Я вижу солнце - Нодар Думбадзе

- Вот дурак! Слышь, Сосоин русский, это я, Бежана, не узнаешь меня? Бежана ласково потрепал больного по щеке. Тот закрыл глаза.

- Ночью он будет бредить. Дай ему попить вот этого...

Утром свари кашу, попробуй накормить помаленьку... Если жар не спадет, пусть Сосойя еще раз натрет его. Ну, не расстраивайся, Кето, моя дорогая! - Аквиринэ встала, поправила подол платья и обратилась к Бежане: - Пошли, Бежана, никуда твой русский не сбежит!

- Здрасти, русо! - Бежана приложил к голове растопыренную пятерню, повернулся и, напевая песенку, последовал за Аквиринэ.

* * *

Всю ночь я с тетей и Хатией не сомкнули глаз. Больной беспокойно ворочался, метался, бредил. В полночь он вдруг присел в постели, вперил в нас отсутствующий взгляд лунатика, потом посмотрел на дверь и позвал:

- Сестра!

- Что тебе, милый? - спросила тетя по-русски.

- Сестра, жалко тебе глотка мышьяка? - простонал больной.

Тетя дала ему отпить вина. Больной затих.

Под утро я натёр его. Тетя прилегла на кушетке и заснула. Я и Хатия продолжали бодрствовать.

- Сосойя, что с ним будет? - спросила Хатия.

- Ничего не будет. Сказала ведь бабушка Аквиринэ, что он спасен.

- А вдруг она ошиблась?

- Ничего не ошиблась! Он же фронтовик! Видишь, какая у него рана? Если он от такой раны не умер, от болезни и подавно не умрет!

- А где у него рана?

Я откинул одеяло на груди больного, взял руку Хатии и дал ей пощупать рану.

- Ух ты!.. А если б попало влево, убило бы его, правда?

- Конечно!

Хатия нежно провела обеими руками по лицу, по плечам больного.

- Он красивый?

- Не знаю. Наверно, красивый. Зарос он, как поп, разве поймешь?

- А худой какой!

- Димка! - выкрикнул вдруг больной. - Слышишь меня, Димка?!

Я и Хатия обратились в слух.

- Тебе говорю, Димка! Слышишь?

- Слышу! - ответил я тихо,

- Смотри, Димка, сейчас все спят... Утром сюда придут немцы... Вывезти всех не успеют... Мы с тобой - ходячие... Или ты хочешь сгнить в постели?.. Надо бежать!..

- Ты о чем?

- Да, да, бежать!.. Эвакуация мне не по душе... Пусть сам врач эвакуируется, если он боится... Ты чего молчишь?

Сейчас все спят и никто не дежурит... Гляди!..

Больной привстал.

- Погоди, - обнял я его, - дождемся утра!

- Нет, я уйду! - он оттолкнул меняй встал.

- Куда ты? Постой!

Я постарался удержать больного, но поняв, что это мне не под силу, крикнул:

- Хатия, помоги!

Хатия ощупью подошла к нам и сзади схватила больного за плечи.

- Пустите! - взревел он и рванулся так, что мы все втроем оказались на полу. Перепуганная тетя бросилась к нам.

- Пустите меня! У-у-у... - Вопя и ругаясь, больной катался на полу, мы наседали на него и никак не могли справиться с этим обескровленным, ослабшим от голода и жара человеком, которому страх придал удивительную силу. После получасовой возни он обмяк и заплакал:

- Отпусти меня, сестра, сделай доброе дело, отпусти...

Наконец он, видно, примирился с судьбой, опустил руки, всхлипнул и уже спокойно дал нам уложить себя в постель. Спустя минуту он заснул...

Я улегся на полу у камина, тетя и Хатия - вместе, на кровати. После долгого молчания я тихо позвал:

- Тетя...

- Да?

- Спишь?

- Сплю!

- Ты не обижайся, тетя, завтра я схожу в сельсовет и попрошу, чтобы его отправили в больницу...

- Не мели чепухи! Хатию разбудишь!

- А я не сплю.

- Сходим, Хатия, в сельсовет? - спросил я Хатию.

- И куда он хотел бежать? - спросила в свою очередь она.

- Засните, черти! Вставать скоро! - зашикала на нас тетя.

- Нет, серьезно, тетя, что нам делать?

- А что, собственно, надо делать? Привели его - значит, должны выходить. И все! При чем тут сельсовет?

- Чем его кормить?

- Тем же, чем кормимся мы сами.

- Ему бы молока побольше... - сказала Хатия.

- Да, мчади с сыром тоже неплохо! - сказал я.

- Откуда и как он попал сюда? - спросила Хатия.

- Война, Хатия, война... Сейчас всякое бывает, - ответила тетя.

- Тетя!

- Что еще?

- Значит, оставляем его?

- Сперва вылечим, а там видно будет... Да засни ты наконец!

...Я сплю и вижу сон: перед нашей сельской церковкой в белом подвенечном платье стоит тетя - стройная, красивая, как божья матерь. У ее ног на коленях все мужчины нашего села и среди них наш русский. Все молчат. Молчит тетя. И лишь русский, воздев руки, молит тетю:

"Отпусти меня, сестра, сделай доброе дело, отпусти..."

Я прошу тетю не отпускать нашего русского. Тетя подходит к нему, берет его за руку, потом берет за руку меня, и мы втроем идем домой...

