Абсолютно правдивый дневник индейца на полдня - Шерман Алекси

не странно. Они хотят для нас с сестрой лучшей жизни. Сестра «поехала», чтобы потерять себя, а я уеду, чтобы что-то найти. И родители так меня любят, что хотят помочь. Да, папа у меня пьяница, мама – бывшая пьяница, но они не хотят, чтобы их дети стали пьяницами.

– Трудно будет возить тебя в Риардан, – сказал папа. – Переехать мы не можем себе позволить, а школьные автобусы отсюда не ходят.

– Ты будешь первый, кто таким же образом сбежал из резервации, – сказала мама. – Индейцы будут на тебя сердиться.

Тыдыщ, до меня дошло, что члены общины начнут меня третировать.

Рауди поет блюз

Итак, на следующий день после того, как я решил перевестись в Риардан и мои родичи согласились, я пришел к школе и обнаружил Рауди сидящим на своем обычном месте на школьной площадке.

Разумеется, в одиночестве. Его все боялись.

– Я думал, тебя отстранили, – сказал он. Это было у него вместо «я рад тебя видеть».

– Поцелуй меня в зад, – сказал я.

Я хотел бы сказать, что он мой лучший друг и я его ужасно люблю, но парни такого не говорят другим парням, и уж точно никто не говорит такого Рауди.

– Что, если я кой-что скажу тебе по секрету? – спрашиваю.

– Только без бабства.

– Без бабства.

– Ладно, тогда валяй.

– Я перевожусь в Риардан.

Глаза у Рауди сузились. У него всегда сужаются глаза, когда он собирается кому-нибудь врезать. У меня затряслись поджилки.

– Не смешно, – сказал он.

– Я не шучу. Я перевожусь в Риардан. И хочу, чтобы ты тоже перевелся.

– И когда же ты отправляешься в это воображаемое путешествие?

– Оно не воображаемое. Оно настоящее. Прямо сейчас. Завтра уже.

– Лучше кончай трепаться, а то разозлюсь, – сказал он.

Я не хотел его злить. Стоит Рауди начать злиться, он потом несколько дней не может перестать. Но он мой лучший друг, и я хотел, чтобы он знал правду.

– Я не пытаюсь тебя разозлить, – сказал я. – Я говорю как есть. Я перевожусь из резервации, чувак, и хочу, чтобы ты перевелся со мной. Давай. Это будет классное приключение.

– Я через этот город даже не езжу. С чего ты взял, что я хочу там учиться?

Он встал, смерил меня тяжелым взглядом и сплюнул на землю.

В прошлом году, в восьмом классе, мы ездили в Риардан играть с ними в футбол. Рауди был нашим лучшим квотербеком – распасовщиком, как, впрочем, и кикером, и центральным лайнбекером – защитником, а я был шестеркой, водоносом, и мы проиграли Риардану 45:0.

Проигрывать, конечно, невесело, что ж.

Никто не хочет быть лузером.

Мы все были в ярости и жаждали надрать им задницы на следующем матче.

Но спустя две недели Риардан приехал в резервацию и сделал нас со счетом 56:10.

Во время баскетбольных матчей Риардан победил нас дважды – 72:45 и 86:50, всего два наших поражения за баскетбольный сезон.

Рауди выбил двадцать четыре очка в первой игре и сорок во второй.

Я выбил по девять очков в каждой игре – три из десяти трехочковых в первой игре и три из пятнадцати во второй. Две моих худших игры за сезон.

В бейсбольном сезоне Рауди выбил три хоум-рана в первой игре против Риардана и два во второй, но мы всё равно проиграли по очкам 17:3 и 12:2. Я принимал участие в обоих проигрышах: заработал семь страйк-аутов, и один раз в меня попал отбитый мяч, который я подавал.

Печально, что это был единственный раз за сезон, когда мне выпало быть питчером.

