Поцелуй меня сейчас - Стелла Так
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мам… – снова начал я, но она не дала мне договорить.
– Не надо.
Голос ее прозвучал не громко, но она произнесла эти два слова с такой твердостью, что сразу стало ясно: она изо всех сил старается не закричать. Хотя как по мне, лучше бы она заорала. У меня шумная мама, громкая, что бы она ни делала. Она громко веселилась, громко грустила, громко злилась и даже громко спала. Поэтому ее тихий голос был хуже любого крика.
– Ты меня разочаровал, Кингсли, – сказала она. – Я тебя так не воспитывала. Твоя abuela [7] в гробу бы перевернулась, если б узнала, что сегодня мне пришлось забирать ее внука из полицейского участка. И я честно не знаю, что мне в этой ситуации делать.
В ее глазах блестели слезы. То ли из-за меня, то ли из-за бабушки – не знаю. Наверное, из-за нас обоих. Бабушка умерла полгода назад, и, хотя мама, сколько я себя помню, по несколько раз на дню желала ей отправиться на тот свет, бабушкина смерть стала для нас серьезным ударом. В нашей квартире до сих пор пахло ее духами. Иногда я возвращался из школы и, открывая дверь, так и ждал, что увижу ее на диване: сидит себе, вяжет, пыхтит своими сигаретами, а из телека орет очередная теленовелла. Но теперь телевизор помалкивал, а диван сиротливо стоял напротив. Так мы с мамой стали каждую субботу в одиннадцать часов смотреть любимую бабушкину мыльную оперу. Правда, завтра эта традиция, наверное, умрет, потому что мама посадит меня под домашний арест, и я света белого не увижу до самого окончания школы.
– Директор Джарвис мне тоже позвонил, – продолжила мама, вытирая лицо и размазывая тушь под глазами. У меня внутри все сжалось.
– И? – спросил я хрипло.
– И? А ты как думаешь! – ее голос начал набирать громкость. – Тебя, сынок, исключили из школы. А еще нас ждет иск на возмещение ущерба! Я сначала подумала, что это какая-то шутка. Ну с чего ты будешь устраивать в школе дебош? А потом он рассказал мне про граффити. Как ты мог? Quieres romper mi corazón? [8] Я попыталась ему объяснить, что ты на такое не способен. Кингсли, пожалуйста, скажи мне, что ты не сам это затеял. Что ты не мог! Только не ты, золотко мое.
Она уставилась на меня, и я почувствовал жжение в горле. Что я мог на это ответить? Я люблю свою маму, могу доверить ей все на свете, а главное, она знает меня. Знает Декса. Она понимала, что здесь не обошлось без Декса и Чена. Но если я скажу это вслух, она тут же отправится с этой информацией к Джарвису. Если еще не сделала этого. Мама обычно слушала свою интуицию и всегда все говорила в лоб. Я мог себе представить, как она все выкладывает Джарвису. Но Декса не поймали. Полиция тоже ничего не знает. Значит, никаких реальных доказательств ни у кого нет. И мне не хотелось это менять. Я ни за что не сдам друзей, а вот мама – для того, чтобы защитить меня – легко бы это сделала.
– Мам… Прости меня, – выдавил я и отвернулся, но мама нежно удержала меня за подбородок.
– Кингсли, посмотри на меня. Посмотри мне в глаза и расскажи, что произошло. Иначе я не смогу тебе помочь. Я знаю, что твои друзья много значат для тебя. Я знаю, что Декс для тебя как брат, и знаю, что ему тяжело, но не отказывайся от своего будущего ради него. Ты должен дать показания, а потом договоримся с директором Джарвисом. Даже если он тебя не примет обратно, может, хотя бы обойдется без суда. А если Колумбийский Университет отзовет приглашение? Все-таки уголовное обвинение – это не шутка.
Я молча смотрел ей в глаза. Ее пульс колотился так, что я чувствовал его биение в ее пальцах на своем подбородке. Внезапно мне показалось, будто я падаю. Будущее пронеслось у меня перед глазами: Колумбийский Университет, учеба в академии искусств, съемная квартира с Дексом и Ченом – в этот момент все это, словно песок, сыпалось сквозь мои пальцы, и я не знал, как это остановить.
– Я не могу, мам, – прошептал я. – Ты знаешь, как Джарвис относится к Дексу. Ты знаешь, как ему тяжело. Я не могу его так подставить. Да ведь и не только он виноват. Я тоже там был, мог его остановить, но не сделал этого. И граффити нарисовал я. Я виноват не меньше, и если отвечать за это придется мне, то так тому и быть.
– Ты ставишь крест на своем будущем! Ты потеряешь все. Даже если «Колумбия» не исключит тебя, все, что мы скопили тебе на учебу, пойдет на судебный процесс. Оплачивать институт будет нечем! – прокричала она, и я вдруг испытал такое облегчение от того, что она наконец-то кричит на меня, что остался совершенно спокойным.
Убрал со своего подбородка ее руку и нежно сжал ее.
– Мам, что бы сейчас ни случилось, я теряю гораздо меньше, чем потерял бы Декс. У меня есть ты, и, если «Колумбия» меня не возьмет, или у нас не хватит денег, я просто поступлю в другой университет, возьму кредит, устроюсь работать и буду потихоньку выплачивать. Я справлюсь. А Декс – нет. И ты это знаешь. Поверь мне, я понимаю, о чем ты говоришь, и знаю, чего ты хочешь от меня, но я не могу этого сделать. Я… Прости меня.
В конце мой голос сорвался, когда я увидел, что из маминых глаз, мерцая в разноцветном свете рекламного щита, покатились слезы. Дождь барабанил по крыше машины, как будто небо плакало вместе с ней.
– Мой глупый, упрямый, гордый, преданный мальчик, – хрипло проговорила она. Уголки моего рта дернулись. Я пытался изобразить улыбку, а выдавил, наверное, гримасу. – Это твое последнее слово?
Я глубоко вздохнул и кивнул. Она сделала то же самое и вытерла слезы.
– Я уважаю твое решение, сын [9], но я твоя мама и сделаю все возможное, чтобы защитить тебя. Даже от себя самого.
Я нахмурился и заерзал на сиденьи.
– Посадишь меня под домашний арест до конца моих
