Не от мира сего 2 - Александр Бруссуев

Илейко поморщился, поворотил нос в сторону и закричал боевой клич, побежав с чужим телом наперевес по направлению к врагам. Клич отчего-то не удался — то ли потому, что не набрал в легкие воздуха, боясь задохнуться, то ли потому что, кувыркаясь, досадил себе некий чувствительный орган, который иногда вынуждает взрослых мужчин говорить детскими голосами.

А потом в действиях лиходеев, доселе слаженных, наступил некий разлад. Вряд ли они испугались замершего на высокой ноте крика "Ааааа", или смутились от запаха. Дело было в другом.

Один "заклятый" развернулся спиной к подбегающему ливу и явно выказывал намерение удрать. Другой — смотрел на него и колебался. Третий, воинственно раздув ноздри, уронил лук, развел руки по сторонам, причем, в одной оказался зажат большой тесак и заревел, как олень, выискивающий соперника. Голос у него оказался хорошо поставленным и обладал настолько густым басовым тембром, что с деревьев, буде сейчас осень, обязательно посыпалась бы листва.

Вот в него и запустил беспомощным телом Илейко, предположив, что другие "заклятые" на этот исторический момент не столь важны. Противник перестал зычно реветь, отмахнулся от летевшего в него мертвеца, причем настолько изящно, что голова покойного полетела в одну сторону, а прочее — в другую. Вырвавшийся из обрубленной шеи фонтан крови продолжил предполагаемую ливом траекторию броска и щедрым плевком окропил лицо "заклятого". Тот не мог не зажмуриться.

Это позволило Илейко сократить расстояние и предстать перед очами врага на расстоянии вытянутой руки. Надо отдать тому должное, он не испугался. Окровавленное лицо даже осклабилось в подобие злорадной гримасы. "Заклятый" радовался драке, нож давал ему некоторое преимущество. Но воспользоваться этим преимуществом лив ему не позволил.

Илейко коротко без замаха ударил противника в голову сначала правой, потом левой рукой, затем присел, пропустив над головой зажатый в кулаке врага нож, изначально намеревающийся достать его горло. "Заклятый" оказался крепким парнем, или, быть может, это лив ударил, не вложившись. Поспешил, так сказать.

Исправляя положение, он снизу вверх выбросил свою руку, доставая чужой подбородок, а потом сразу же другим кулаком по печени. Это проняло врага, хоть и голова его не оторвалась от шеи, но глаза подернулись загадочной дымкой, и взгляд уплыл куда-то вдаль. В этот момент его восприятие окружающего пространства нарушилось, словно кто-то большой заслонил собой весь свет. Ну, а появиться свету было уже не суждено.

Илейко, отступив на шаг, вложился в удар поворотом своего туловища, угодив в левый висок "заклятого". На этот раз получилось более чем достаточно для прекращения поединка. У лива даже сосновые шишки из бороды полетели по сторонам. Противник всплеснул безвольными руками и завалился наземь. Изо рта и ушей его потекла кровь, такая же красная, как у обычных людей.

Лив поднял лук и выпустил, почти не целясь, одну за другой две стрелы. Удирающий во все лопатки лиходей заимел между ними, лопатками, нечто, несовместимое с дальнейшей жизнью. Совершив по инерции еще три шага, он сказал на керетьском языке: "За что?" и покатился по земле, ломая оперение торчавшей в спине стрелы.

Некогда колеблющийся в решении смываться тип оказался пригвождённым к широкому стволу разлапистой ели. Он потрогал древко стрелы, торчащее в своей груди, пробормотал на олангском языке самый популярный на данный момент вопрос: "За что?" и обмяк.

Илейко отбросил чужой лук и заорал во всю мощь своих легких:

— Мочи козлов!

Хватит на сегодня убийств, неистребленные "заклятые", что стерегли овраг с лешим, почувствовали непреодолимое желание оказаться за тридевять земель и побежали со всех ног врассыпную, в тайне лелея мечту к ночи одолеть хотя бы пять из двадцати семи уготованных отрезков пути. Илейко за ними не побежал. Где-то вдалеке затерялся, проткнутый сосновыми ветками, развеянный рябиновыми побегами крик на слэйвинском: "Гуще мажь, Гущин!"

— Я не Гущин, — медленно, едва слышно, произнес Илейко.

Он подошел к мертвой, практически безголовой, "заклятой" девушке, левой, необожженной, рукой осторожно прикоснулся к рукояти святогоровой булавы. Она была обычная, не горячая и не холодная, только испачканная очень. Стараясь не смотреть, что отмывает в озерной воде, Илейко привел оружие в божеский вид. Только после этого он вернулся к оврагу.

