Сумерки невежества. Технология лжи, или 75 очерков о современной фальсификации истории Украины - Александр Каревин

С одной из них сталкиваешься тут же: «Гетманом Украины Голицын хотел иметь маловлиятельного, сравнительно бедного «чужака», недавнего «запорожского пленника», чуть ли не в кандалах попавшего в Батурин. По его замыслу, этот «чужак», приняв уряд из рук князя, должен был превратиться в сговорчивого «марионеточного» гетмана» (с. 51). Так объясняется откровенное проталкивание князем Мазепы на высокий пост.

О «недавнем пленнике» только что говорилось. Тезис же о его «маловлиятельности» опровергается самой Таировой-Яковлевой: «Мазепа сумел из нищего пленника превратиться в самого доверенного и влиятельного человека в окружении Самойловича» (с. 15–16). Остается констатировать: надергав из работ историков всевозможных фактов, профессор Санкт-Петербургского университета не умеет их осмыслить. Потому и путается.

Выправляя другие ошибки первой главы, стоит заметить, что Варлаам Ясинский не мог быть «бывшим профессором Мазепы в Киево-Могилянской Академии» (с. 35–36). В коллегиуме (не в академии!) они учились предположительно в одно время[24]. Наказной гетман Яким Сомко не был убит на «Черной Раде», как думает «ученая» дама (с. 49), а погиб три месяца спустя. Василий Кочубей до свержения Самойловича не входил в состав казацкой старшины, тем более не являлся ее «лидером», хотя сочинительница убеждена в обратном (с. 48, 50). Он занимал высокую, но не старшинскую должность регента Генеральной канцелярии. И двадцатилетняя его «скрытая борьба за булаву» с Мазепой (с. 55) — плод воображения Татьяны Геннадьевны[25].

Неубедительными представляются размышления автора «монографии» насчет слов Патрика Гордона о давней ссоре Самойловича и Голицына в Чигирине: «При описании Чигиринских походов Гордон ничего подобного не писал. И только 9 лет спустя, при описании падения гетмана, упоминал, что Голицын затаил злобу на гетмана… Таким образом, данное свидетельство позднее и не может восприниматься как достоверное» (с. 19).

Почему же свидетельство недостоверное? Во время Чигиринских походов Василий Голицын еще не был всесильным фаворитом. Неудивительно, что Гордон тогда не придал инциденту большого значения. Позднее, в свете дальнейших событий, он вспомнил об этом факте и оценил его по-иному.

Плохо информирована Таирова-Яковлева о церковной истории Украины. Она уверена, что в 1685 году «Голицын решил воспользоваться смертью киевского митрополита, чтобы решить вопрос о подчинении украинской церкви Москве» (с. 34–35). Имя умершего митрополита не называется. По всей видимости, «ученой» даме не удалось его установить. И это не случайно. Если бы Татьяна Геннадьевна меньше фантазировала, а больше работала с источниками, то смогла бы узнать: к тому времени митрополита в Киеве не было уже много лет. «Киевская митрополия в Малой России и престол во граде Киеве митрополии, за несоглаством эпархий, никим же назираем вдовствует многая лета»[26], — говорилось в патриаршей грамоте о поставлении нового архиерея.

Незнакомство сочинительницы с документами также явственно обнаруживается в главе 2 «И.С. Мазепа, В.В. Голицын и Нарышкины». Отмечая предусмотрительность Мазепы, она указывает, что гетман ориентировался не только на царевну Софью и ее фаворита, но и благоразумно «заводил себе покровителей» в окружении царя Петра. «Еще в 1688 году на Мазепу был написан донос… Очень интересно, что в этой ситуации гетман обратился за покровительством к П.И. Прозоровскому, дядьке царя Иоанна, и к Борису Голицыну, самому активному стороннику Натальи Кирилловны и ее сына. Следовательно, у него имелись хорошие отношения и с этими двумя представителями лагеря Нарышкиных» (с. 72).

Честно говоря, Татьяне Геннадьевне можно немного позавидовать. То, что давно открыто и объяснено исследователями, для нее внове, «крайне интересно», «уникально». Пояснения специалистов «ученой» даме неизвестны, что открывает большой простор для фантазии. Воображение Татьяны Геннадьевны парит в нем словно птица в небесах. К сожалению, парит оно в ущерб достоверной истории.

