Туз пятой масти - Хелена Секула

– С кем же ты собираешься ехать?

– С Михалом, он же первый байдарочник Политеха! (Это сын старых друзей моих предков. Мы с ним дружим с детства, но он постарше меня, уже студент.) Ваша милость одобряет мой план?

– На непристойные каникулы вдвоем с Михалом я не согласна, – ответила мать.

Я знаю этот тон: мама редко им пользуется, но тогда сразу ясно – ее решение обжалованию не подлежит.

– Успокой свою родительскую совесть, эти сермяжные каникулы я проведу в стаде как минимум из двадцати человек. Однако должна тебя честно предупредить, что там будут и мальчики.

– На такое стадо я тоже не согласна.

– Ты хочешь, чтобы я обрекла себя на смертную скуку среди одних девчонок?

– Не будем это обсуждать! Закончишь школу, поступишь в институт – тогда и будешь ходить в походы с кем угодно. У тебя есть другие варианты?

– Тиранка ты… но ничего не поделаешь…

Мама даже не отдавала себе отчета, насколько ее запреты были мне на руку. Я специально размахивала у них перед носом этим походом на байдарках. Михал давно предлагал мне присоединитъся к их компании, правда из чистой вежливости: он знал, что предки никогда не позволят. А мне и самой не хотелось ни с кем общаться. Я зализывала душевные раны, и мне требовалось одиночество, прежде чем воплотить свои намерения в жизнь.

Вот почему я без сучка, без задоринки отыграла роль образцовой дочурки, которая не хочет ни спорить с маменькой, ни, боже упаси, испортить ей отпуск в Испании.

– Тогда отправлюсь к озеру или на реку, подальше от всяких там курортов. Пусть со мной поедет Анеля.

Общество Анели, нашей давнишней домработницы, создавало у родителей иллюзию надежности и безопасности: с Анелей я буду под опекой. Но на свете не было такой силы, чтобы помешать мне выполнить задуманное, куда там Анеле…

Я от души старалась чтить гражданский кодекс и не шибко врать, хотя от лжи меня уже мутило. Ох, разорвала бы я семейные узы, ох и спела бы песню звонкую свою про счастливую семью…

Чудовище, которое я пока держала в железных оковах, заставило бы их содрогнуться от ужаса! Я превратилась в мину, и хорошо, что они не нащупали взрыватель.

Родители поехали в Испанию, а я с Анелей – в дом отдыха Рыбнадзора, на Черную Ханчу. Путевки нам достал отец.

Прекрасные летние дни почти примирили меня с действительностью. Маленькая быстрая речка журчала среди дремучего леса, успокаивала, ласкала. Не надо было делать пристойных мин, врать с улыбкой. Трудно лгать, когда нет навыка.

Целыми днями я пропадала в лесу с огромным томом Гиббона, которого недавно открыла для себя, как некогда Шекспира. Но книга служила в основном подушкой. Я лежала, всматриваясь в небо, и думала: может, бросить все это к чертям собачьим, перестать ковыряться в прошлом родителей, о котором они сами мечтали забыть? Захлопнуть в памяти эту дверцу… В конце концов, важно, кем мои родители были сейчас, а не когда-то, за сто лет до моего рождения.

И еще я думала о том, что не умею притворяться, лгать, изворачиваться. Как же раздобуду глубоко запрятанную правду двадцатилетней давности, которую не раскопаешь без вранья и интриг? И кому все это нужно, кому поможет, что изменит?

На четвертый день я побросала в рюкзак кое-какие мелочи и отправилась в Щецин. Анеле сказала, что еду в гости к подружке, которая отдыхает в Августове. Анеля проглотила мое вранье и не поморщилась, даже сунула мне триста злотых на дорогу, поскольку была нашим казначеем. Вот они, плоды многолетней уверенности семейного клана в моей абсолютной правдивости.

Сначала я по-дурацки чуть не раскололась перед старым барменом. Адрес его я раздобыла без труда, потому что телячья морда примерной ученицы всем симпатична, не говоря уже о хороших манерах. В детстве родители меня не только развивали, но и здорово дрессировали.

Уже при разговоре с барменом, когда старикан начал таять прямо на глазах, меня осенило, что наивная мордашка, вежливость и все, что вложили в меня предки, – капитал, с которого можно стричь купоны! И вовсе я не такая ботаничка, хотя по жизни честно считала себя полной балдой. Но ведь вытянула же из старика все, что надо.

Хорошо, первый урок состоялся. А вывод? Надо избегать импровизаций и по мере сил говорить правду или полуправду. Поосторожнее с кельнерами, барменами и таксистами! Это особая порода людей, их на мякине не проведешь.

