Сумерки невежества. Технология лжи, или 75 очерков о современной фальсификации истории Украины - Александр Каревин

Развивая мысль, «ученая» дама сообщает, что «после отмены в начале ХХ века цензуры сразу же появились русские исследования, где высказывались совершенно иные суждения о Мазепе (не говоря уже об украинских «промазепинских» работах, например монографии Ф.М. Уманца») (там же).

Доктору исторических наук не мешало бы знать, что предварительную цензуру для книг объемом более десяти печатных листов (то есть для всех солидных монографий по истории) отменили в России в 1865 году. Значение цензурных строгостей более раннего периода также преувеличено. Не в них нужно искать истоки негативных оценок гетмана русской историографией. Скажем, упомянутый Михаил Драгоманов[15], историк, фольклорист, литературовед и в то же время ярый противник самодержавия, оказавшись в 1876 году за границей, мог не бояться цензоров. Но Мазепу он все равно именовал «проходимцем»[16].

В «подцензурной» России о гетмане высказывались умереннее. Названная Татьяной Геннадьевной книга Ф.М. Уманца, задавшегося определенной целью оправдать Мазепу, вышла в Петербурге в 1897 году (то есть до пресловутых свобод 1905 года). Ее критиковали, но не запрещали.

Стоит также напомнить, что Кирилло-Мефодиевское общество было разгромлено в 1847 году, а монографию «Мазепа» Николай Костомаров писал в конце 1870-х — начале 1880-х годов (в совершенно другую эпоху). Можно догадаться, что директор Центра по изучению истории Украины перепутала разгром Кирилло-Мефодиевского общества с другим репрессивным актом, так называемым Эмским указом 1876 года (вряд ли настоящий историк допустил бы столь грубую ошибку).

Что же касается работ с «совершенно иными суждениями о Мазепе», якобы появившихся в послецензурную эпоху начала ХХ века, то из таковых «ученая» дама назвала всего одно сочинение — «Историю украинского народа» Александры Ефименко. При этом крайне сомнительно, что Таирова-Яковлева взяла на себя труд прочесть указанное сочинение. На поверку ничего «совершенно иного» там не оказывается. Как и другие исследователи, Ефименко именует переход гетмана к шведам изменой, говорит о двуличии Мазепы, отмечает его непопулярность в народе[17]. А достоинства и заслуги гетмана (природный ум, опыт, энергичное поначалу содействие политике Петра, строительство храмов) не отрицались русской исторической наукой задолго до Ефименко (и даже до отмены предварительной цензуры)[18].

Резоннее говорить о подконтрольности цензуре историков советских. Но и тут сочинительница предъявляет претензии невпопад: в СССР, дескать, «вопреки фактам и здравому смыслу» ничего не сообщали о «решающей роли» в Азовских походах «лично Мазепы» (с. 3).

Как известно, в Азовских походах лично Мазепа участия не принимал. Малорусскими казаками при осаде и штурме крепости командовал наказной гетман Яков Лизогуб. Мазепа в это время находился в другом регионе — Приднепровье, где тоже шли боевые действия. Иногда, впрочем, исследователи объединяют военные операции русской армии тех лет под общим названием — Азовско-Днепровские походы. Однако Таирова-Яковлева, возвращающаяся к этой теме по ходу книги не один раз, именует походы именно Азовскими и настаивает: Мазепа руководил казаками «под Азовом» (с. 336).

Справедливости ради надо сказать: заблуждение это давнее. Об участии гетмана в том штурме ошибочно упоминалось в некоторых работах, написанных в ХVIII веке (что, кстати, снова доказывает: не сдерживала мазеповедов «жесточайшая цензура», Мазепе даже приписывали несуществующие заслуги). Тогдашних исследователей, по всей видимости, сбило с толку то, что, награждая малорусов после Азовской кампании, царь не счел возможным обойти милостями и их гетмана. Уточнить подробности было сложно. Архивы оставались труднодоступными, многие документы в них — неразобранными. Приходилось пользоваться недостоверными источниками информации. Отсюда и ошибка. Она была обнаружена и исправлена последующими поколениями историков. Сегодня даже украинские «национально сознательные» авторы, склонные всячески возвеличивать Мазепу, лавров покорителя Азова ему не приписывают. Российская же «ученая» дама, углядев, наверное, «замалчиваемый факт» в каком-то древнем сочинении, выражаясь словами старинной поговорки, бухнула в колокола, не заглянув в святцы.

Убеждена Татьяна Геннадьевна и в том, что победы гетмана и его казаков под Кизикерменом (1695 год) и Азовом (1696 год) «превозносили и патриарх Иоаким (далеко не самый лояльный гетману), и европейские государи» (с. 12). Про европейских государей что-либо сказать сложно — конкретных данных автор «монографии» не приводит. А вот насчет патриарха Иоакима (может быть, и вправду не самого лояльного к гетману) сомнения возникают. Ну, хотя бы потому, что умер он в 1690 году.