Зараза дрожала кожей, как лошадь. Да, собственно говоря, она таковой и была.

— Свинья, собака, — проговорил лив успокоительные для кобылы слова и погладил кобылу по шее. Та посмотрела на человека, вроде бы даже с укоризной, прикоснулась мягкими теплыми губами к обожженной ладони и глубоко вздохнула.

Мишка лежал ничком. Илейко недоуменно осмотрел его на предмет торчащих стрел, ножевых порезов или отсутствия некоторых органов, например, головы. Да вроде издалека Хийси выглядел неповрежденным. Лив повернул лешего за плечо, чтоб тот был лицом кверху.

— Поздравляю, командир, с тебя новые штаны, — сказал леший, едва только Илейко похлопал его по щекам. Сказал одними губами, просто просипел, не открывая глаз.

Лив принес с озера воды и побрызгал ею на Мишку. Тот вздохнул и выдавил из себя пародию на улыбку:

— Ой, как хорошо.

Потом добавил:

— Мы победили?

— А то! — ответил Илейко. — Зачем тебе мои штаны?

— В свои я накидал.

Лив не улыбнулся. Если во время помощи товарищу случаются казусы с организмом, это говорит всего лишь о том, что дух настолько силен, что тело зачастую не может справиться с принятой нагрузкой. Это доблесть, а не постыдство. Правда, с ним самим такая доблесть пока не случалась. И, честно говоря, хотелось надеяться, что без этого как-то обойдется.

Он соорудил из лапника лежбище около озера, перенес туда совсем обессиленного лешего, а сам пошел копать яму. Не ночевать же рядом с неприбранными трупами!

Долго отмываясь в студеной озерной воде, Илейко прикидывал, стоит ли искать ручей поблизости? Любая встреча с "нечистью" чревата тем, что часть гадостной сущности, которой столь богаты супостаты, может зацепиться и за твой организм. Не фигуральным, конечно, образом, а в виде так называемого "сглаза". Предводительница "заклятых", вне всякого сомнения, обладала излишком злобы, которую она вполне сознательно могла бросить в сторону несчастного встречного даже просто с помощью одного единственного взгляда.

Именно она контролировала собранное по соседним лесам воинство. Только сделала она это не по своей воле. Тогда кто же ее привлек к такой вот задаче? Кто-то сильнее и могущественнее, нежели она сама. Еще одна женщина? Или совсем не женщина? Чтобы заставить бродить по лесу и искать опального лешего, необходимы возможности, которыми родственники покойного попа вряд ли обладали. Этим могла заниматься только светская власть, управляемая духовной.

Новая вера насаждалась насильно, только насилием можно было добиться, чтобы независимая и достаточно могучая noita-akka (ведьма, в переводе, примечание автора) бросила дремучие леса и занялась беспокойным для себя делом. В отличие от Хийси, эта тварь была отнюдь не божьей. Она стала таковой, когда душу ее пожрали. Вероятно, опять же — бесы.

Стало быть, такими же "бесноватыми" были и те, кто нашел способ воздействия на нее. Гораздо проще было бы напрямую сломить всю волю опального лешего, да, видно, не получалось. Другой веры Мишка Торопанишка. Сломить нельзя — можно уничтожить. Желательно показательно, чтоб ни у кого из обывателей не возникло сомнение в могуществе новой веры и ее служителей. Уничтожить лешего, уничтожить всю память предков, живших в согласии с самими собой и с Богом. Недаром большая часть народных праздников исподволь переделывается под одобренные церковью. Вроде бы традиции остались, но названия изменились. Был Pedrun päivä — День Оленя, стал Петров день. В чем разница, лишь бы праздник состоялся, лишь бы от работы отдохнуть, лишь бы повеселиться и погулять?

Да есть, оказывается, разница. Северный Бог-Олень с короной блистательных рогов над головой, кто тебя вспомнит? Леший вспомнит. Извести лешего, чтоб и памяти о нем не осталось, только, разве что, как о нечистой силе. Туда же домовых и баннушко. Туда же метелиляйненов, туда же верующих. Почва для грядущего Бога, пусть и самозванца, готовится. Только как называется смена Богов? Да и будет ли она невинной и безобидной? Не Рагнарек, тогда что? Разве Апокалипсис как начнется по отмашке, так и закончится?

Илейко лежал в русле ледяного ручья и не чувствовал холода. Вода, казалось, протекала сквозь его тело, вымывая всю скверну, вымывая зло. В голове вертелись вопросы и просились на язык. Он знал, что никто не сможет ответить на них. Но разве это так важно? Коль есть воля вопросить, значит, есть возможность, если и не найти правильный ответ, то методом исключения избавиться от неправильных.