Штормовое предупреждение - Тим Лотт

— Ходил на участок.

Сэм снова кивает, но опять молча.

— Осуществил свое демократическое право, — поясняет Чарли с легким сарказмом, как бы заключая это пресловутое демократическое право в кавычки. Но тот в ответ опять ни гугу. Этот жиртрест лишь поерзал на стуле, пытаясь уравновесить свою тушу. Он вечно мается из-за своих килограммов. Чарли слегка смущен и уже досадует на себя за то, что сам напросился на разговор, не сдержался. И теперь уже придется продолжать, чтобы заполнить неловкую паузу.

— По-моему, на самом деле особой разницы нет, кто бы из этой их компашки ни победил.

Он смущается еще больше, поскольку говорит то, чего на самом деле не думает, и лишь ради того, чтобы ему поддакнул человек, на мнение которого ему абсолютно наплевать. Следует очередная затянувшаяся пауза, во время которой Сэм опять ерзает, удобнее распределяя на стуле свои телеса, потом дважды облизывает слюнявые губы и вдруг произносит:

— На этот раз разница есть.

У Чарли такое ощущение, будто его заманили в ловушку и одурачили. Кто бы мог подумать, что у Сэма есть свое мнение и что он вообще способен его иметь, что у него хватит на это мозгов! И он ведь на самом деле согласен с Сэмом, и это сулило неожиданную возможность наладить нечто вроде доверительных отношений с толстяком, к которому забредает практически каждую неделю. Надо только сказать "да". Но назад хода нет. Согласиться с Сэмом теперь, пожалуй, несолидно. Этим бы он себя выдал, что сам напрашивался на разговор.

— Возможно, — говорит Чарли. — Возможно.

— Этой стране не помешает хорошая встряска, — говорит Сэм и поднимается со стула, пожалуй, впервые на памяти Чарли. — Очень даже не помешает. Я проголосовал за миссис Тэ[20]. Никому, кроме нее, нет дела до малого бизнеса, до наших проблем. Она все провернет как надо.

Он радостно ухмыляется. Чарли не верит своим глазам.

— Возможно, — опять бормочет Чарли, сраженный теперь уже внезапной веселостью невозмутимого Сэма и его симпатией к кандидатуре по всем статьям неподходящей: тори, баба, лютый враг профсоюзов. Чарли не знает, что еще сказать, и опасается, что его молчание Сэм воспримет как согласие. Вот она, проверка на прочность его принципов! И он ее не вы, — держал.

Чарли вдруг захотелось немедленно отсюда убраться. Да еще что-то не видно уортингтонекого светлого эля в нормальных бутылках на их постоянном месте, с левой стороны прилавка, где всегда. Вместо них там маячат громоздкие жестянки "Дабл Даймонд". Он, не глядя, тычет в них пальцем.

— Четыре штуки, пожалуйста.

Сэм, обернувшись назад, снимает жестянки с полки, и Чарлз вдруг явственно чувствует, что настроение толстяка изменилось, приоткрывшаяся было дверь снова захлопнулась — больше никаких светских бесед. Сэм ставит на прилавок банки с пивом и вежливо называет цену. Чарли нашаривает кошелек и вынимает фунтовую банкноту. Сдача — одно Название. И даже не соизволил предложить пакет для банок.

Чувствуя себя почти оскорбленным, Чарли направляется к выходу, небрежно бросив:

— Всего вам доброго.

И тут же спохватывается… Нет чтобы сказать "до свидания", или "пока", или вообще промолчать. Всего вам доброго. Так обычно прощаются дамочки, причем уже не первой свежести. Доехало что-нибудь до Сэма или нет, кто его знает… во всяком случае, толстяк слегка фыркнул.

Чарли смотрит на часы. Надо же, проваландался тут почти полчаса. Морин этого не заслужила, холодок вины неприятно щекочет под ложечкой. Чарли ускоряет шаг. На углу малый в сером макинтоше продает букеты из розовых и красных гвоздик, разложил их на складном столике.

Гвоздика — цветок какой-то… официозный, скорее для общественных мероприятий, но Чарли все-таки покупает букет, чтобы задобрить Морин. Малый в макинтоше, расправив цветы, подмигивает; Чарли понятия не имеет, что это означает, но на всякий случай слегка улыбается, будто намек понял.

