От первого лица. Разговоры с Владимиром Путиным - Наталья Геворкян

Естественно, я согласился, потому что это было интересно. Довольно быстро уехал на спецподготовку в Москву, где пробыл год. Потом вернулся опять в Ленинград, проработал там, как раньше говорили, в первом отделе. Первое главное управление — это разведка. В этом управлении были подразделения в крупных городах Союза, в том числе и в Ленинграде. Там я проработал где-то четыре с половиной года, после этого опять поехал в Москву на учебу в Краснознаменный институт имени Андропова.

Сейчас это Академия внешней разведки.

МИХАИЛ ФРОЛОВ, полковник в отставке, преподаватель Краснознаменного института имени Андропова:

Я проработал в Краснознаменном институте (КИ) 13 лет. Владимир Путин поступил ко мне из Ленинградского управления КГБ в звании майора.

Я решил посмотреть его в роли старшины отделения. Старшина отделения в Краснознаменном институте — это не просто какое-то дежурное назначение. От старшины отделения многое зависит. Здесь нужны и организаторские способности, в определенной степени тактичность, деловитость. Мне показалось, что у Путина все это есть. Учился он ровно, без сбоев, не было никаких казусов, как не было повода усомниться в его честности и искренности.

Я помню, что он приходил ко мне на доклад в «тройке-костюме», несмотря на то что на улице 30-градусная жара, и я сидел в рубашке с короткими рукавами. Он считал необходимым являться к руководителю вот так строго, в деловом костюме. Я даже в пример его ставил другим: «Вот посмотрите на товарища Платова!»

Там же не называли по настоящим фамилиям, поэтому Путин был не Путиным, а Платовым. Как правило, первую букву фамилии оставляли. Сам я, когда учился в разведшколе, назывался Филимоновым.

В Краснознаменном институте не только обучали правилам разведки и контрразведки.

Львиная доля нашей деятельности состояла в изучении слушателя, его профессиональной пригодности, его личных качеств. Нам надо было определить в конце концов, годится ли слушатель для работы в разведке.

Обучение в нашем институте — своего рода испытательный полигон. Вот я, например, преподавал искусство разведки. Что это значит? Это умение входить в контакт с людьми, умение выбирать нужных нам людей, умение ставить вопросы, которые интересуют нашу страну и наше руководство, умение, если хотите, быть психологом.

Поэтому нам приходилось изучить слушателя настолько, чтобы поручиться за него, как за свою правую руку. А в конце учебы на каждого выпускника мы писали характеристики, которые и определяли его судьбу.

Мы просили всех преподавателей, начиная от кафедры контрразведки и заканчивая кафедрой физкультуры, высказать на бумаге свое мнение о слушателях. Затем это все докладывалось руководителю учебного отделения, который уже сводил все вместе: свои собственные наблюдения с наблюдениями этих преподавателей, и писал развернутую, подробную характеристику.

Это был адский труд. А по объему — всего четыре машинописные страницы. Но рассматривалось все: и личные качества, и профессиональные. Мы закрывались на неделю, на две и сидели: писали, писали… В конце характеристики делали вывод о пригодности или непригодности выпускника для работы в разведке.

В качестве примера я могу сослаться на один печальный в определенной степени момент в своей деятельности. У меня был слушатель, который наши оперативные задачи решал, как семечки щелкал. Иногда создавалось впечатление, что он знает решение заранее. Его четкий аналитический ум позволял ему находить хорошие решения.

Но в то же время само по себе умение решать оперативные задачи не являлось приоритетным. Под конец его обучения я написал на него характеристику, которая препятствовала выпускнику работать в разведке. Сыграли роль его личные качества — карьеризм и неискренность по отношению к товарищам.

Для этого слушателя было как гром с ясного неба, когда он прочитал характеристику хотя в общем-то и положительную, но закрывавшую ему путь в резидентуру.

Я сам работал в резидентурах и потому прекрасно представлял себе, что может быть, когда там окажется такой сотрудник. Он всех перессорит, создаст нервозную и вредную обстановку, которая не позволит нормально работать. Поэтому я должен был написать об этом в характеристике.

Вот про Владимира Владимировича не могу сказать, что он карьерист. Хотя некоторые отрицательные качества я тогда в его характеристике назвал. Мне казалось, что он человек несколько замкнутый, необщительный. Это, кстати говоря, можно считать как отрицательным, так и положительным качеством. Но я помню, что указал в качестве негативных сторон в его деятельности некоторую академичность.

