Газета Завтра 337 (20 2000) - Газета Завтра Газета

К слову сказать, и когда я был призван на военную службу, полуторка, в которой нас, новобранцев, увозили из военкомата для посадки в эшелон, тоже прошла Красной площадью, поскольку военкомат находился в Зарядье. Так что потом, при воспоминании о Москве за десять тысяч верст от нее (я попал служить на Тихоокеанский флот), перед моим мысленным взором прежде всего вставали Кремль и Красная площадь.

И все же теперь, по прошествии многих уже не лет, а десятилетий, вороша в памяти прошлое, я почему-то чаще вижу себя на Красной площади не поспешающим на работу или в школу, а торжественно шагающим в нарядных праздничных колоннах, вижу тогдашних жизнерадостных друзей, флаги и транспаранты над головами, разноцветные, улетающие в синее небо шарики...

Ныне, с усердием, достойным лучшего применения, наши свободно-продажные СМИ стараются затемнить, очернить, оплевать те годы, то время, о котором идет речь. И особенно рьяно опорочивается единящая всех нас атмосфера тогдашних праздничных шествий, демонстрация сердечного братства народов, населяющих нашу огромную страну. Все не так, — безапелляционно утверждают нынешние пираты пера и телеэкрана. Проклятые коммуняки насильно заставляли ходить на демонстрации, это была обычная принудиловка: составлялись списки и по этим спискам дважды в году, 1 мая и 7 ноября, отбывали праздничную повинность...

Но, господа-демократы, ведь сохранились же прекрасные песни тех лет, такие, скажем, как "Широка страна моя родная", "Нас утро встречает прохладой", "Москва майская" ("Утро красит нежным цветом стены древнего Кремля..."), да мало ли и других. А еще сохранилась и кинохроника, которую вы не очень-то любите показывать. Да, она тогда соответственно "руководилась и направлялась", но была технически еще в том детском возрасте, который не давал ей возможности выдавать черное за белое, как это мы видим сегодня: идет мирная демонстрация ветеранов войны, дюжие ребята-омоновцы, по возрасту годящиеся им в сыновья или внуки, преграждают путь и начинают их избивать. Но это — на самом деле. А в мелькающих ловко смонтированных кадрах все наоборот: старики избивают бедных молодцев...

Хроника тех лет была еще документальна в самом добром, прямом смысле этого слова. Если в кадре видели увлеченно работающего за станком человека, то это не значило, что кинокамера прошла мимо стоящей у проходной толпы безработных. Их тогда попросту не было. Если хроника показывала девушек в брезентовых робах, веселящихся по случаю открытия новой станции метро, которую они строили, эта картина не закрывала собой сгорбленных старушек, стоящих у входа в лучшее в мире метро с протянутой рукой. Да, в сороковом мы жили еще небогато. Девушки могли строить не метро, а, скажем, жилой дом, но сами скорее всего обитали в бараках. Но — голодных бабушек не было, и рядом с построенным домом закладывался новый, в котором девушкам обязательно выделялись квартиры... В кадре — сельский пейзаж и звучит песня. Это поют возвращающиеся с лугов домой колхозницы. Они хорошо, дружно поработали, и теперь вот так же согласно поют — петь в одиночку хорошо, а хором все же лучше, веселей...

Наглядевшийся на подтасовочные репортажи нынешних телевизионщиков и потому скептически настроенный зритель может усомниться в документальности этих картин, поскольку их, мол, тоже можно срежиссировать. Пусть так. Но в любом случае "документы" — построенный дом или сметанные стога сена — остаются неопровержимыми.

Что же до режиссуры...

По центральным улицам Москвы, затем по Красной площади движутся первомайские колонны с флагами, цветами, с уносящимися в небо воздушными шариками. Тысячи, десятки, а может, и сотни тысяч. И лица у всех по-праздничному возбужденные, веселые, искрящиеся радостью. Течет, течет по Красной площади человеческая река, течет час, два часа... Операторы снимают колонны и по отдельности, и вместе с другими, общие, панорамные планы — колышащееся людское море — чередуются с ближними, на которых крупно видны лица, сверкающие на солнце ордена, дети на плечах отцов, видны хороводы с плясками под гармошку. Опять общий план нескончаемой реки, и опять лица, лица. И — ни одного лица злого, хмурого, недовольного.

Можно ли срежиссировать такое?!

