Все радости жизни - Павел Кодочигов

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Утро выдалось морозным и ветреным. Буранило. На столбах мутными пятнами раскачивались фонари. На автовокзал шли быстро, но все равно продрогли, а автобус опаздывал.

— Вечно так: в городе его не дождешься и за город вовремя не выедешь. Транспорта стало много, а порядки прежние, — возмутилась Ольга.

Камаев был в отличном настроении!

— Что я слышу, Оля? Вы ворчите?

— А что, Александр Максимович? В самом деле!

— Погода отвратно действует, или встали с левой ноги?

— Автобуса нет, — рассмеялась Ольга.

— Придет — никуда не денется, — заверил Камаев, утверждающе хмыкнул и предложил: — Хотите анекдот послушать? Вчера у нас одна старушка из Сергуловки ночевала и рассказывала, как она к зубному ходила. Пришла, говорит, я в пыликлинику, — продолжал он уже веселым старушечьим голосом, — очередь свою высидела и в кресло с большущей такой, выше меня, спинкой залезла. Уселась поудобнее и сижу, жду, что дальше будет. А фершал этот, здоровый такой бугай молоденький, фамилию мою проверил, черкнул у себя на столе что-то и говорит: «Открывай, бабка, рот. Да пошире». Я ему молвлю: «Чего я его распахивать буду, когда ты не спросил даже, где и что у меня болит, а я три ночи не спала, все маялась из-за этого вот переднего». Он мне на это: «Ты, бабка, зубы не заговаривай, открывай рот — я сам все увижу». И ко мне со щипцами лезет, а табачищем от него!.. И во рту эта, сигаретка по-нынешнему. Я ему: «Ты, милай, цигарку сначала выплюнь. Вон в углу рукомойник стоит, туда и брось». Он что-то буркнул, но пошел, а меня такая злость взяла, я чуть из кресла не выпадываю и кричу вдогонку: «И руки, руки умой, а то они у тебя чернущие!» Сказанула так, и самой смешно стало, а девчушки, что с этим фершалом работают, аж слезами исходят, люди в дверь заглядывают, интересуются, из-за чего у нас баталия развертывается.

— Ну а дальше, дальше-то что? — смеялась Ольга.

— А дальше? — в голосе Камаева послышались плаксивые нотки. — «Вам смешно, а зря я ему указания давала. Как начал он под пломбу дыру вертеть, я свету белого и не взвидела. Реву что есть мочи, а он: „Терпи, бабка, терпи, а то больно грамотная“. И вжик, вжик у меня во рту-то, пока паленым не запахло. Выползла я из этого кабинета мокрехонькой и почитай цельный час на лавке в коридоре в себя приходила… Не пойду больше, нет, не пойду! Побывала раз на том свете, и хватит! Заболит, так я нитку на его, окаянный, повяжу и — к дверной ручке».

Ольга смеялась до слез.

— Ну вот, я вас и развеселил, — довольно сказал Камаев. — Не наш подошел?

— Наш! — Ольга подхватила Камаева под руку. — Идемте скорее!

В автобусе было не теплее, чем на улице: холодом несло от перемерзших кресел, застывших стекол, в двери задувал ветер. Ольга запостукивала сапожками и снова заворчала. Александр Максимович снисходительно улыбался. Ему было с чем сравнивать, он помнил другое время. Автобусы тогда в Богданович не ходили, дорога большую часть года была непроезжей — то грязь непролазная, то заносы непреодолимые, — поезд шел раз в сутки, вечером, и приходилось им с Раей до соседнего городка почти всегда добираться пешком по шпалам. Один участок Сухоложского суда был в Алтынае. Туда тоже на своих двоих вышагивали — и почему-то чаще всего с помощником прокурора Натальей Александровной Петуховой. Вставали рано и шли лесом. И ему даже нравились такие прогулки. Пока идут, все проблемы, и свои и государственные, обсудят, чистейшим воздухом надышатся, пение птиц наслушаются. В суде же по молодости выступали резко. Другой раз так разнесут друг друга, что половину обратного пути в молчанку играют. И на поездах, на товарных, ездили. Наталья Александровна договорится с машинистом, чтобы остановился на секунду, и через полчаса они в Алтынае. А однажды машинист забыл о предупреждении. Ход, правда, замедлил. Начальник станции после этого года два анекдот рассказывал: «Значит, так дело было: сначала женщина с товарняка сиганула, потом куль картошки выбросили. Я жду, кто третьим выпрыгнет. Никого. А куль шевелиться начинает, на ноги вроде встает. Глаза протираю: адвокат Камаев собственной персоной!..»

