Край безымянных вершин (отрывки) - Герберт Тихи

Вот пройдена еще одна веревка, еще… Ветер колет лицо ледяными иголками. Впереди – крутой горб. Мы стоим на пред-вершине.

Изумительный вид… На севере, на фоне синего тибетского неба, несколько белых пиков. На юге – бесчисленные цепи зеленых и голубых гребней; за ними, словно мгла, – Индия. На востоке – Дхаулагири, Аннапурна, Манаслу, а еще дальше угадывались очертания самой могучей из вершин – Джомолунгмы.

Но нам некогда любоваться. Собственно, вершина еще впереди. Мы не говорим, нам достаточно слышать частое дыхание друг друга. Шаг за шагом вперед… Нет, это уже не изнуряющая борьба с высотой – мы будто парим высоко над землей! До нас ни одно живое существо не приближалось к этой горе. И боги, управляющие погодой и снегом, преподносят нам бесценный дар: наши кошки врезаются в девственный фирн.

Полдень. Вот она, вершина, совсем близко. Мы знаем, что возьмем ее сегодня. Мы садимся на снег и закусываем коноплей с медом; толстые пуховые куртки превращают нас в два шара. Сейчас бы глотнуть чаю! Но стремление облегчить ношу побудило нас оставить термос в лагере. Я грызу ледышку.

А теперь – дальше. Лицо Пазанга искажается от напряжения. Я слышу его тяжелое дыхание. Он стал частью меня. Или это я часть его? У нас одно желание, одна цель, и нам сейчас не до того, вернемся мы в лагерь или нет…

Последний крутой подъем. Мы идем на короткой веревке. Сорваться здесь – значит погибнуть. Вдруг гребень уходит вниз. Кончился подъем, кончились трудности. Мы у цели.

Пазанг сам на себя не похож. Старое, изможденное лицо, тяжелое, свистящее дыхание. Он снимает правую рукавицу:

– Поздравляю, начальник!

Я произношу, задыхаясь, ответное приветствие, которое впоследствии стало у нас традиционным:

– Твоя вершина!

И жму ему руку.

Тишина, полное безветрие… Забыв о холоде, я делаю зарисовки, фотографирую, смотрю на альтиметр – 6000 метров – и вообще выполняю все то, что положено делать серьезному путешественнику. Правда, сейчас все это кажется мне почему-то совсем неважным.

– Назовем ее Пазанг-Пик, – говорю я и ударяю ледорубом о камень.

– Благодарю, начальник.

Я ложусь на спину рядом с Пазангом и гляжу в небо. Холод медленно проникает сквозь пух.

– Лучше идти обратно, – предлагает Пазанг.

– Да, лучше идти.

Мы отрываем взор от бездонной голубизны и смотрим на покрытый льдом острый гребень – звено, которое связывает нас с лагерем, долиной, жизнью. Осторожно делаем первые нерешительные шаги. Но снежный покров достаточно глубок.

Последнее трудное место… Я страхую Пазанга. Медленно скользит в моих руках веревка. Пазанг идет настолько уверенно, что мне не надо ее натягивать. Внизу простирается океан ледников и пиков. Скользящая веревка, словно струйка песка в песочных часах, – символ времени, которого не задержать, не вернуть… Я стою по колено в снегу, на мои глаза набегают слезы и в то же время я улыбаюсь.

Душу заполняет грусть, смешанная со счастьем.

Иду за Пазангом. Скоро мы вне опасности, страховка уже не нужна.

Пазанг видит мои влажные глаза.

– Устал? Сегодня трудный день.

– Да, очень трудный. Зато очень красивый.

– Очень красивый.

Скуластое лицо Пазанга сияет.

Я делаю несколько снимков, Пазанг идет к палаткам.

Истекают последние прекрасные секунды этого прекрасного дня. Я еще ощущаю тепло, которое согревало меня во время восхождения, слышу скрип снега на гребне у нас под ногами. А впереди – адски холодная, бессонная ночь.

Над лагерем не видно даже малейшей струйки дыма, хотя мы, экономя бензин, обычно готовим на костре. А впрочем, нет – вон вьется голубой дымок. И когда я, тяжело шагая, приближаюсь к палаткам, навстречу мне выходит с горячим чаем Аджиба. Пазанг уже держит свою пиалу.

Шерпы помогают мне снять кошки. Они тоже устали; целый день собирали дрова в долине. Мы почти не разговариваем. Они видели нас на вершине, и спрашивать не о чем. Они разделяют нашу радость, нашу усталость и наш успех. Холод пронизывает сквозь все одежды, я смотрю на термометр: – 17°. Съедаю немного баранины, она уже замерзла снаружи, и только внутри сохранилось тепло. Потом забираюсь в спальный мешок.

Холодная ночь, бессонные размышления… Наконец показывается солнце, рождая радостное предвкушение нового чудесного дня.

Мы идем обратно в долину, в наш пещерный лагерь, чтобы оттуда направиться к другой вершине, которую высмотрели сверху.

Приходится страховать друг друга, преодолевая коварные расщелины. Но вот можно снять и кошки. По скудной травке мы подошли к двум скалам, возле них разбили лагерь.

Весь следующий день мы посвятили разведке. Гьялсен и Пемба вернулись в пещеру за дровами. Пастух, согласно договоренности, продолжал носить хворост в наш «базовый» лагерь. Пазанга и Аджибу я попросил изучить ледяное поле, которое производило впечатление довольно серьезного препятствия, а сам пошел в южном направлении, где возвышалась на редкость соблазнительная вершина. Палатки оставались без присмотра.

Мы выступили рано утром. Я подошел совсем близко к облюбованной горе – впоследствии мы окрестили ее «Гора между двумя озерами» – и подумал, любуясь классическим совершенством ее форм, что эту вершину надо взять хотя бы из эстетических соображений!

Я высмотрел вполне подходящий, на мой взгляд, путь. Конечно, он сулил некоторые трудности, но не такие, чтобы мы не справились.

Итак, гора выбрана, маршрут намечен!

Когда я вернулся, лагерь был еще пуст – маленькие палатки среди пустынного ландшафта. Я разжег костер, чтобы вскипятить чай для шерпов, и в обществе костра сразу почувствовал себя веселее.

Пришли Гьялсен и Пемба с огромными связками хвороста. В пещере все оказалось в порядке, пастух был аккуратен.

Стемнело. Последний отблеск дневного света вспыхнул и погас на ледяном поле, которое должны были исследовать Пасанг и Аджиба. А они все не шли.

Гьялсен и Пемба готовили ужин. Казалось, они ничуть не обеспокоены отсутствием наших друзей, не вернувшихся из неизведанного океана льда и камня. Но я начал тревожиться и, надев пуховую куртку, вышел.

Я увидел их, не дойдя до ледника. Они двигались без веревки, на довольно большом расстоянии друг от друга. Я ускорил шаг. Первым шел Пазанг. Я постарался не показать, как волновался, вести себя так, словно мы встретились случайно.

– Все в порядке? Раста хеи? (Путь есть?)

– Все в порядке, – ответил он. – Раста хеи!

И тяжело зашагал дальше, измотанный поединком с ледяными глыбами и коварными ловушками.

Я сел на траву и стал ждать. Десять минут спустя подошел Аджиба. Он нес веревку и кошки, выглядел еще более усталым, чем Пазанг, но остановился возле меня и улыбнулся. Я улыбнулся в ответ.