Инстинкт охотника - Рэт Джеймс Уайт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Зачем утруждать себя лечением этого урода? Он уже убивал людей. Он должен быть в камере смертников прямо сейчас по всем правилам.
Профессор покачал головой и тяжело вздохнул. Именно такое отношение на протяжении десятилетий тормозило изучение социопатического расстройства, которое приводило к характерным сексуальным преступлениям. Найти живых субъектов для изучения, которые были бы так далеко продвинуты, было сложно. То, чего они не знали о серийных убийцах, могло заполнить целые тома, целые библиотеки.
- Вам придется поверить мне на слово, что живой он представляет для общества гораздо большую ценность, чем мертвый. Мы можем изучить его живого и использовать, чтобы найти лекарство от его расстройства.
- К черту лечение этих ублюдков. От сумасшествия нет лекарства. От зла нет лекарства.
Профессор кивнул. Спорить с офицером было бессмысленно. Ничто в его поведении не указывало на то, что его можно переубедить. Характер у него был необычайно суровый, необычный даже для этого места, как будто он не находил ничего приятного в избранном им занятии. Профессор мог его понять. Он не понимал, как кому-то, кроме психолога вроде него, может нравиться проводить свои дни в окружении убийц-психопатов. Даже он часто находил это утомительным, несмотря на свое интеллектуальное любопытство и жажду признания и славы.
Большинство охранников в этом крыле тюрьмы строгого режима Сиэтла были крупными, крепкими типами, которые выглядели такими же закаленными и опасными, как заключенные, которых они охраняли. Преступники, которых держали в этом тюремном блоке, были совершенно безумны, виновны в преступлениях, которые не поддавались никакому рациональному объяснению. Именно здесь содержались "душевнобольные", самые жестокие и невменяемые заключенные. Большая часть из них должна была находиться в психиатрических больницах. Вместо этого они получали свои антипсихотики и антидепрессанты, прописанные тюремными врачами и доставляемые тюремными охранниками, которые были менее чем сочувствующими.
В этом тюремном блоке находился парень, который запирал семьи в их домах, прежде чем поджечь их, наблюдая, как они сгорают заживо в своих собственных домах; парень, который отрубал руки и ноги проституткам и держал их торсы в своем подвале; растлитель малолетних, который растворял своих жертв живьем в кислоте, как только добивался своего; парень, который похищал пожилых женщин и заставлял их есть его фекалии – и там был Джозеф Майлз. Джо похитил, изнасиловал, убил и съел – и не всегда в таком порядке – более полудюжины жертв. Все осужденные были сумасшедшими, но жестокость их преступлений гарантировала, что они никогда не докажут свою невменяемость. Ни один судья не хотел, чтобы парни, которые насиловали, убивали и калечили, попадали в психиатрическую больницу. Общество бы воспротивилось этому. Граждане Америки хотели, чтобы их заперли или усыпили навсегда, как бешеных животных. Поэтому их отправляли в тюрьмы строгого режима, где их запирали на двадцать три часа в сутки и не давали ни минуты покоя. Кого это волновало? Никто из них никогда не выйдет оттуда.
Командир повел профессора Локка мимо дюжины запертых стальных дверей. По коридору эхом разносились крики и вопли. Проклятия, молитвы, свист, разная тарабарщина, рыдания, мольбы об освобождении и спасении и злобные взгляды преследовали их, когда они проходили камеру за камерой. Звуки безумия и отчаяния. Эту какофонию сопровождали знакомые запахи крови, кала и мочи. Психолог удивлялся, как кто-то может чувствовать этот зловонный запах и не понимать, что находится среди безумцев. Для него это был запах сломанного разума. Он чувствовал этот запах в каждом психиатрическом учреждении, которое когда-либо посещал, даже несмотря на всепоглощающий запах хлорки и аммиака. Его невозможно было скрыть.
В каждой камере, мимо которой они проходили, кто-то выкрикивал библейскую риторику, политические заговоры или рассказывал об инопланетянах или демонах, отравивших их разум. Профессор Локк считал пародией на правосудие то, что кто-то из этих людей был официально признан вменяемым, хотя и подозревал, что многие из них сошли с ума во время заключения. В этом тоже не было ничего необычного.
Они остановились перед одной из немногих тихих камер на этом этаже. Командир указал на узкое окошко в двери, и профессор заглянул за запертый стальной люк в камеру. Джозеф Майлз лежал лицом вниз на полу, отталкиваясь от пола на костяшках пальцев, делая отжимания с машинной повторяемостью. Его лицо было напряжено от сосредоточенности, зубы стиснуты, лоб наморщен, со лба капал пот. Мышцы его плеч и трицепсов вздулись, словно готовые прорваться сквозь кожу. Вены и пульсирующие капилляры змеились по его рукам, как дождевые черви. Он выглядел таким же опасным, как и в тот день, когда его привезли сюда. Его мускулы уже не были такими большими, как раньше. С тех пор, как его перевели в супермакс после эпизода с моделью, у него не было доступа к тренажерам, но он успешно импровизировал. Теперь его тело стало стройнее, тверже, словно высеченное из окружавших его стальных и бетонных стен.
Джозеф смотрел прямо перед собой, продолжая бесконечную серию отжиманий. Он смотрел сквозь стальную дверь, сквозь профессора и охранника, казалось, даже не замечая их присутствия. Профессор вздрогнул. Джозеф выглядел еще более безумным, чем обычно. Он думал, что они добились прогресса в лечении расстройства Джозефа, но не мог не усомниться в этом. Человек, потеющий и напрягающийся по другую сторону двери, выглядел каким угодно, но только не мирным и уравновешенным. Он выглядел так, словно готовился к войне.
- И давно он этим занимается?
Охранник пожал плечами.
- Полчаса. А может, и дольше. Примерно за полчаса до этого он делал приседания, а еще раньше – скручивания, а еще раньше – какие-то подтягивания с помощью простыни, привязанной к металлической полке на стене. Он будет продолжать тренировку в течение нескольких часов.
Профессор кивнул, прищурившись и поглаживая усы
