Новый Мир ( № 10 2010) - Новый Мир Новый Мир

Другие названия даже не обсуждались.

“А что мы будем делать?” — спросил один. “Где возьмем инструменты?” — спросил другой. “Где будем выступать?” — спросил третий. “О чем петь?” — спросил четвертый. “В каком стиле?” — спросил пятый. “Конечно, в новой волне!” — ответили все разом. И полезли в карманы. Загоношились с мелочью. Решение такой крутизны нужно было срочно обмыть. Выпив, стали выдумывать друг другу клички. Все же отдавали отчет, что играть рок в гетто под своими именами — суицид.

Кух назвался сам. Его любимым героем последнего месяца был Кухулин, легендарный богатырь из кельтского эпоса, этакий Ахилл. Сражал он противников фирменным броском лосося. Кух на пьянках тоже сражал собутыльников — правда, виртуозными вилочными тычками.

Брюх — потому что с брюхом. Почему-то он всегда был с брюхом, даже до школы.

Дух — потому что прозрачный как дух, только невидимых крыс и способен ловить.

Бух — от слова бухгалтер, уж слишком все любил пересчитывать да классифицировать. А уж если начинал пересказывать фильм, то пересказ по времени часто оказывался равен просмотру.

Нюх получил прозвище от выражения “Нюх не теряет”. Все-то он знает, все-то может отрезонировать. Знает, как из велосипеда сделать утюг, а из утюга манекен. “Вот и будешь Нюх”, — сказал Бух. Нюх показал Буху язык.

— Ну что, хроноп-хроноп?

— Здрасти-мордасти, хроноп-хроноп!

Солнечное третье мая стало днем рождения группы. В этот день — а он, к счастью, оказался красным днем календаря — пятерка друзей собралась у Духа дома, благо жил он прямо в центре Горького, и начала писать свой дебютный альбом.

Каждый принес из дома все, что могло издавать звуки, даже не слишком музыкальные. Брюх с Бухом притащили семирублевые гитары-убийцы (убийцы только пальцев, слава богу). Третья “лопата” принадлежала самому Духу. У него была настояшая шестиструнка. Тогда как у Буха с Брюхом — переделки с семиструнок. Переделка — сказано громко, всего-то-навсего снималась самая толстая струна и таким образом нарушалась естественная симметрия грифа. Однако в горьковских магазинах встречались только семиструнки. Шестиструнки привозили из-за “китайки”. Кто-то приволок пару дуделок с клавишами, не исключено, что отобрал у детей родственников, выглядели они по-игрушечному и отчаянно не строили.

Брюх притащил также блок-флейту, которую не так давно купил в “Мелодии”, но играть на ней только учился. Кух долго испытывал все близлежащие предметы, стуча по ним толстым детским карандашом, — хотел найти звук, хотя бы отдаленно напоминающий звук малого барабана ударной установки. И остановился на собственном обтянутом дерматином кейсе-дипломате. В банку из-под кофе насыпал риса — получился шейкер.

Магнитофон у Духа был так себе. Катушечный “Маяк-202”, дешевка, даже не первого класса. Но мага первого класса не было ни у кого из хронопов. Микрофоны же были вообще курам на смех — два маленьких короббочка, они продавались в комплекте с “Маяком”. Предназначенные в лучшем случае для записывания речи. Хотя и речь-то писалась с вязкими шумами и глухая. Но других вариантов не имелось. Лучше идти медленно и спотыкаясь, чем стоять, решили хронопы. В первый же день было записано два трека, еще не песни, а так — проба пера, что-то вроде вступления к альбому, интро. Подурачились, погудели, побренчали — и готово. Жизнь казалась прекрасной, как никогда прежде.

Комендантский час поначалу был неуклюжей преградой для записи альбома. Зарывшись в творчество, хронопы нередко забывали о том, что нужно добраться домой до часа комы. Когда время оказывалось критическим, не разъезжались, а ложились прямо в комнате Духа, свернувшись в позе столовых ложек. Двадцать три дня пробежали, как гепард за добычей. И вот уже часовая тасмовская катушка по очереди передавалась от хронопа к хронопу, слушалась дома, и, конечно, под стакан-другой. Лето вышло невероятно пьяное. Но питие обрастало новым смыслом. Это уже не было скучным ватным пьянством, а пьянством непонятых рок-звезд, протестным пьянством.

После того как “Домашний аквариум” был завершен, встал вопрос о репетициях. Мэри, жена Буха, предложила собираться в их подвале. Под полом Мэриного дома находился отапливаемый подвал. Но был уговор — на электричество скидываться всем, хоть по копеечке.

