Мужской роман - Ирина Потанина

— У каждого свой уровень, — на этот раз Игорь позволил себе некоторый скепсис в высказывании, — Кто-то может бороться с временем и страной… Я же могу лишь не придавать создаваемым этими факторами неудобствам серьезного значения. И, невзирая на них, стараться контролировать уровень исходящего от меня раздражения. Мир ведь на самом деле прекрасен. Грустно не замечать этого за сиюминутными настроениями… Глупо загрязнять его приветливость агрессией и злобой.

Как часто бывало и раньше, повторяя какую-нибудь из своих теорий, Игорь терялся, по мере проговаривания находя в ней кучу подвохов и неточностей. Похоже, подобные идеи стоило оформлять в слова только один раз, пока еще горячо переживаешь сказанное, пока еще твердо веришь в него. К счастью, никто, кроме самого говорящего, неуверенности в монологе не заметил.

— Красиво говоришь… Сам-то справляешься? Всякий раз, когда внешне делаешь вид, что не испытываешь раздражения, оказываешься таким и внутри? — Вера явно намекала на образовавшуюся между ними напряженность.

— Не всегда, — честно признался Игорь, обезоружив своей открытостью, — Вот с тобой, например, никак не могу определиться. Как-то слишком всерьез воспринимаю твои колкости и засоряю обидой окружающий меня мир…

— Так вот, — вмешался Вась-Вась, — Я в целом с Игоревской теорией-то давно был согласен. Единственное — не верилось мне в скорый апокалипсис. Казалось, что сейчас люди весьма мирно живут. В смысле, доброжелательность все еще в чести. И решил я, в подтверждение своих умозаключений, маленький соц. опрос провести. Увы, глубоко разочаровался. Поройтесь-ка сейчас оба в памяти и нащупайте самое яркое воспоминание этой весны. Можете мне даже не рассказывать, что вспоминается. Просто ответьте, эмоции позитивны? Я не встречал еще ни одного человека, который ответил бы положительно. Если запомнилось плохое — ясное дело, переживают, «негативку» свою законно смакуют. А если хорошее — сокрушаются, что оно было и уже кончилось. Злятся. Мол, раз кончиться собиралось, так пусть и не являлось бы вообще, — Палюрич сам себя уже завёл, разгорячился, и его понесло, — Ничем людям не угодишь! Раньше мы были настроены по-другому. Я точно помню. Раньше престижным считалось испытывать положительные эмоции. Улыбаться друг другу, а не волком смотреть. Вы посмотрите на нынешние культовые образы! Чем больше злобы у тебя в глазах и жестокости в помыслах, тем ты «круче». Раньше стремились излучать хорошее. От этого и хорошего больше становилось…

Вась-Вась понял, что увлекся, и резко остановился. В дверях показался престарелый мальчик в шляпе и с тросточкой, явный представитель Вась-Васевского «раньше». Палюрич слегка оторопел, потом расценил появление современника, как знак свыше, и обрадовано кинулся к клиенту.

— Чем могу служить? — улыбнулся Палюрич, и даже в галантном полупоклоне изогнулся для пущей приветливости.

— Слышь, братан, — зло сузил глаза современник, решив, что над ним издеваются, — Ты тут понты не колоти… Лучше покаж, где у тебя тут этим, интернетом, воспользоваться можно.

— Второй компьютер от параши, — ответил Вась-Вась, и тоже сощурился, всем своим видом выражая невозмутимость Терминатора.

Клиент слегка поешил, а потом расхохотался в голос.

— Ну и шуточки у вас, — пргооврил он, прежде чем Анюта утащила его ко второму от двери с табличкой «МЖ» рабочему месту.

Игорю даже не надо было пытаться вспомнить. То, самое запомнившееся, само постоянно напоминало о себе. Перед глазами то и дело всплывали картины того страшного вечера, заставляя сердце учащенно биться, а кулаки сжиматься до хруста. Вынуждая шептать кому-то: «Не надо, отпусти! Не напоминай больше… Забудься! Так ведь и с ума сойти можно… Забудься, забудься, пожалуйста, забудься… Изменить ведь — все равно ничего не изменишь…»

Ледяная вода обжигает. Это чувствуешь только первые минуты. Потом перестаешь воспринимать и холод, и много чего еще. Сумерки уже загустели, и теперь не видно ни отца, ни его друзей. О том, что мужики где-то рядом, свидетельствуют лишь периодически вспарывающие окружающий звуковой фон ругательства, тяжелые всплески и хриплое заглатывание воздуха. Игорь знает, что сам издает такие же звуки. Пожалуй, хрипит даже больше, чем другие. Хрипит, потому что задыхается. «Надо бы к берегу… Не выплыву же…» Но нет. Нельзя. Фоном в ушах стоит свой собственный внутренний звон и посторонний, совершенно невозможный, нечеловеческий вой: «Помогите! Тонет! Спасите! Люди добрые! Помогите!» Этот крик впивается в сердце. Нырок. Воздуха не хватило даже на полпути. Игорь выскочил на поверхность. «Не выплыву же…» — тоскливо повторил он себе. Вдруг вспомнилось всё происшедшее.

