Двойные неприятности - Ричард Пратер

— Да, он самый. Рейген слушает.

Последовало молчание. Через плотные шторы я не мог разглядеть, что происходит внутри, однако мог слышать разговор, тихий и невнятный, но смысл его понять было все-таки можно.

Да и голос безошибочно принадлежал Рейгену — зычный, полный жизни, не очень музыкальный, но твердый и уверенный, — словом, голос, способный сразить собеседника наповал.

Потом я услышал:

— Да, привет, Таунсенд. Так, рассказывай.

Некоторое время он слушал своего собеседника на другом конце провода, затем разразился грубой бранью; выпустив очередь из слов, состоящих преимущественно из трех букв, он спросил:

— Кто? Честер Драм? Какого дьявола! Хочешь сказать, что этот Драм смог помешать?

Потом еще минуту спокойно слушал. Имя Таунсенд ничего мне не говорило, другое дело — Честер Драм. Это был мой коллега из Вашингтона, известный на всем Восточном побережье частный сыщик. Я с ним никогда не встречался, но знал о нем по отзывам и мог с уверенностью сказать, что он не из тех людей, которые общаются с такими подонками, как Рейген. Напротив, он считался одним из лучших специалистов в своем деле. Я был озадачен услышанным, но, пока размышлял об этом, Рейген снова заговорил.

Он заговорил неожиданно. И голос его был твердым. А когда голос Рейгена становился твердым, то у присутствующих неизменно возникало ощущение, что того и гляди под напором этого могучего голоса у Рейгена начнут вылетать зубы изо рта.

— Ты глупый бездельник! Мне что, приехать туда и сделать все самому?

Последовала пауза.

Затем:

— Угу. Позвони мне утром. — Он бросил трубку на рычаг.

Другой голос спросил:

— В чем дело, Джон?

И Рейген ответил:

— Я расскажу тебе дома. Пошли.

Я стремглав помчался к своему «кадиллаку», завел его и, подъехав к парковке для боссов, остановился рядом с «линкольном». Свет фар моего автомобиля упал на окна кабинета Рейгена как раз в тот момент, когда там выключили свет. Он сразу же был включен снова.

Я вышел из машины, хлопнув дверцей, вытащил свой пистолет 38-го калибра, проверил его и снова сунул в кожаную кобуру под мышкой. Потом направился к черному ходу.

Стеклянные двери были по-прежнему заперты. Я постучал.

Внутри и снаружи, у меня над головой, загорелся свет, парковка тоже осветилась. И я смог увидеть здание насквозь, вплоть до парадного входа. Всего в нескольких футах справа от меня был широкий коридор. Насколько я знал, там размещались кабинеты главных начальников. Через минуту из этого коридора вышел худой коротышка в темном костюме и белой рубашке с галстуком и направился к двери, но вдруг резко остановился и осмотрел меня с головы до ног. Его сальные черные волосы прилипли к черепу. С такого расстояния я не мог хорошенько его рассмотреть, но мог поспорить, что рубашка на нем была грязная. Я знал его: это был Ру Минк. Он тоже меня знал, и я видел, как с его до странности толстых губ сорвалось мерзкое короткое ругательство. Он быстро развернулся и исчез из виду.

Однако через минуту вернулся и отпер двери.

— Чего вам тут надо, Скотт? — спросил он не слишком вежливо.

Я протиснулся мимо него, и он повторил:

— Какого дьявола тебе тут надо?

— Войти.

Я прошел мимо него, повернул направо и проследовал по коридору к кабинету Джона Рейгена.

Я слышал, как у меня за спиной Минк захлопнул дверь.

И запер ее.

Я еще раз свернул направо и оказался в аппендиксе, где находился кабинет Джона Рейгена. Шаги Минка по полированному полу гулко отдавались эхом в просторном холле. Он догнал меня почти у дверей кабинета Рейгена и схватил за руку.

Вот чего я терпеть не могу, так это когда меня хватают за руку, особенно такие мерзавцы, как Минк. Я остановился и развернулся к нему.

На расстоянии в десять футов он тоже выглядел не особенно приятным, но вблизи был просто невыносим. Ростом всего в пять футов семь дюймов, а физиономия худая и узкая, словно сплющенная с боков. Это была как раз такая физиономия, которую хочется расплющить... с боков. Сальные черные волосы гладко зачесаны назад с высокого белого лба, а бегающие темные глазки сощурены. Его на удивление толстые губы, казалось, вываливаются изо рта — зрелище весьма неприятное.

Когда же он злился, они выпячивались еще больше, а сейчас Минк злился, и здорово. Над левой скулой у него был синяк, чуть припухший и уже потерявший свою изначальную синеву.

— Не так быстро, Скотт, — сказал он. — Уже довольно поздно...