Я сам не раз ходил в этих колоннах, но мое личное свидетельство не может иметь большой цены: совсем еще молодой, зеленый, что я мог тогда понимать!.. Но ведь добрая половина празднующих, если не сказать ликующих, людей была уже достаточно серьезного возраста — чему они-то так открыто радовались?!..

ДАНА КОМАНДА ВЫДВИГАТЬСЯ на Красную площадь. Мы огибаем Василия Блаженного, минуем Лобное место и останавливаемся недалеко от расположившегося посреди площади огромного духового оркестра. Здесь — наше, нам предназначенное место.

Лица нынешних моих товарищей по колонне, других участников шествия суровы и сосредоточены. Может, так и должно быть: все же не кипящая весельем первомайская демонстрация, а военный парад. Так-то оно так, но ведь парад-то не рядовой, не протокольный в честь встречи какого-то высокого забугорного гостя — парад в честь Великого святого для всех нас Дня Победы. И разве так он отмечался в 45-м и последующих годах советской эпохи?!

Что же случилось? Что произошло?

Произошло, судя по всему, очень многое.

Великий подвиг советского народа в последние годы всячески принижался, если не сказать затаптывался.

Как говорится, обратимся к фактам. Хорошо известно, что наши союзнички не очень-то торопились с открытием второго фронта. А когда, наконец, весной сорок четвертого высадились в Нормандии, то вскоре же Черчиллем была послана телеграмма Сталину с просьбой ускорить готовившееся наступление советских войск. И если бы Сталин не отозвался на этот крик о помощи, от англо-американского десанта могло бы остаться одно мокрое место. Однако же, помпезно отмечая пятидесятилетие сего, не такого уж великого события, союзники не только сочли возможным не пригласить нас, но и "подали" его как главную решающую победу над Германией. И после этого уже не приходится удивляться, что чуть ли не половина нынешних американских школьников считает, что не кто-то другой, а именно их отцы и деды разгромили фашистскую Германию, а многие даже уверены, что Америка победила не Германию, а Советский Союз...

Параллельно-синхронно в том же духе действовала и захватившая власть пятая колонна внутри страны. Она не только использовала для этого всю мощь продажной прессы, но и буквально вышибала у ветеранов память о нашей Победе: когда они в День Армии вознамерились пройти от Белорусского вокзала до площади Маяковского, ОМОН преградил дорогу и обрушил на их головы резиновые палки. Патриотизм сделался чуть ли не ругательным словом, великая история русского народа, сам образ его жизни стали осмеиваться и опошляться. Дошло до того, что заговорили — ну, не бред ли сивой кобылы?! — об угрозе русского фашизма. Дальше вроде бы уже и ехать некуда. Ан нет. Разгул оголтелой русофобии не прекращается, и мутная волна ее, искусственно нагнетаемая как зарубежными, так и нашими доморощенными средствами информации, поднялась так высоко, что нас уже начали призывать к покаянию. Правда, призывы эти не конкретизируются, не совсем понятно, чем мы, темные, так провинились перед безгрешно-светлым цивилизованным Западом. Вон Америка вкупе с самыми что ни на есть высококультурными странами Европы в течение почти трех месяцев изо дня в день бомбила ни в чем неповинную, братскую нам Югославию, и никакого покаяния никто и ни от кого не потребовал: все о'кэй! Что же мы-то такого греховного натворили?

Церковь еще с апостольских времен признает два вида покаяния: тайное, перед священником, и открытое, публичное. Ясно, что нас призывают ко второму, публичному. И нам, естественно, хотелось бы знать, кто и что это за публика, перед которой мы должны смиренно склонить голову? Ведь всем миром было признано, что мы освободили Европу, а если брать шире и все человечество — от фашизма, этой коричневой чумы ХХ века. А если так, то логично ли освобожденным требовать покаяния от своих освободителей? Или в так называемом цивилизованном мире, в который нас прямо-таки за уши тащат, действует своя, иная логика?

В сознании людей словно бы произошел какой-то 180-градусный поворот-оборот.

По центральным улицам Риги парадно-торжественно, в мундирах и при регалиях, маршируют недобитки-националисты, воевавшие против нашей армии вместе с немцами-фашистами. И в этом никто никакой угрозы фашизма не усматривает. А ветерана Советской Армии Василия Кононова, по сути дела, именно за то, что он боролся с фашистами, бросают за решетку. Это уже почище призыва к покаянию. Это уже следующий шаг вперед и выше: борца с фашизмом насильно, издевательски-нагло ставят на колени. Ставят на виду у всей цивилизованной Европы, на глазах у пламенных воителей за права человека...