Федор Сологуб - Мария Савельева

Другой сюжет ранней поэзии Сологуба: в басурманском королевстве начался голод, только многоженец Зензивей не унывает.

Слух пронесся: ЗензивейБудет есть своих детей.

Даже в классических своих текстах Сологуб потом не гнушался тем, чтобы создавать рифмы на основе им же выдуманных имен собственных:

Звезда Маир сияет надо мною,                      Звезда Маир,И озарен прекрасною звездою                      Далекий мир.

Земля Ойле плывет в волнах эфира,                      Земля Ойле,И ясен свет блистающий Маира                      На той земле.

Река Лигой в стране любви и мира,                      Река ЛигойКолеблет тихо ясный лик Маира                      Своей волной.

Этим поэт утверждал, что Зензивей, Маир, Ойле, Лигой — настоящие, были всегда, задолго до рождения поэта, который рассказал нам о них.

Здесь же, в Крестцах, Тетерников начинает работу над первым своим романом «Тяжелые сны», смешивая сновидения, мечты, бред — и реальность провинциального учителя Логина. Автор ведет своего героя от полной апатии через преодоление себя, через отрицание моральных законов — к мечте о счастье. Похожий путь проходила и творческая манера Сологуба: от быта к звездам, от тяжелого недоумения и растерянности — к собственному художественному миру с особыми внутренними законами.

В этом романе, даже в конечном его варианте, еще мало было мистики, второго слоя реальности, преобладали быт и затаенные жалобы на собственную жизнь: «По утрам в будни Логин всегда бывал в мрачном настроении. Знал: придет в гимназию и встретит холодных, мертвых людей. Они равнодушно отбывают свою повинность, механически выполняют предписанное, словно куклы усовершенствованного устройства». Учительские нравы отражены во многих эпизодах этого текста. Одно из действующих лиц романа — бойкая восемнадцатилетняя девица Валя. После смерти отца ее из благодеяния устроили учительницей в сельскую школу, а она ворует горох и лазает по чужим заборам как живая иллюстрация мысли Тетерникова о незрелости юных учителей. Другой персонаж — выпускник учительской семинарии, сельчанин Почуев, который «переконфузился» из-за приезда исправника. Не учтя субординации, он первый протянул руку полицейскому чиновнику и был за это отстранен от должности. Еще один педагог в романе — молодой учитель Шестов, который сдал комнату своему товарищу, кутиле Молину, и оказался вовлеченным в скандал вокруг изнасилования девочки-прислуги…

Установлено, что историю с изнасилованием служанки Сологуб в подробностях позаимствовал из реальной жизни[7]. Семья писателя сдавала часть своей квартиры крестецкому учителю Алексею Петровичу Григорьеву. Очень скоро он начал вызывать недовольство Тетерниковых, навязчиво ухаживая за их прислугой. Девушке пришлось оставить этот дом, и хозяева наняли другую, четырнадцатилетнюю девицу. Новая работница пользовалась в городе дурной репутацией, но иной прислуги в Крестцах было не найти. Однажды ночью мать писателя Татьяна Семеновна услышала подозрительные звуки, зашла в комнату служанки и увидела ее постель запятнанной. На следующий день девочка обратилась в полицию, и Григорьев был арестован по обвинению в изнасиловании. Квартирная хозяйка Татьяна Семеновна дала показания против него, но по городу уже пошла дурная молва о самих Тетерниковых, в доме которых произошел прискорбный случай. Местные жители хорошо знали характер четырнадцатилетней прислуги. Ходили толки о том, что Тетерниковы специально подговорили ее соблазнить Григорьева, мстя за что-то своему жильцу.

Уже на следующий день в училище встретились учитель-инспектор Бальзаминов (прототип «Сосульки» Крикунова в «Тяжелых снах»), законоучитель Остроумов (прототип отца Андрея) и Федор Тетерников. На молодого учителя посыпались обвинения: как он допустил, чтобы его мать стала главной обвинительницей в скандальном процессе? Из уст священника он не ожидал услышать таких слов:

— Вы, содержа ее на свои средства, могли принудить ее не давать никаких показаний.

— Насиловать совесть старухи-матери я не могу, — отвечал молодой учитель.

— У вас давно была ненависть к Григорьеву, — не смутились начальники.

Очень похоже эта история описана в «Тяжелых снах». Автобиографическими чертами в романе наделены и юный, болезненно застенчивый, прекраснодушный Шестов, и раздвоенный, верящий и одновременно не верящий в свою деятельность Логин. Из-за множества плохо очерченных образов, второстепенных фигур, попыток автора замаскировать собственную биографию и свой строй мыслей характеры в этом романе получились нечеткими, ученически нарисованными, сюжетные линии разбегаются в разные стороны, зато это первое крупное произведение, завершенное начинающим писателем.

Дело Григорьева в конечном счете было замято, по сведениям Сологуба — за недостатком улик. Самого писателя в это время в Крестцах уже не было, он попросил о переводе. История с Григорьевым привела к полному разладу между Федором Тетерниковым и руководством городского училища, которое обвинило молодого учителя в грубости, невоспитанности, атеизме. Тетерников писал Латышеву, что оставил бы службу, если бы имел хоть какую-нибудь возможность заработка в Петербурге и если бы в его обязанности не входило содержание семьи. Но эти мечты разбивались о реальность. Место в Петербурге не появлялось. Таким образом, выход был только один — перевод по службе. Бывшие учителя Тетерникова пришли ему на помощь, и Сент-Илер нашел своему воспитаннику место в Великих Луках.

Латышев тоже не оставлял забот о своем ученике, как и обо всех остальных народных учителях. В 1880 году он начал издавать журнал «Русский начальный учитель» и продолжал выпускать его ежемесячно в буквальном смысле до конца жизни: этот замечательный преподаватель и редактор умер в январе 1912 года за правкой рукописи сельского педагога. У издания были одновременно и методические, и социальные задачи. Педагогика в это время только зарождалась как наука. Сент-Илер писал в первом номере нового журнала в статье «Почему изучение педагогики необходимо для начальных учителей», что педагогика — не наука в точном смысле слова, так как она не упорядочена, а представляет собой практическое знание, родившееся из насущной потребности, подобно медицине или сельскому хозяйству. На страницах журнала он предлагал использовать в обучении привычку, несознательные движения, поскольку научиться чему-то — значит делать это автоматически, не задумываясь: не думаем же мы над способом держать ручку в руке или правильно писать простые слова. Метод Сент-Илера некоторым педагогам казался чем-то недостойным: в приличном обществе не принято было обсуждать любые проявления неосознанного. Не только в педагогике, но и в литературе демонстрация подсознательных импульсов часто вызывала отторжение публики, как это показала чуть позже литературная судьба Сологуба.