Записки моряка. 1803–1819 гг. - Семен Унковский

Какой же интерес представляют предлагаемые вниманию читателей мемуары для истории Российско-Американской компании и русских колониальных владений в Америке?

Прежде всего они дают материал для истории самой экспедиции М. П. Лазарева 1814–1816 гг.

Доставка провианта, снарядов и других запасов в колонии через Охотск, была сопряжена для Российско-Американской компании с большими трудностями, так как их приходилось переправлять сухим путем до Охотска на очень большое расстояние. Это обстоятельство и заставляло Главное правление компании, в целях избежания сухопутного маршрута через Охотск, обращаться к организации кругосветных морских экспедиций в колонии через Атлантический и Тихий океаны. Из всех морских предприятий Российско-Американской компании наибольшей известностью в литературе пользуется первая кругосветная экспедиция 1803–1806 г., так как одновременно с задачами снабжения колоний она ставила себе и более широкие цели — ревизию на месте колониального управления и переговоры с Японией по вопросу о торговых сношениях, переговоры, в которых русское посольство потерпело фиаско. История этой экспедиции воспроизводится в деталях, по параллельным описаниям ее ближайших руководителей — морских офицеров И. Ф. Крузенштерна и Ю. Ф. Лисянского, их спутников — известного обрусевшего немецкого ученого-натуралиста, впоследствии русского генерального консула в Бразилии — Г. Г. Лангсдорфа и компанейского комиссионера Ф. Шемелина и по донесениям в центр полномочного русского посла в Японии — Н. П. Резанова[2].

С совершенно обратным явлением — отсутствием материалов, — мы сталкиваемся при изучении плавания «Суворова». Историк Российско-Американской компании, Тихменев, впервые извлекший на свет богатейшее наследие компанейского архива и на его основе давший фундаментальную фактическую историю русских колоний в Америке, отмечает пробел в источниках для истории экспедиции М. П. Лазарева, которую он поэтому восстанавливает в недостаточно ясных контурах по письмам суперкарго Молво и доктора Шеффера. Между тем и этот менее красочный морской «вояж» не был случайным эпизодом и рассматриваемый в контексте некоторых общих явлений русской колониальной политики, имел определенную социальную значимость в истории колониального управления.

Он совпал с тем моментом, когда с совершенной определенностью и ясностью встал вопрос о провале всей системы колониального управления А. А. Баранова. Гибель целого ряда компанейских судов с богатейшими грузами, чрезвычайно невыгодные для компании торговые соглашения с рядом иностранцев — американских купцов и комиссионеров (Пигот, Беннет, Эбетс, Хант и др.), неудачная попытка завязать торговые отношения с Сандвичевыми островами, закончившаяся аварией посланного на один из островов архипелага компанейского корабля с товарами, необычайно обостренные отношения между Барановым и рядом промышленных, восстания последних, вызванные ужасающими условиями жизни, массовое вымирание алеутов-туземцев на почве безудержной их эксплуатации — все это знаменовало крах существующей колониальной системы.

Необычайно верная и меткая оценка мероприятий Баранова дана в одном из писем М. М. Сперанского. Оценка эта, вместе с красочной характеристикой самого правителя колоний, подводит итог первому периоду существования Российско-Американской компании, когда уже для всех стало очевидно, что строить в дальнейшем хозяйство на тех же шатких основаниях невозможно. «Баранов, — по словам Сперанского, — твердый и отважный, но пьяный и жестокий мужик. Он сам допустил иностранцев в наши заведения и даже свел с ними торговые связи. После, когда они усилились, он и сам уже не знал, как гостей сих выжить. Он жестоким и вздорным своим управлением озлобил природных жителей, — дал иностранцам повод показать им более выгод ревностью своего обхождения, и сверх того совершенно обесславил компанию».