2

Подходя к дому, он замечает, что от черных пакетов с мусором теперь больше тянет кухонными отбросами, а не детским дерьмецом. Но какой из этих ароматов менее омерзителен, определить затрудняется. Он вставляет ключ. За дверью его встречает такая картина: Морин сидит в гостиной за столом, сервировочный столик припаркован к торцу стола — строго параллельно. Это ее нарядное платье и густой слой подтаявшей темной пудры вместе с очень несчастным почему-то на вид сервировочным столиком рождает в его душе болезненную жалость. Она через силу улыбается одной из своих фирменных улыбок, которая получилась довольно-таки сердитой. Но через миг Морин замечает цветы, и улыбка становится более естественной и теплой. Она встает из-за стола и едва не падает — каблуки-то высокие, — но удерживается на ногах.

— Ты уж прости, детка. От долгого безделья я несколько отяжелел. Но ты тут ни при чем.

Он вручает ей букет, Морин целует Чарли в щеку. Он чувствует запах духов, которыми Морин душится постоянно, однако запомнить название он никак не может.

— Да, мужчине быть безработным тяжело, — говорит Морин.

Чарли чувствует, как его обычно бледные щеки слегка краснеют.

— Я не безработный, детка, — говорит он, стараясь не выдать голосом свое раздражение. — Просто обсуждаем с начальством кое-какие проблемы.

— Ты же знаешь, что я имею в виду, — веселым тоном говорит Морин. — Четыре месяца — это долгий срок.

— Долгий, недолгий, тут уж как пойдут дела.

Морин кивает. Она до сих пор так и не уяснила, в чем состоит работа Чарли. Он пытался ей растолковать, но до нее не доходит. Однажды она приходила в наборный цех. Ну и грохот у них там… У нее сразу разболелась голова, там все орут, чтобы перекричать этот грохот.

Морин идет ставить цветы в воду и заодно прихватывает на кухню банки с пивом. Чарли снимает пальто и бредет к своему месту за столом. В газовом камине горят все три горелки, но все равно комната никак не прогреется. Есть батареи центрального отопления, но что-то стряслось с центральным бойлером, и их блок перекрыт. Бойлер не работает уже две недели.

Лампочка на потолке очень яркая, не то что уютный абажур с бахромой, свет, ничем не приглушенный, бьет во все стороны. Очень уж назойливый, но Морин любит, чтобы, пока они сидят за обеденным столом, было светло. Чарли предпочитает более мягкий золотистый свет стоящего в углу торшера. Но его включат только после чая, когда все воткнутся в какой-то сериал.

Уже почти усевшись, Чарли вдруг снова выпрямляется и подходит к стоящей наискосок стереосистеме "Альба" и начинает перебирать долгоиграющие пластинки, стоящие в шкафчике под красное дерево. Между Джеком Джонсом[21] ("О самом главном") и Джимом Ривзом[22] ("О самом сокровенном") три пластинки Аннунцио Мантовани: "Мистер Музыка", "Мантовани сегодня" и "Тот волшебный вечер"[23]. Чарли любит Мантовани, у него целая коллекция его альбомов, штук пятьдесят.

Он роется в долгоиграющих, потом, передумав, переключается на сорокопятки, стоящие в другой секции, где не альбомы, а одинарные. Он достает несколько пластинок, любовно протирает их антистатической желтой салфеткой, потом укрепляет их на стержне над вертушкой проигрывателя. И наконец — включает. Спустя несколько секунд, полных таинственного шороха и лязга, первая пластинка шлепается на круг, и рычаг с головкой, повернувшись, плавно снижается, и вот уже игла касается первой бороздки. Фантастика. Из динамиков доносится легкое шуршание, кажется, что это шелест веток, что перед глазами сейчас возникнет трепещущая зелень. Он оборачивается. Морин уже принесла ему стакан с пивом. Он садится за стол, делает большой глоток, и в этот момент его накрывает нежащая теплая волна музыки. Он подпевает Мантовани, который покорил его сразу, с первой пластинки, выпущенной тридцать лет назад.

— Кормен… Моя Кармен…

— Роб! — кричит Морин в глубь коридора.

Чарли разнеженно улыбается, увидев, как Морин берет с сервировочного столика глубокое блюдо, потом ставит его на стол и снимает крышку. Запах какой-то незнакомый.

— Сюрприз, — говорит она. — Это новый рецепт.

— Я смотрю, ты никак не угомонишься, изобретательница.

Теперь уже сам Чарли кричит в коридор, более громко и даже угрожающе:

— Роберт, еда на столе! Поторопись, лодырь несчастный!

— Рецепт был в рекламе на программе телепередач, — говорит Морин, — это "пирог дровосека".

— А он из чего?

— Попробуй угадать.

Она кладет на тарелку какой-то плотный комок, подозрительно пестрой окраски: местами оранжевый, местами розовый и бледно-желтый… Незнакомый запах усиливается. Довольно противный, но Чарли готов, если понадобится, изобразить полный восторг. Морин кладет маленький комочек на свою тарелку и огромную плюху — на тарелку Роберта.