В упомянутых письмах Борису Голицыну (двоюродному брату фаворита) и Петру Прозоровскому (который вообще-то на сторону Нарышкиных перешел непосредственно в ходе переворота 1689 года) ни про какой донос ничего нет и быть не может. С доносом к тому времени уже разобрались, ему не поверили, и гетман благодарил за то Василия Голицына в письме от 25 марта 1688 года[27]. Послания же, на которые ссылается сочинительница (вряд ли она прочла их вдумчиво), написаны днем позже и представляют собой обычные для Мазепы заискивания перед влиятельными вельможами. Даже украинские «национально сознательные» авторы говорят тут всего лишь о «ретивом угодничестве» гетмана[28], хотя и ищут для него оправдания. Подобные письма (их Мазепа писал и другим царедворцам) часто повторяются чуть ли не слово в слово (меняются лишь имена да титулы адресатов) и содержат общие фразы с пожеланиями добра и просьбами хранить пишущего «в благодетельской своей милости»[29]. Выдавать их за попытку установить контакты с враждебной Василию Голицыну партией Нарышкиных неразумно уже потому, что эти послания пересылались Мазепой через фаворита (письмо Василию Голицыну от 27 марта 1688 года[30]).

Столь же несостоятельно стремление Таировой-Яковлевой увязать гетмана с Нарышкиными в связи со свадьбой царя Петра в январе 1689 года. Тогда Мазепе была послана грамота с известием о радостном событии и угощение от «праздничного стола». «Сам факт самостоятельных действий Нарышкиных от лица Петра уникален и крайне интересен. А то, что Нарышкины поторопились установить контакт с Мазепой, тем более», — дает свой комментарий «ученая» дама (с. 73).

Это, пожалуй, самое курьезное место в «монографии». Известно, что церемония царских свадеб включала рассылку гонцов с грамотами и угощениями во все концы страны. Сама сочинительница сообщает, что тот же посланец вез аналогичные грамоты киевскому воеводе и митрополиту (но сделать исходя из этого логичный вывод у Татьяны Геннадьевны не получается). Придавать таким рассылкам иное значение, кроме чисто церемониального, нет ни малейших оснований.

Аналогичный уровень знаний проявляет Таирова-Яковлева, повествуя об отношениях гетмана с приверженцами правительницы Софьи. Внимание здесь концентрируется на истории с портретом царевны, изготовленным на заказ черниговским мастером Л. Тарасевичем и его помощником. Появление портрета (его потом доработали, изобразив Софью со всеми регалиями на фоне двуглавого орла, и в таком виде растиражировали) рассматривается в книге как «пропагандистский» шаг, направленный на подготовку к захвату правительницей единоличной власти. «Удивительно, как этот практически центральный эпизод правления Софьи, столь тесно связанный с Украинским гетманством, никогда не затрагивался исследователями истории Украины», — недоумевает «ученая» дама.

Исследователи истории Украины эпизод этот затрагивали еще в ХIX веке (хоть и не считали его «центральным»)[31]. Другое дело, что Татьяне Геннадьевне о сем ничего не ведомо. Да и интересует ее не сам портрет, а выдуманное ею же участие гетмана в его изготовлении: «Невозможно представить, что Мазепа не имел никакого отношения ко всей этой истории, где главную роль играли украинские граверы» (с. 70).

«Невозможно представить» — естественно, не аргумент. Тем более что наша сочинительница не имеет представления о многом из того, о чем пишет. Она выстраивает короткую логическую цепочку: Тарасевич — Баранович — Мазепа (Тарасевич из Чернигова, а Мазепу объединяли «теплые и дружеские чувства» с черниговским архиепископом Лазарем Барановичем). На основании чего и следует абсолютно нелогичное, на мой взгляд, заключение о несомненной принадлежности гетмана к «украинским участникам изготовления портрета» (там же). Через несколько страниц тезис повторяется: «Мазепа принимал самое непосредственное участие в изготовлении «царских» портретов Софьи» (с. 83).

Здесь хорошо прослеживается «творческий» метод Таировой-Яковлевой. «Невозможно представить» быстро превращается в категорическое утверждение, якобы точно установленный факт. Желаемое выдается за действительное. Забегая вперед, стоит указать на подобные примеры дальше. В главе 3 затрагивается мятеж Петрика, причем говорится: «Не исключено, что тайным вдохновителем восстания был соперник Мазепы, генеральный писарь Василий Кочубей» (с. 103). «Не исключено» — это пока что предположение. Но в главе 6 «роль В. Кочубея в восстании Петрика» без всяких доказательств станет уже не подлежащей сомнению (с. 210).

В главе 8 читаем: «Можно предположить, что Мазепа не только сам хорошо знаком с шахматами, но и игрывал партии с Федором Алексеевичем (Головиным. — Авт.), так как писал ему, что настало время сделать полякам «шах и мат» (с. 257). Довод не бесспорен (и сегодня шахматные, футбольные, боксерские термины употребляются в разговорной речи не одними спортсменами), но строить предположение действительно можно. Откроем, однако, главу 9, где предположение становится утверждением: «Мы знаем, что он (Мазепа. — Авт.)… играл в шахматы» (с. 288). И в примечании: «Об игре в шахматы автор узнала из письма И. Мазепы Ф.А. Головину» (с. 447).