Нет, что ни говори, а теперь лучше стало, минут через пятнадцать — двадцать они и на месте будут.

Белозеровы уже ждали у следователя. Можно было приступать к работе.

— С постановлением о предъявлении обвинения начнем? — спросила Ольга.

— Да, как всегда.

Достал из папки решетку, шило, стопку бумаги.

— Читайте, Ольга Александровна, а вы, Анна Никифоровна, и ты, Володя, если возникнут замечания, с чем-то будете не согласны, не стесняйтесь, говорите. У меня тоже могут быть к вам вопросы. А пока слушайте.

«28 апреля 1975 года около двенадцати часов дня Белозеров Владимир Леонтьевич, — начала читать секретарь, — с фермы колхоза „Пламя“ без цели хищении угнал трактор Т-40…

Проезжая по переулку Мира в поселке Глубокие, Белозеров нарушил пункты 3-й и 73-й Правил дорожного движения, не обеспечил безопасности движения, с управлением трактором не справился и совершил наезд на гражданку Красикову С. А.»

— Чуть помедленнее, Ольга Александровна.

— Хорошо. «…Красикову С. А., которая от полученных повреждений скончалась… Таким образом, Белозеров В. Л. совершил преступления, предусмотренные статьями 212-й прим частью первой и 211-й частью второй УК РСФСР…»

— Я не совершал преступления! Не совершал! Я не был на тракторе! — вскочил Белозеров.

— Ну-ка сядь, — одернул его следователь.

Вмешался и Камаев:

— Володя, мы пока знакомимся с материалами дела, а показания ты будешь давать в суде. Давай поспокойнее. Ольга Александровна, прочитайте протокол его допроса после предъявления обвинения, а затем все другие и протоколы очных ставок.

— Читаю: «Виновным себя не признаю, потому что в тот день ездил на лошади и к трактору даже не подходил.

Вопрос: О чем вы спорили с Глотовой в силосной яме через несколько дней после происшествия?

Ответ: Я не спорил с ней, а она говорила: „Зачем запираешься, если сбил женщину?“ Я ответил, что если Серегин сбил, то чего я буду на себя это брать. Там в то время была Валентина Савельева, а Бабушкина не было».

— Найдите, пожалуйста, самые первые показания Белозерова.

— Сейчас… Читаю.

Следователь томился, листал какое-то другое дело, уходил и приходил, а они работали. Особенно большие выписки Камаев делал из показаний свидетелей обвинения и очевидцев происшествия, отдельные места просил перечитать заново, чтобы сделать дословную запись. Досье росло на глазах.

«Адвокат должен знать дело лучше прокурора и лучше судьи, — учила его когда-то заведующая юридической консультацией Милия Ефимовна Шерман. — Поэтому, чем больше выписок вы сделаете в период подготовки, чем больше времени просидите над ними в раздумьях и сомнениях, тем легче будет парировать самый неожиданный довод процессуального противника и тем убедительнее построите защитительную речь. Кстати, Саша, вы знаете, что означает ваше имя? Нет? Алекс — защита. Андр — мужественный. То есть Александр — это мужественный защитник. Вот и будьте таким! А для этого нужен труд, труд и труд!»