Но как обращаться с проституткой, к тому же безнадежной алкоголичкой, я и вовсе понятия не имела.

– Иди к ней с утра пораньше, пока глаза не зальет, – посоветовал мне старый бармен. – Прихвати водки, но пьянку тормози и денег не показывай, потому что она вопьется в тебя, как репей, и готова будет наболтать сорок бочек арестантов, лишь бы денежки выманить. К тому же врать она здорово горазда, так что все, что скажет, подели на шестьдесят четыре.

Вот такой инструктаж от старого бармена, который встретил меня волком, а проводил почти сердечно. Советы я мотала на ус, потому что дома меня не учили, как обращаться с подобной публикой.

Первым делом надо что-то предпринять с собственной внешностью, дабы не выглядеть такой свистушкой, какой я была на самом деле. Не – ойду же я к этой бабе в потертых джинсах и сабо на платформе?

От бармена я вернулась в гостиницу «Турист и рыболов», где с утра забронировала себе койку в десятиместном номере. Что там у меня в рюкзаке? Ничего путного… С собой я взяла только одно платьишко, на случай жары, в зной в тесных портках не походишь. Но и платье не делало меня взрослей.

Весь день я носилась по магазинам, пытаясь найти что-нибудь подходящее. Ничего – все смели с прилавков курортники.

Я не собиралась косить под манекенщицу, но выглядеть бедной родственницей перед этой бабой тоже не хотела. Наконец в каком-то заштатном магазинчике наткнулась на более чем приличное сине-белое платье из лионского щелка и чудесные золотые босоножки. Цена оказалась астрономической и превышала все мои финансовые возможности. Подумать только, со своими тремя пятисотками я чувствовала себя Крезом! Босоножки с платьицем стоили три тысячи…

Я машинально посмотрела на часы – почти шесть вечера. Изящная золотая игрушечка, «Лон-жин», подарок отца. Он привез мне часики из Базеля.

Загнать часы? От тоски сжалось сердце, но… снявши голову, по волосам не плачут. Ювелирный магазин оказался за утлом.

– Пани хочет продать или оценить?

– Оценить.

В магазине никого не было. Противный тип копался в моих часах, причмокивал, облизывался, наконец защелкнул крышку.

– М-м… двенадцать тысяч, – прошамкал он. У меня челюсть отвисла: конечно, я знала, что это прекрасный хронометр знаменитой швейцарской фирмы, но чтобы столько…

– Я хотела бы продать.

– Могу взять на комиссию.

– Деньги нужны мне сейчас. – Я вышла из роли, слова прозвучали умоляюще.

– Это ваши часики? – Сдвинув лупу на лоб, часовщик подозрительно меня оглядел.

– Мои!

– А паспорт у вас есть?

Я молча протянула ему свой ученический билет.

Он минут пять вгрызался в несколько строчек под фотографией, точно неграмотный. Я же, словно пойманный с поличным ворюга, приплясывала как на иголках. Меня вдруг осенило, что со своей ангельски-невинной физиономией я выгляжу в глазах этого типа на редкость подозрительно. Почему подростков автоматически подозревают в самом скверном? Но часовщик, как выяснилось, был далек от подозрений. Это оказался лишь хитрый ход, чтобы я уступила.

– Вы несовершеннолетняя, – презрительно сказал он, возвращая мне билет.

Точно! Дополных восемнадцати мне не хватало семи дней!

– Это мои часы… – Я не знала, как убедить его, но тут заметила на своем запястье полоску незагорелой кожи и сунула руку ему под нос: – Вот, смотрите! Я только что их сняла… Кроме того, можете списать все данные с ученического билета. Так вы покупаете часы или нет? – Терпение мое лопнуло, я мечтала лишь о том, чтобы поскорее уйти.

– Теперь часы подешевели, – остановил меня часовщик, – а это вещь для знатока, для денежных людей. Я их долго не смогу продать, капитал заморожу… Могу дать шесть тысяч.

Я возмутилась и отобрала часы. Он добавил еще тысячу – я уступила. Он отсчитал деньги, мой ученический билет тут же перестал его интересовать.

В гостиницу я вернулась рано. Бродить по городу желания не было, хотя в Щецине я оказалось впервые в жизни. В вестибюле бородатый парень бренчал на гитаре, распевая веселые куплеты с неприличными намеками. Дежурный администратор визгливо хохотал, навалившись пузом на стол.

Мой друг Тадеуш издавнаНосил с собой кусок га…зеты.Была ему газета этаДля просвещения нужна, —

красивым тенором выводил парень.

Администратор даже захрюкал от смеха, невольно рассмеялась и я, а за мной и гитарист. Может быть, именно поэтому я надолго запомнила примитивный куплет и простой мотивчик?