Только на чем репетировать? Привезли три акустические гитары. Еще за пазухой блок-флейту Брюха. Кух перевез свой хай-хэт — стойку и две тарелки. Все понимали, что нужен усилитель, нужны электрогитары.

В Горьком был только один магазин, “Мелодия”, где продавались электрогитары. Покрытые перламутром доски с гордыми названиями “Урал”, “Аэлита”, “Форманта”, “Мария”. По разговорам бывалых музыкантов, перламутровые доски являлись полным фуфлом, и хронопы этому верили. Но где взять не фуфло? И где взять усилки? И тут, откуда ни возьмись, появился Вихрев. Его никто и никогда не звал по имени, возможно, он и не упоминал его, все к нему обращались по фамилии. Он был асом в области радиотехники. Из похожих на насекомых деталей он собрал усилок, затем где-то приобрел поломанный микрофон, наладил его. Нюх с Брюхом все еще бренчали на семирублевках, а Бух стал обладателем “Орфея”, это Мэри подсуетилась. Впрочем, гитару она не покупала (откуда бы взяться деньгам?), у своих, хипповых, на время выклянчила.

Хронопы репетировали через день. Песни лились водопадом. Кит на небе встал на собственный хвост, солнечный свет лился обильно, как молоко из разбитого кувшина.

Пауль не участвовал в записи альбома, однако считался шестым хронопом. Все пять с половиной политеховских лет они с Духом проучились в одной группе, но если Дух после диплома распределился в какую-то засекреченную контору и принялся чертить засекреченные крюки секретных корабельных кранов, отвлекаясь таким образом от ловли крысок, то Пауль снюхался с темной личностью по имени Саид (по паспорту Александр Иванович Зверькин), который был директором студии звукозаписи. Если вы хотели записать на открытку звуковое письмо с поздравлением подружке, то вам — к Саиду! В студию “Лира”.

Стоила подобная запись бешеных денег, а звучала погано, и все же отбоя от клиентов не было. Из-под полы Саид торговал глянцевыми открытками с песнями битлов, криденсов, пинк флойдов и прочих абб и бони эмов. А пласты с фирменной музыкой, с которой музыка копировалась на открытки, доставал ему как раз Пауль. Потому и считался у Саида правой рукой.

Саид напоминал броненосца, который вырастил броню не только на спине, но и на животе, и даже латы на локтях у него имелись. Увидев один раз его вскользь, человек обычно в тот же момент понимал, что с этим типом лучше не связываться, и уж как пить дать лучше с ним не ссориться — себе дороже. Саид был не узбек, в его крови текла мощная татарская река с сильными русскими притоками. Он не любил ту музыку, которую продавал. Все эти роки-шмоки, диско-хуиско. Он слушал только одного правильного парня — Высоцкого. Но в начале восьмидесятых Владимир Семенович по причине безвременного ухода пребывал в глухом запрете, и за распространение его песен можно было поиметь куда большие проблемы, чем за англоязычные аббы и бони эмы. Саид был рисковым мужиком, но, и рискуя, головы не терял — боялся стукачей. Второй музыкальной любовью Саида был Розенблюм, лениградский бард с двенадцатистрункой. Саид чувствовал в нем силу, хотя заменить Высоцкого тому было вряд ли по уму. Но на безрыбье и “Завтрак туриста” омар.

— Пауль, а что, нет ли на вашей куче записей Розенблюма? — как-то спросил он под конец рабочего дня.

— Я даже не знаю, кто это. Американец?

— Из Ленинграда. Говорят, в рок-группе раньше играл. Ты поспрашивай у друзей. Есть деньги — я бы, наверное, даже мог бы его вытащить сюда, записать его, что ли. А то Челнок подкинул пару его песен на хвосте, ништяк, но мало. Понимаю, что гонорар нужен.

— Да разве, Александр Иванович, если Розенблюм так крут, нужна ли ему запись на открытке? Понадобится нормальный студийный магнитофон. — Пауль вдруг обнаружил, что из этого разговора можно выгоду поиметь.

— А какой маг? Новый “Олимп”?

— Не-е-е-е, “Олимп” — бытовой, а я говорю о студийном, на несколько каналов. Чтобы можно было отдельно голос и инструменты записать.

И еще другой магнитофон с тридцать восьмой скоростью — для сведения.

— Бллллль, слишком сложно для меня. Хотя это ведь мой бизнес… — Саид задумался. — Надо вникнуть. Ты цены, хотя бы примерные, знаешь?

— Наверное, за неделю-полторы смогу узнать. — Однако кто бы мог ему в этом помочь, у Пауля идей не было. В Горьком таких магнитофонов не угадывалось, даже на телецентре.