Я не имею в виду, что был он сухарь. Нет, он был остроумный, за словом в карман не лез.

Дальнейшее использование каждого слушателя определяла очень высокая выпускная комиссия. Она вызывала выпускника пред свои светлые очи и, зачитав его характеристику, определяла, в какое подразделение КГБ он направляется.

В результате обучения Владимир Владимирович был закреплен за представительством КГБ в ГДР.

— Когда я учился в КИ, с самого начала было ясно, что меня готовят в Германию, потому что натаскивали на немецкий язык. Вопрос был только, куда — в ГДР или ФРГ.

Для того чтобы поехать в ФРГ, надо было поработать в соответствующем отделе центрального аппарата. Полтора, два, три года… у всех по-разному. Это один вариант. Мог я это сделать? В принципе мог.

А второй вариант — сразу же поехать в ГДР. И я решил, что лучше поеду сразу.

— Вы ведь в это время уже были женаты?

— В это время — да.

«Рискованный спутник жизни»

— Как-то, когда я уже работал в первом подразделении в Питере, мне позвонил приятель и сказал, что приглашает меня в театр на Аркадия Райкина. У него есть билеты, девушки будут. Сходили. Девушки действительно были.

На следующий день опять в театр пошли. Уже я билеты доставал. И на третий то же самое. С одной из них я начал встречаться. Мы подружились. С Людой, моей будущей женой.

— И сколько продолжались эти встречи?

— Долго — года три, наверное. Мне уже было 29 лет, я привык все планировать. Да и друзья стали говорить: «Слушай, прекращай ты, давай женись».

— Да они завидовали.

— Конечно, завидовали. Но я и сам понял, что если не женюсь еще года два-три, не женюсь никогда. Хотя, конечно, привычка к холостяцкой жизни сложилась. Людмила ее искоренила.

ЛЮДМИЛА ПУТИНА, супруга:

Я из Калининграда. Работала стюардессой на внутренних линиях. Международных линий в Калининградском авиаотряде не было: Калининград ведь был закрытым городом. Наш авиаотряд был немногочисленным и молодым.

В Ленинград мы с приятельницей прилетели на три дня. Она тоже стюардесса из нашего отряда; пригласила меня в театр Ленсовета на концерт Аркадия Райкина, а ее, в свою очередь, пригласил один знакомый. Одной ей было идти страшновато, она и позвала меня. Этот знакомый, узнав, что я иду, пригласил и Володю.

Мы втроем — я, моя подруга и ее приятель — приехали на Невский, там есть театральная касса, возле здания Думы. Такая башня с часами. Володя стоял на ступеньках этой кассы. Он был очень скромно одет, я бы даже сказала, бедно.

Совсем невзрачный такой, на улице я бы даже не обратила внимания.

Посмотрели первую часть. В антракте вышли в буфет. В основном веселилась я, старалась всех рассмешить. Но мне далеко было до Райкина все как-то не очень реагировали. Но меня это не смущало.

После концерта договорились встретиться опять и пойти в театр: мы ведь приехали всего-то на три дня, и нас, естественно, интересовала культурная программа. Мы поняли, что Володя — тот человек, который может достать билеты в любой театр.

На следующий день действительно встретились. Правда, того приятеля, который нас познакомил, уже не было.

СЕРГЕЙ РОЛДУГИН:

Я купил свою первую машину, «Жигули» первой модели. Я тогда окончил консерваторию, попал в коллектив к Мравинскому, ездил на гастроли в Японию и все такое. У меня денег было больше, чем у Вовки. Привозил я ему из командировок сувениры, футболочки какие-то…

И вот мы как-то договорились с ним встретиться на Невском. Он говорит: «Там к тебе девочки подойдут, скажут, что от меня. Я через 15 минут тоже подойду, и пойдем в театр».

Девушки вовремя, как им было назначено, пришли. Одна из них была Люда. Очень симпатичненькая. Сели ко мне в «Жигули». Стали его ждать. Мне было дико неудобно, что я там сидел с ними: мимо проходили какие-то знакомые, узнавали меня — все это было не очень кстати. Так мы сидели где-то час. Я все это время утомлял этих девиц разговорами. Так мне казалось, но на самом деле мне с ними было очень легко.

Наконец появился Володя. Он вообще, кстати сказать, почти всегда опаздывал.

Пошли в театр. Что мы там смотрели, я, конечно, не помню. Совершенно не помню.