправедливых, они соглашались с ним…

Окруженный остатками своих воинов, Черная Туча стал отступать к концу деревни, упиравшемуся в подножие горы и еще свободному от белых. Теперь уже все его мысли были о спасении раненых воинов, уцелевших стариков, женщин и детей. Среди них не было ни Сломанного Крыла, ни Белого Корня. И вдруг взор вождя остановился: двое белых тащили за волосы его сына – Мчащуюся Антилопу. Увидел это и Заремба. Увидел и не мог не оценить поступка Черной Тучи: как ни разрывалось отцовское сердце от страшной муки, он продолжал заботиться о тех, кто вверил в его руки свою судьбу. А кучка жавшихся к нему людей таяла, словно снег по весне.

Отчаяние придало Черной Туче новые силы. Все ближе он со своими людьми к спасительной скале. На помощь пришли и спускающиеся сумерки. Гортанным криком приказал вождь людям любой ценой вырваться из света пылающих костров.

Тьма поглотила среди извилин гор его самого.

Кровавое зарево еще стояло над оставленной деревней, еще слышны были стоны раненых, когда старик, устроив людей в безопасное место, вернулся, чтобы еще раз взглянуть на родное пепелище. Он стоял на скале под прикрытием облаков, смешавшихся с дымом пожарищ, когда слух его уловил шум падающих камней. Что могло быть причиной тому? Белым в их тяжелых доспехах не добраться сюда. А шум повторился еще и еще…

Напрягая зрение, Черная Туча всматривается в темноту, и ухо ловит человеческий голос:

– Брат мой, не бойся меня…

Из расщелин показалась голова белого воина. Вот он уже весь перед глазами старика. Мундир выдал в пришельце офицера. Это был Заремба. Вот он уже совсем близко. Еще один скальный порог, и он будет на той же скале, что и старик. В руках вождя блеснул томагавк…

Не шевелясь сидит Зоркий Глаз, вслушиваясь в каждое слово отца. А тот, замолчав вдруг, невидящим взглядом, будто не было рядом ни его сына, ни белого солдата, уставился на черные головешки костра, а потом все так же, не поднимая головы, но решительно продолжал:

– На следующее утро солнце взошло над разбитой деревней так же спокойно, как делало это всегда. В плену у генерала Скотта оказались почти все оставшиеся в живых индейские воины, женщины и дети. Тела убитых индейцев не были даже прикрыты землей. Они были добычей грифов и шакалов.

– А Заремба? – нарушая законы приличия, не удержался от вопроса Зоркий Глаз.

Старый вождь внимательно посмотрел на сына. И странно, не было в этом взгляде ни упрека, ни осуждения.

– Когда собрались белые после своей победоносной битвы, – продолжал он, – то обнаружилось, что нет среди них молодого офицера Зарембы. Начались поиски. Перевернули все трупы, обыскали ущелья. II когда уже отчаялись найти его, один из солдат обнаружил у подножия скалы его окровавленное тело. Он был без сознания. Черная Туча не только занес над ним свой томагавк, но и ударил по голове: «Пропади, собака», – сказав при этом.

Офицера перенесли с большой осторожностью в лагерь. Генерал приказал окружить его особым вниманием. Несколько дней лежал Заремба в горячке. Каждый час сменяли целебные повязки с его головы и ран, полученных при падении с горы. Наконец он открыл глаза. А еще дня через два сгорбленный, хромая, вышел из палатки.

– Как чувствуете себя, герой? – подошел к нему генерал.

– Хорошо. Вот только шумит в голове, но и это скоро пройдет.

– Очень рад. Но думаю, рана под этой белой повязкой оставит след после себя на долгое время. Но это будет даже украшать вас.

– Ничего, если она останется только на лбу, – ответил Заремба, – хуже, если время не залечит ее на сердце…

– Да, конечно… – рассеянно сказал генерал…

Сагамор прервал рассказ. Набив табаком трубку, он разжег ее от костра, затянулся, выпустил дым и продолжал:

– Прошло время. Заремба поправился уже настолько, что был в числе других офицеров приглашен для участия в суде над пленными чироками. С гордо поднятыми головами стояли они перед длинным столом, покрытым флагом Соединенных Штатов. Присутствовавшие здесь офицеры хотя и были приглашены, но не имели права высказывать свои мысли. Приговор мог выносить и утверждать здесь только один человек – им был генерал Скотт. Глазами голодного удава смотрел он на людей, связанных веревками. Он один был хозяином их жизни и их смерти…