...Целую неделю больной боролся со смертью. Все эти дни он не приходил в сознание. Днем лежал спокойно, устремив в потолок блестящие глаза, ночью начинал метаться и бредить. Каждый день Бежана приходил проведать больного. Он садился у изголовья и заводил с ним беседу, словно со старым знакомым.

- Когда же ты встанешь, Сосоин русский, а? Видишь, ноги уже не держат Кето!.. Что? Не понимаешь по-грузински? Так я тоже по-русски не понимаю, но это ничего не значит! Хочешь, поспорим? На что? На что желаешь! Кто больше съест. Кто больше поднимет. Кто лучше споет.

Что? Спеть по-русски? По-русски я не умею, дорогой!

Спою тебе по-нашему, а ты поддержи басом! Не можешь?

Ладно, пой вторым голосом! Тоже не можешь? Хорошо, тогда я один спою! И Бежана пел:

Девица-красавица

В загляденье-платьице

Днем покоя не дает

И во сне является...

- Недавно наш Лукайя Поцхишвили получил похоронную на сына... Стыдно, конечно, петь, когда у соседа такое горе... Но я чокнутый, мне можно... Почему мне поется, говоришь? Поется, и все тут! А почему поет наше радио?

Дела у нас, сам знаешь, не так уж веселы... А все же поем и будем петь! Песня, брат, помогает в беде! Так-то!..

Каждый день с утра до вечера к нам приходили соседи - проведать больного. Приходил врач - поил его какими-то лекарствами, делал уколы. И в конце недели наш больной наконец-то пришел в себя. Он открыл глаза, присел в постели и долго удивленно оглядывал меня, тетю, Хатию и Бежану.

- Где я? - спросил он.

Мы объяснили.

Больной попытался встать, но силы изменили ему. Он снова лег и закрыл глаза. Лицо его нахмурилось, и на скулах заходили желваки. Мы поняли, что больной впал в тяжелые воспоминания, и молча покинули комнату.

Я и Хатия вышли со двора и, взявшись за руки, бесцельно зашагали по проселочной дороге.

- Знаешь, Сосойя, ему теперь ох как нужно козье молоко! Сразу встанет на ноги! - сказала Хатия.

- Привет! А где ты его возьмешь - козье молоко?

- Сходим к Мине. У нее есть коза.

Соседка Мина подметала двор. Двое полуголых детишек неотступно следовали за ней и хныкали:

- Ма-а-ам, дай варе-е-енья!

- Чтоб вам повылазило, обормоты!.. Ишь чего захотели!.. А палкой по одному месту не хотите?

- Не-е-е, варенья хотим!

Мы зашли во двор. Я присел у калитки, а Хатия направилась к Мине. Женщина, продолжая подметать двор, не заметила Хатию, а дети тотчас же окружили ее.

- Мам, мам, Хатия пришла!

Мина бросила веник, выпрямилась и заулыбалась.

- Здравствуй, моя девочка!

- Здравствуй, Мина!

- Как поживаешь, Хатия?

- Спасибо, Мина... У меня есть дело к тебе.

- Говори, детка!

- Нам с Сосойей нужно молоко!

- Молоко?

- Да. Козье молоко. Для больного.

- Хатия, девочка моя дорогая, откуда у меня молоко?

Разве напасешься на этих извергов? У, черти ненасытные! - прикрикнула она на детишек. - Как мне быть?

- Ничего, Мина, ты не беспокойся, мы попросим у других, - ответила Хатия, - извини, пожалуйста! До свидания!

- Погоди, погоди, Хатия! - Мина бросилась под навес, выволокла оттуда за рога упиравшуюся и отчаянно блеявшую козу. - Вот, Хатия, посмотри сама, есть ли у нее в вымени хоть капля молока!.. Нет, ты потрогай, пожалуйста! - Она схватила руку Хатии и насилу заставила ее пощупать тощее вымя козы.

- Верно, верно, Минат.. Разве я не понимаю? Я не подумала о детях... Извини меня...

- Хатия, детка моя, не обижайся! Знаешь ведь, я души не пожалею для тебя, но тут я бессильна!

- Знаю, Мина, извини!.. Ну мы пошли! До свидания!.. Идем, Сосойя!

Мы обошли все село, но достать молока так и не сумели. Козу держали почти в каждом доме, но лишнего молока не нашлось ни у кого. Эдемика Горделадзе даже объяснил нам, что в военное время кровь и козье молоко ценятся одинаково... А Васаси Соселия на наших глазах накрошила мчади в горшочек с козьим молоком и, когда ее внучок во мгновение ока вылакал горшочек до дна, вздохнула и сказала:

- Видели? Вот так каждый день. Коза - все для мальчишки: мать, завтрак, обед и ужин... Другой пищи нет у меня для него... Скоро он, наверно, начнет блеять по-козлиному...

Так мы возвратились домой без молока.

...Назавтра к полудню Хатия пришла к нам, вызвала меня во двор и тихо сказала:

- Сосойя, я знаю, где достать козье молоко!

- Где?

- Бери посуду, и пошли!

Я вынес из кухни глиняный горшочек и последовал за Хатией. Мы пересекли чайную плантацию, миновали заросли орешника и вышли к огромному грушевому дереву, росшему над обрывом.