После бейсбола я возглавлял команду средней школы Уэллпинита против средней школы Риардана в «матче футбольной чаши»[9], и мы продули в сумме очков 50:1.

Ага, за всю игру мы взяли одну подачу.

Я был единственный из белых и индейцев, кто знал, что это Чарльз Диккенс написал «Повесть о двух городах». И, надо вам сказать, мы, индейцы, – худшие из худших во все времена. А ребята из Риардана – лучшие из лучших.

Эти ребята были великолепны.

Эти ребята знали всё на свете.

И они были прекрасны.

Они были умны и прекрасны.

Они были умны, прекрасны, невероятны.

Они были полны надежды.

Может, надежда – белая? Не знаю. Но знаю, что для меня надежда – некое мифическое создание, типа этого:

Ох и боялся я этих ребят из Риардана, а может, и надежды боялся, но Рауди всего этого не боялся – он ненавидел.

– Рауди, – сказал я, – завтра я еду в Риардан.

Впервые он понял, что я говорю серьезно, но он не хотел, чтобы я был серьезным.

– Да ну, никогда ты этого не сделаешь, – сказал он. – Ты ж тюфяк.

– Я еду.

– Не-а, ты ссыкун.

– Я завтра еду в Риардан.

– Что, серьезно?

– Рауди, я серьезен как раковая опухоль.

Он кашлянул и отвернулся от меня. Я тронул его за плечо. Зачем я тронул его за плечо? Не знаю. Глупо. Рауди резко повернулся и толкнул меня.

– Не трогай меня, ты, гомосек отсталый! – заорал он.

Сердце мое разбилось на четырнадцать осколков, по одному на каждый год, пока мы с Рауди были лучшими друзьями.

Я заплакал.

Ну, это как раз не удивительно, а удивительно, что Рауди тоже заплакал, а он это люто ненавидел. Он вытер глаза, поглядел на свой мокрый кулак – и закричал. На всю резервацию. Ничего более жуткого я в жизни не слышал.

Это был крик боли, чистейшей боли.

– Рауди, прости, – говорю. – Прости.

Он продолжал кричать.

– Ты всё еще можешь поехать со мной. Ты всё еще мой лучший друг.

Рауди перестал кричать горлом, но продолжал кричать глазами.

– Ты всегда считал себя лучше меня, – заорал он.

– Нет, нет, я не считаю себя лучше кого-либо, я считаю себя хуже!

– Почему ты уезжаешь?

– Я должен. Я умру, если не уеду.

Я снова тронул его за плечо, Рауди дернулся.

Ага, я снова дотронулся до него.

Ну каков придурок, а?

Придурок, который получает жесткий удар в лицо от своего лучшего друга.

Бам! Рауди мне врезал.

Бам! Я рухнул на землю.

Бам! Кровь из носа брызнула фейерверком.

Я еще долго лежал после того, как Рауди ушел. Надеялся, дурак, что если останусь неподвижен, то и время остановится. Но в конце-то концов встать пришлось, и когда я встал, то понял, что мой лучший друг превратился в злейшего врага.

Как победить монстров

На следующий день папа проехал тридцать пять километров, чтобы отвезти меня в Риардан.

– Мне страшно, – сказал я.

– Мне тоже, – сказал папа.

И крепко обнял меня. Он пах жидкостью для полоскания рта и лаймовой водкой.

– Ты не обязан это делать, – сказал он. – Всегда можешь вернуться в школу в резервации.

– Нет, – говорю, – обязан.

Представляете, что со мной сделают, если я вернусь в нашу школу?

Покалечат. Изувечат. Распнут.

Нельзя предать своих, а спустя десять минут передумать. Это дорога с односторонним движением. Возможности повернуть вспять нет, даже если бы я сильно захотел.

– Просто помни, что эти белые не лучше нас, – сказал папа.

Он крепко ошибался. И прекрасно знал, что ошибается. Он, индейский отец-неудачник, – и я, его индейский сын-неудачник, – мы жили в мире, созданном для победителей.

Но