Характерно, что тот же тезис о восхищении Иоакима Кизикерменской и Азовской победами содержится и в более раннем сочинении Таировой-Яковлевой[19]. Из чего делаем вывод: это не заурядный недосмотр, дата смерти патриарха осталась «ученой» даме неизвестной.

Завершая разбор введения, укажу на еще одну попытку профессора Санкт-Петербургского университета «отказаться от мифологии». «Некоторые «патриоты» с зашоренными глазами любят повторять, что Мазепа стал символом предательства», — читаем в книге (с. 8). Далее идет рассуждение о терминах «мазепинцы» и «мазепинство», которые, по мнению сочинительницы, символами предательства не являются: «Именно «мазепинцами» называли черносотенцы деятелей украинского национального движения в Галиции… Так вот — эти самые черносотенцы под «мазепинством» имели в виду не измену или предательство, а стремление к национальной свободе и независимости. Значит, Мазепа представлялся им сторонником украинской культуры и самосознания, основанных на автономии и государственности. Немного другое, не правда ли?» (с. 8).

«Неправда!» — хочется ответить Татьяне Геннадьевне. Позволю себе предположить, что работ «этих самых черносотенцев» она просто не читала. В них говорится как раз об измене, а не о развитии культуры и самосознания[20]. Жаль, что автору «монографии» и это неизвестно.

Немалое количество ошибок обнаруживается в главе 1 «И. Мазепа и И. Самойлович». Наиболее заметная из них — описание условий договора о «вечном мире» между Россией и Польшей (1686 год): «…Волынь и Галиция отходили Польше, Подолье попадало под власть Турции. Договоры с Портой аннулировались, и Москва вступала в Священную лигу» (с. 31).

Тут же становится понятным, что текст соглашения «ученая» дама не читала. О принадлежности Волыни и Галиции там нет ни слова (обе области и без того принадлежали Речи Посполитой). Подолье никак не могло отойти к Турции, так как было турецким с 1672 года. К тому же участия в договоре эта держава не принимала. Утверждать, что по одному и тому же документу ей отдается какая-то территория, тут же все договоры с ней аннулируются, а одна из договаривающихся сторон вступает в антитурецкую Священную лигу (где уже находилась другая договаривающаяся сторона), — верх абсурда. На самом деле Россия и Польша договорились отвоевать Подолье у турок и защищать его потом совместными усилиями.

Яркая демонстрация невежества сочинительницы — отрицание ею взятки, данной Мазепой князю Василию Голицыну: «Едва ли вчерашний запорожский пленник, не имевший больших материальных средств и родни, мог действительно подкупить могущественного фаворита» (с. 52). Вместе с тем деньги, полученные Голицыным от Мазепы, — «5800 червонных золотых, 3000 рублей в копейках, 1200 рублей в талярах битых, что составляло 10 000 рублей», по мнению автора «монографии», сумма «на самом деле не слишком значительная» и «выглядит как обычный подарок того времени» (с. 54). «Более щедрые «подношения» Мазепа будет потом делать и другим русским сановникам». Как пример «более щедрых» подарков в книге приведено вино, посланное гетманом думному дьяку Е. Украинцеву (примечание на с. 384). Сопоставлены десять тысяч рублей и с «парой соболей ценою 5 фунтов стерлингов», подаренных шотландцем Патриком Гордоном Федору Шакловитому. «Никто же не обвиняет при этом Гордона в желании стать «боярином»!» — пускается в рассуждения Татьяна Геннадьевна (с. 54).

Читая такое, начинаешь сомневаться: понимает ли «ученая» дама то, о чем говорит? «Вчерашний запорожский пленник» перестал быть таковым за 13 лет до описываемых событий (то есть совсем не «вчера»). Необходимые деньги, как свидетельствуют документы, он взял из средств свергнутого гетмана Самойловича. Деньги, кстати, немалые. Историки (настоящие) считали и триста червонцев — «суммой значительной для того времени»[21]. Дом Самойловича в Москве (надо полагать, не самый бедный и маленький), отданный им в приданое дочери, оценивался в две тысячи пятьсот рублей[22]. Десять же тысяч тогдашних рублей — это, по мнению специалистов, «огромная сумма»[23]. Вино или пара соболей не идут с ней ни в какое сравнение. И разглагольствования Татьяны Геннадьевны на сей счет можно было бы назвать вершиной нелогичности (чтоб не сказать: глупости), если бы таких «вершин» не наблюдалось в книге превеликое множество.