Пленники пылающей бездны - Борис Фрадкин

- Нефелиновый базальт, - вслед за побежавшей по бумаге строчкой повторил геолог. - Кремнезема... ох, - он опять зевнул, - кремнезема пятьдесят один процент, титанистого железняка...

- Позвольте напомнить вам, - остановил его Биронт, - вы здесь не один. Я не могу работать, когда рядом разговаривают вслух.

- А... ну-ну!

Спустя несколько минут Дектярев, забывшись, заговорил снова. Он называл процентное содержание элементов в породе, диктовал все это самому себе, издавал недоуменное мычание или удивленное: "Ах, зангезур-Занзибар!"

Биронту приходилось скрепя сердце выслушивать длинные монологи, горячие споры с воображаемым оппонентом по поводу состава пород, иронические замечания о том, что не будет ничего удивительного, если в центре земли окажется обыкновенная болотная вода.

Добрый час крепился Валентин Макарович. Бормотание геолога вызывало у него столь сильнэе раздражение, что на минуту он перестал слышать отзвуки глубинных взрывов. Ученый оторвал глаза от приборов, чтобы выразить самый решительный протест.

Яркое сияние, заполнившее весь экран, заставило Биронта забыть обо всем на свете. Сначала он в недоумении щурился от яркого света. Потом ему показалось, что посреди пульта в огромной чаше клокочет расплавленная медь. В лицо полыхнуло жаром.

- Что... что это?

Николай Николаевич рассеянно покосился на экран.

- Обыкновенная магма, - пояснил он и опять погрузился в записи.

Вездеход слегка качнуло, скорость его движения увеличилась. Машина оказалась среди расплавленного камня. Огненная жидкость окружила корабль со всех сторон, и он погружался в нее, как батисфера в пучины океана. Отдаленный грохот, доносившийся из недр, стал глуше. Под приборами, контролирующими давление на корпус, разом вспыхнули красные лампочки.

Прошел еще час... другой... третий...

Машина продолжала двигаться среди огня, вниз, вниз, вниз...

Вдруг раздался приглушенный свист, и на пульте вспыхнула еще одна красная лампочка. Автоматы включили магнитоплазменное поле.

Пальцы Вадима вцепились в подлокотники кресла. "ПВ-313" миновал глубинный барьер и вошел в астеносферу!

Михеев положил обе руки на клавиатуру кнопок. Так пианист, готовый взять первые аккорды, медлит в ожидании, пока утихнет зал. Небольшое усилие того или другого пальца, и автоматы немедленно выполнят волю водителя: заставят машину остановиться, повернуть обратно или с еще большей скоростью устремиться вперед.

Михееву тоже было не по себе. Если откажет поле, едва ли он вообще успеет нажать кнопку. Все произойдет очень быстро...

Приборы показывали тридцать с половиной тысяч атмосфер.

- Сорок один километр, - с усилием размыкая пересохшие губы, проговорил Вадим. - Сорок один километр и семьдесят два метра, - повторил он окрепшим голосом. - Мы в астеносфере. Слышите, Петр Афанасьевич? В астеносфере!

Михеев медленно отнял пальцы от кнопок, разгладил онемевшие суставы. "А похоже, я струсил", - мелькнуло в голове. Сто семь рейсов, кроме самого первого, учебного, совершил он, не испытывая страха. И вот сейчас все напряглось в нем, окаменело в каком-то мучительном ожидании.

- Механик, связист? - спросил Вадим в микрофон.

- Все отлично, - отозвался Чураков. - Поздравляю с победой, Вадим.

- Спасибо. Связист, приготовиться к передаче сообщения.

- Есть!

И еще один звук вплелся в общую симфонию работающих механизмов. Был он низким, торжествующим, точно звон туго натянутой басовой струны виолончели. Это заработал ультразвуковой передатчик.

- Можете говорить, Вадим Аркадьевич, - сказал Скорюпин.

Вадим нагнулся к микрофону.

- Говорит вездеход "ПВ-313". Мы только что миновали глубинный барьер и вошли в астеносферу. Расстояние до поверхности сорок один километр. Давление тридцать с половиной тысяч атмосфер. Температура окружающей среды тысяча девяносто градусов. Механизмы в отличном состоянии.

И ни слова больше. Вадим не хотел быть многословным, хотя он испытывал настоящую ребячью радость, желание с кем-то поделиться ею.

- Что же вы не поздравили Аркадия Семеновича? - тихо подсказал Михеев. - Весь коллектив надо бы поздравить, передать спасибо за такую машину.

- Правильно, - спохватился Вадим, но связист уже перешел на прием.

8

- Стоп!

По приказу Вадима водитель выключил бур и двигатель. Вездеход остановился. Работать продолжала только защитная установка.

Вадим и Андрей занялись осмотром аппаратуры. Проверили состояние всасывающей системы и камер подогрева. Убедились в жаростойкости термополимеровых стенок. Затем перешли к осмотру релейной системы, хотя автоматика и находилась под непрерывным контролем вторичной системы и каких-либо нарушений замечено не было.

Теперь пора возвращаться. Успех есть, победа есть. Но до чего же все оказалось просто, без борьбы, без крайнего напряжения физических и духовных сил. Борьба была там, наверху, в конструкторском бюро, она длилась много лет и вот закончилась рейсом "ПВ-313".

Подземоход остановился на глубине сорока одного километра. А ниже еще шесть тысяч семьсот. Сорок и шесть тысяч...

Вадим мысленно заглядывает дальше вниз, и у него кружится голова, как у человека, заглянувшего за край пропасти. Бездна притягивает, манит...

- Чертовски не хочется поворачивать обратно, - признался он Андрею. - Машина мощная, надежная. Когда мы раньше пытались пробиться к барьеру, то в какой-то степени рисковали собой. А сейчас...

- Ты же сам составлял программу испытаний.

- Не один. И не думал, что почувствую такое... неудовлетворение.

Андрей осматривал реле. Вот человек, у которого нет собственных желаний. Скажи сейчас Вадим: "Давай двинемся к центру земли", - Андрей пожмет плечами и ответит: "Ну что ж, к центру так к центру".

С детства, со школьной скамьи, они были рядом. Судьбы их складывались как будто одинаково: в один день закончили школу, поступили на один завод в один и тот же цех, учились в одном институте, стали инженерами.

Но застрельщиком всегда был Вадим. Он вел за собой товарища, именно вел, а не заражал своими идеями. У Вадима появилась цель: посвятить себя созданию подземоходов. Андрей, выслушав восторженное признание друга, сказал: "Ну что ж, корабли так корабли".

Дальше рядового механика у Андрея дело не пошло. Правда, он завоевал симпатии товарищей своим удивительным самообладанием, которое не покидало его в минуту опасности.

Андрей привыкал к подземоходу, как к собственной квартире. Изучал его самым добросовестным образом, пока не запоминал каждый винтик, каждую катушку, каждый провод. Неисправности находил быстро, устранял по-хозяйски, наверняка.