— Руку!

— Что?

— Руку! Отпусти руку, тебе говорят! Или я тебе ее оторву!

Он быстро отдернул руку:

— Ты чертовски торопишься, Скотт. Нельзя вот так запросто сюда являться.

— Ладно. Доложи обо мне. Я хочу видеть Рейгена.

Минк подошел к двери кабинета, открыл ее, просунул голову и сказал:

— Этот чудак не говорит, чего ему надо. Похоже, я ему не понравился. — Он тихонько хихикнул.

— Впусти его, — распорядился Рейген.

Минк посмотрел на меня через плечо и широко распахнул дверь. Кабинет был обставлен с шиком — комфорт и роскошь.

На полу толстый ковер, стены обшиты панелями орехового дерева, отполированными до блеска. Слева находился большой, замысловатой формы письменный стол, обращенный овальным изгибом ко мне. За столом во вращающемся кресле восседал Джон Рейген. Весельчак Джек.

Вид у него был, как всегда, «жизнерадостный». Словно только что ему в живот угодила пуля. Рейгену было сорок пять лет, рост — чуть больше шести футов. Жилистый, словно хлыст, с крючковатым носом и с синевато-серыми мутными глазами.

Кожа на лице — темная, грубая и жесткая, как подошва. На верхней губе — шрам, и несколько небольших шрамиков на левой щеке. Мне его физиономия напомнила маринованную оливу с косточкой внутри. Вьющиеся волосы были аккуратно подстрижены.

Рейген указал мне на массивное современное кресло, стоившее не менее трехсот долларов, что составляло годовой взнос пятерых рядовых членов профсоюза.

— Усаживайтесь, Скотт, — сказал он.

Предложенное им кресло стояло слева от меня, спинкой к двери. Я ухмыльнулся, подошел к точно такому же, но справа от меня, развернул его к двери и уселся.

Рейген не слишком дружелюбно осведомился:

— Ну, Скотт, какого черта тебя принесло на этот раз?

— Пытаюсь узнать, кто убил Брауна Торна, — непринужденно бросил я. — Почему его убили, я уже выяснил, теперь мне надо установить, кто это сделал.

Тем временем Минк захлопнул дверь, и я оглянулся. Кэнди стоял рядом с Минком, привалившись к стене. Он прятался за дверью, когда я вошел, поэтому я его не увидел. Для начала заметим, что Минк был фигурой малопримечательной. Он всегда носил только темные костюмы, и вся его одежда напоминала облачение усопшего, словно он в любую минуту готов был лечь в гроб. Забальзамированный мертвец, но еще способный двигаться. Он был неразличим в толпе. И не только в толпе.

Трудно было заметить его появление или исчезновение. А уж рядом с Кэнди он вообще становился невидимкой.

Кэнди — это молодой парень по имени Норман Кэнделло.

Когда видишь его впервые, невольно думаешь, что ему место в Голливуде, в лучших кинофильмах. Но я-то имел возможность хорошенько его рассмотреть. Кроме того, знал его «послужной список».

Будучи еще совсем молодым громилой — ему сейчас всего двадцать четыре года, — он уже успел схлопотать два срока условно и отсидеть год в Сан-Квентине за вооруженное ограбление.

Он обладал всеми теми физическими данными, которых Ру Минк был лишен. Кэнди был чистюлей, сильным, красивым, с правильными чертами лица и с крепкими белыми зубами, густыми темными волосами, аккуратно уложенными, но с непослушным вихром на лбу, предвещающим раннее вдовство. Он имел репутацию удачливого покорителя женских сердец, однако это не сказалось на его росте. Ростом он был по меньшей мере шести футов трех дюймов, а весил около двухсот тридцати фунтов.

Они с Минком таращились на меня. Кэнди тихо сказал:

— Я слыхал, что Брауна убили, Скотт. Плохо дело.

— Угу. И когда ты услышал об этом?

Он, улыбнувшись, пожал плечами:

— Ну, сегодня днем.

Когда он улыбался, то становился вообще неотразимым.

— А я уж подумал, что, возможно, это было ранним утром.

— Как же это могло быть? — вежливо осведомился Кэнди. — Ведь сообщили, что Браун был убит приблизительно в это время. Так знай: я все это время спал сном младенца.

Кэнди не так уж просто завести. Я напрасно тратил на него время. Но Рейген с Минком заводились с полуоборота. И расколются именно они, если вообще кто-то расколется.

Крепкий голос Рейгена больно ударил по моим барабанным перепонкам.

— Куда ты клонишь? Хочешь сказать, что знаешь, почему этого негодяя пришили?

Я радушно улыбнулся ему во весь рот:

— Смотри, Рейген, о покойниках плохо не говорят. То же самое может приключиться и с тобой.