Из публикуемого источника очевидно, что начальствующий состав экипажа «Суворова», в лице Лазарева, Унковского, Повало-Швейковского и некоторых компанейских комиссионеров (Красильников) находился в резкой оппозиции к тогдашнему управителю колоний — А. А. Баранову. Другая часть, в лице, главным образом, судового немца-врача Шеффера, типичного авантюриста, проделавшего длинную карьеру от служащего при московской городской полиции до доверенного лица одного из гавайских королей — Томеомеа I и до графа Франкентальского при дворе бразильского императора, держала сторону главного правителя колонии. Дело кончилось прямым разрывом в чрезвычайно напряженной атмосфере и самовольным уходом из Ново-Архангельска в Кронштадт «Суворова», сопровождаемого выстрелами из береговых батарей, открытыми по предписанию Баранова.

Такой неожиданный финал экспедиции, послуживший материалом для возникновения в департаменте морского министра особого дела, явился очевидно, окончательным толчком для удаления Баранова, против которого давно имелся уже ряд данных, собранных капитаном второго ранга, впоследствии вице-адмиралом, Ратмановым и коллежским асессором Соболевским, представившими записку канцлеру Румянцеву, а также Крузенштерном, Лисянским, Головниным. На Баранова давно точило зубы Главное правление компании и предполагаемая отставка его задерживалась до сих пор лишь из-за того, что два чиновника, посланных ему на смену (немец Кох, а затем титулярный советник Т. С. Борноволков) погибли, не доехав до Ново-Архангельска. По возвращении «Суворова» в Кронштадт судьба Баранова была решена и он должен был уступить свое место новому правителю колоний Гагемейстеру, назначение которого знаменовало попытку Главного правления компании несколько реформировать колониальное управление (отмена паев — участия в прибылях — для промышленных и перевод их на жалованье и т. п.)[3].

Таково значение экспедиции. С этой точки зрения представляет интерес и собранный ею материал, попавший в мемуары С. Я. Унковского и дополняющий данные, которые мы можем почерпнуть из отчетов других мореплавателей. Его резкий отзыв о Баранове и деятельности последнего в колониях выгодно выделяет очерк Унковского из серии параллельных описании колоний, принадлежащих перу других авторов, в которых находим часто трафаретные дифирамбы «бескорыстию», «твердости духа», «всегдашнему присутствию разума» (Г. И. Давыдов), «ревности к славе и выгодам», «ревности к славе отечества и благосостоянию компании» (К. Т. Хлебников), «гению», «проницательности» (Литке) правителя колонии, «которого дикие без любви к нему уважают и слава имени которого гремит между всеми варварскими народами, населяющими северо-западный берег Америки» (Давыдов). Характеристика же Унковского, чуждая этих шаблонных эпитетов и, в противоположность вышеприведенным панегирикам, совпадающая с оценкой Сперанского и с едким замечанием одного из современников Баранова («Баранов прославил себя долговременным пребыванием между дикими, а еще более тем, что вместо того, чтоб их просветить, он сам одичал и стал на степень ниже человека дикого»), насыщена социальным содержанием. Она построена на анализе социальных противоречий между туземным населением Америки и промышленниками, между промышленниками и колониальными приказчиками[4]. Унковский приводит конкретный материал, вполне подтверждающий выдвинутое одним из предшествующих путешественников положение, что «класс промышленных, будучи из ссылки обманом и ложными обещаниями увлечен в Америку, нашел там жизнь худшую несравненно нежели та, какую ведут ссыльные в Сибири. А потому-то всякую минуту готовы они воспользоваться случаями и обстоятельствами, чтобы произвести бунт и освободить себя от ига Американской компании». В свое время В. М. Головнин очень верно вскрыл классовый характер заговора 1809 г. против Баранова нескольких промышленных, под руководством Попова и Наплавкова, заговора, который обнаружил ряд злоупотреблений в колониальном управлении. Судебное дело об этом возмущении дирекция компании распорядилась препарировать для широкой публики в направлении, желательном для компании, набросив завесу на темные стороны компанейской жизни[5].