Ни одного дня рождения отца Игорь никогда не пропускал. Отец с матерью расстались очень давно. Всем, что запомнил Игорь из их совместной жизни, была вешалка. Пустой крючочек, на котором вот-вот должно повиснуть пальто вернувшегося откуда-то отца, почему-то врезался в память символом совместного проживания родителей. Потом отец ушел, и крючок остался пустым навсегда. Это лишило вешалку романтичности и повышенного внимания маленького Игоря. Отец, между тем, переехал жить в деревню и часто забирал сына в гости к себе и веселой тете Варе, которая вскоре родила Игорю любимого младшего брата. Со временем Игорь стал заезжать всё реже, но обычай поздравлять отца лично с Днем Рождения свято чтил. Праздновали всегда шумно и людно. Вот и в этот раз друзья отца, воплощение настоящей мужицкой силы и мудрости, распотрошили чьи-то неиссякаемые запасы алкоголя. Даже Малого, который на восемь лет был младше Игоря, умудрились напоить. Парню было 16, и он, как положено, страдал от несчастной любви. Самогон подкинул отличную идею отомстить миру. Малой взял отцовскую лодку. Камень на шее подтверждал серьезность его намерений. Малой торжественно выгреб на середину реки. Тетя Варя инстинктивно почувствовала неладное и кинулась к берегу. Что-то коротко крикнула во тьму. Малой заплетающимся языком ответил. Похоже, все происходящее казалось ему чем-то вроде кино. Прыгнул в воду он легко, сразу после краткого обмена «любезностями» с матерью. Так же легко и быстро протрезвел, чудом сумел выскользнуть из губительных объятий удавки и выскочить на поверхность. Лодку уже оттянуло течением. И тут что-то произошло. «Мама! Тону!!!!»— отчаянно завопил Малой, — «Мама! Помоги!!!» Он не хотел умирать. Предательская судорога, проклятый алкоголь… Паршивейшие времена…

В воду кинулись все. Ныряли без остановки. Шарили руками по дну, натыкались на коряги, искали… Набирали полные легкие воздуха и снова ныряли… «Варя!» — кричал отец сорванным уже голосом, — «Откуда он отвечал?! Где стояла лодка, когда он прыгнул?» Но тётя Варя уже ничего не слышала. «Люди!!!» — надрывалась она в приступе безумия, — «Помогите!!! Тонет!!!» И люди ныряли, ныряли, ныряли, ныряли…

Игорь еще раз прокрутил в мозгу всё случившееся. Он находился как раз на середине реки. Искать следовало здесь. Внутренний звон в ушах теперь заглушал все окружающие звуки. Даже тётю Варю Игорь уже не слышал. Нырок! Сил не оставалось совсем, Игорь коснулся ладонью дна и пулей помчался к спасительному кислороду. Малой, где же ты? Малой, что же ты? Игорь знал, что уже никого не найдет. Два следующих погружения тоже не дали никаких результатов, Игорь не смог одолеть и половину необходимой глубины. Игорь вдруг чётко осознал, что если хоть раз еще нырнет до дна, то обратно вынырнуть уже не сможет. Еще несколько раз он уходил под воду, прежде, чем понял, что ныряет ведь просто для очистки совести. Просто для отмазки. Я, мол, нырял. Холодной воды не побоялся, пару раз даже до дна дотронулся… Откуда-то появилась луна. Совсем рядом на поверхности показалась голова тети Вариного брата. Игорь впился в глаза дядьки, всё понял, громко выматерился и, захлебываясь слезами, поплыл к берегу. В глазах тети Вариного брата Игорь прочел жуткую новость: на самом деле все здесь, также как и Игорь, ныряли просто для показухи. Все знали, что не достанут. Все знали, что не помогут. Но спрятаться от тети Вариного крика можно было только под водой… Все здесь просто топили собственные угрызения совести, ныряя уже в полсилы, боясь не выплыть самим. И это было невыносимо ужасно. Малого нашли утром. Течение не оттащило его тело далеко, потому что волосы его запутались в сучках огромной коряги. Тетя Варя с отцом нашли в себе силы выжить и не сойти с ума. Ранее крепкая и бодрая бабушка Галя, мать отца, слегла и вот уже месяц, как не вставала.

Память не знает жалости. Игорь тщетно силился забыть эти события и свою роль в них. Пытался оправдывать себя и дядьёв, пытался избавиться от шквала эмоций, обрушивающихся каждый раз при воспоминаниях… Вот, собственно, и есть самое яркое воспоминание этой весны. Спорить не приходится. Позитивного мало. Да, и еще. После этих событий Игорь поклялся никогда больше не нырять в полсилы. Или до последнего честно, или не помогать вообще. Чтобы там ни было, но угрызения совести при воспоминаниях много больнее…